Беру автомат, поднимаюсь с травы и собираюсь прямиком к деревьям, где у нас из двух широких досок сооружен импровизированный стол. Оксана уже подъехала и ставит на доски бидоны. Она в джинсах и короткой майке, и я замечаю, что её майка прилипла к спине, насквозь проступили пятна пота. Краем глаза вижу, что дядька Никита лениво поводит взглядом, не останавливаясь на фигуре девушки. Его больше интересует стол, который постепенно заставляется посудой, и я философски думаю, что старость -- это не ограничение возможностей, старость - это угасание желаний.
Оксана тем временем заканчивает свои хлопоты у стола, изредка вытирая ладошкой разгоряченное лицо, а наша группа готовится отправиться трапезничать. Но в последнюю минуту дядька Никита спохватывается.
- Ты, как там тебя? - осведомляется он.
Я вспоминаю свой позывной, который выбрал в Донецке, и которым еще ни разу не воспользовался.
- Север.
- Ага! Ты вот шо, давай-ка, брат, здесь поштой, покарауль, шоб военные не ровен час не шунулись.
Дядька Никита говорит на том самом суржике - смеси русского и украинских языков, на котором говорит почти вся Украина. Сам украинец, он не называет противников украми или укропами, а обозначает нейтрально: "Военные".
- Айда рубать! - предлагает между тем Петро, и они отправляются к Оксане.
Я кладу автомат в щель между плотных мешков, образующую мини-амбразуру и надеваю камуфляжную кепку, стараясь, чтобы тень максимально закрыла лицо. Замечаю, что рядом валяется черная маска-балаклава, и с ужасом представляю, как надел бы её на этом солнцепеке. Все равно, что лицо опустить в кипяток. Когда мне её давали в Донецке, то предупредили, чтобы надевал всегда и везде - так безопаснее. Но мне не от кого скрываться, я ведь не лидер непризнанной республики, я простой боец.
Сзади раздаются звуки алюминиевой посуды, ложки стучат о тарелки. Я не оглядываюсь, знаю, что услужливая Оксана сразу предложит налить борщ - она может принести тарелку прямо сюда, поставить на мешки. Но опять вызовет ревнивый взгляд Петра, а мне это не нужно.
У меня на плече висит рация для связи со штабом. Штаб - это громко сказано - небольшая хата в Засечном, где находятся пару человек ополченцев. Они напрямую связаны с другим штабом, наверное, в Донецке. Периодически я с ними коммуницирую, сообщаю обстановку.
- Север докладывает Тарану, - говорю я, - у нас нормально, движения нет.
- Понял! - подтверждает Таран грубым голосом певца Шуфутинского.
Таран - один из сельских мужиков, любит копировать известных певцов российской и украинской эстрады. Его диапазон широк: от Верки Сердючки до Кобзона. Единственный, кто оказался не подвластен таланту Тарана - это любимец китайских тинэйджеров Витас, поющий фальцетом.
Сегодня, действительно, тихо. Дорога пуста и даже пыль лениво лежит по обочинам, в надежде переждать жару. Никто её не тревожит - ни залетный ветер, ни случайная машина своими колесами. Пожелтевшая трава вдоль асфальтовой полосы тоже стоит не шелохнувшись. Двигаться не хочется никому.
Я чувствую, как струйки пота стекают по спине, вытираю влагу с лица. Со стороны нашей походной кухни доносятся аппетитные запахи борща и тушенки, они угнетающе действующие на мой желудок. Внутри урчит. Пора бы и мне пообедать, тем более, что за спиной стихло звяканье ложек.
Поворачиваюсь лицом к нашей столовой. Вся троица уже насытилась и лежит в тени деревьев в послеобеденной истоме.
- Дядька Никита, пусть меня сменят! - кричу я.
Дядька Никита медленно отрывает голову от травы, осоловело смотрит в мою сторону, словно впервые видит.
- Микола, - произносит он, помедлив, - поди, поменяй штудента.
Не знаю почему, но дядька Никита зовет меня студентом, а не "Севером". Может ему так нравиться? Но я не перечу. Младший Безручко безропотно встает, набрасывает на плечо ремень автомат и топает ко мне, опустив оружие стволом вниз.
Повторяю те же манипуляции с едой, что и мои боевые соратники, то есть беру борщ, налитый в алюминиевую миску, методично жую, не отвлекаюсь на Оксану. Девушка присела рядом и терпеливо ждет, пока я расправлюсь с первым блюдом. Она посматривает на меня, не решаясь что-то спросить, а я не хочу затевать пустой разговор.
- Оксан, ты когда назад поедешь, держись ближе огородов, а то снайпера могут стрелять, - проявляет заботливость Петр, хотя снайперов у нас пока не наблюдалось.
- Хорошо! - с легкостью соглашается Оксана и продолжает смотреть на меня.
Я доедаю борщ, принимаюсь за картошку с тушенкой.
- Как там вообще, в селе? - продолжает разговор Петр, ему явно не нравится наше соседство.
- Тихо. Бабка Нюрка позвала соседа резать Борьку - это поросенок, - пояснила она специально для меня, - говорит, все равно утикать придётся в Россию. У неё знакомые есть в Ростовской области.
Заметив, что я доел, Оксана участливо спрашивает:
- Данила, еще ложить?
- Не, спасибо!
Я встаю и, сопровождаемый разочарованным взглядом девушки, иду к Петру с дядькой Никитой, ложусь рядом на траву. Я не гляжу на Оксану, слышу только, как она звякает посудой, собирая её в небольшую корзинку.
- Ты надолго к нам? - в дежурном вопросе ко мне старшего Безручко слышится скрытая заинтересованность. Ему хочется, чтобы я отсюда свалил как можно быстрее и не мешал ухаживать за Оксаной.
- А что? - отвечаю я вопросом на вопрос, чтобы позлить.
- У нас здесь мужиков хватает, а в соседнем селе мало осталось - одни бабы и девки. Попросись туда на блокпост.
- Зачем это?
- Та ты ж герой, приехал помогать. Какая нахрен тебе разница, где торчать на блокпосте: здесь, чи там?
Оксана между тем собралась, села на велосипед, и закрутив педали, резво помчалась по дороге, чтобы в случае чего не попасть под обстрел. Приподнявшись на локте, Петр провожает её долгим взглядом. Не знаю почему, но сегодня мне хотелось его позлить. Может от скуки? Он ведь хороший парень.
- Не, не буду проситься на другой блокпост. Мне и здесь хорошо! - заявляю я, не глядя на Безручко. - Если хочешь, сам просись!
Петр мрачно глядит на меня, но ничего не говорит.
Дядька Никита, задремал в это время послеобеденным сном - легким, неглубоким. Воздух со свистом вырывается из его беззубого рта. Меня тоже начала охватывать послеобеденная дрема, глаза тяжелеют, дыхание замедляется.
- Слышь, студент, а ты чё сюда вообще приехал? Чё забыл тут? - резкий голос Петра возвращает меня из сонного царства. - Героем заделаться хочешь?
- Почему сразу героем? - я срываю травинку, сую её в рот, чувствуя горький привкус полевого растения. - Решил вот защищать русский мир.
- А чё его защищать? Он сам защититься! Русский мир большой...
На этот аргумент я не знаю, что ответить. Он, действительно, большой этот русский мир и без меня с его защитой, наверное, как-то справятся. Но, есть ведь что-то такое, что привело меня сюда, на землю, где идут бои, летают снаряды, свистят пули и льётся кровь.
Опять коротко задумываюсь, как и раньше, о причинах своего поступка.
Наверное, все дело в справедливости, а для меня справедливость не абстрактная тема. Я считаю, что каждый человек имеет право на свободу выбора: языка, земли, спутника жизни... Так, думается мне, и в этом смысле я либерал, проповедую либеральные ценности. Только здесь имеется одна странность - мой либерализм не совпадает с западным. Разница во взглядах кроется, как видится, только в одном, в слове "каждый". Я наивно думаю, что универсальными правами должен обладать каждый, в то время как на циничном и прагматичном Западе считают, что они принадлежат только избранным, тем именно, кто проживает на этом самом Западе.
"Вот и разобрались, - с удовлетворением думаю я, - теперь знаю, за что воюю. За справедливость!"
Намереваюсь умно ответить Петру, но старший Безручко не дождавшись, пока я соберусь с мыслями, уже мирно дремлет, как и дядька Никита.
11.
- Ты гля, к нам гости! - раздается удивленное восклицание Николая со стороны блокпоста.
Сон как рукой снимает. К моему удивлению, дядька Никита и Петр энергично вскакивают с травы, как ни в чем не бывало, подхватывают автоматы и бегут занимать позиции. У них спокойные, сосредоточенные лица, словно перед этим они бодрствовали, были на чеку, выслеживая врага, а не валялись разморенные едой и солнцем на земле, похожие на двух уставших крестьян после страды.
Я едва поспеваю следом.
По горячей полуденной дороге катится в нашу сторону серый "Жигулёнок". На фоне асфальта он плохо заметен, кажется небольшой точкой, медленно перемещающейся по дорожному полотну. Вроде запыленного жука, ползущего вдоль тропинки.
Слышу, как рядом Петро передернул затвор - резкий щелчок возвращает меня к действительности. Тоже снимаю предохранитель, поставив на стрельбу очередями, и оттягиваю на себя затворную раму, досылая патрон в патронник. Это занятие, щелчки, ощущение металла в руках, запах смазки - мне нравятся. Я чувствую себя мужчиной, занимающимся настоящим делом, а не офисным планктоном, развешивающим никому не нужные постеры в метро.
К этому приятному чувству примешивается и холодок опасности. Вот сейчас, может быть, начнётся бой, настоящий, не пейнтбольный, на который мы как-то ездили в банке, и где мне грозило только пятно от краски. Теперь же майку может испортить натуральное кровавое пятно от пули, пролетевшей сквозь меня, разорвавшей мне внутренности.
Гоню прочь от себя неприятные мысли и смотрю сквозь прицел на подъезжающую машину. Навстречу ей выходит из-за мешков Коля, энергично машет рукой, чтобы ехавшие люди остановились. "Жигуль" плавно тормозит. На поверку оказывается, что это "девятка" цвета мокрый асфальт, видавшая виды, изрядно потрепанная - краска снизу дверей частично облупилась, а передняя боковая фара разбита.
Дверь со стороны водителя медленно открывается, появляется мужчина, одетый просто, как обыкновенный пейзанин - в майке, шортах и шлепках на босу ногу. Пассажиркой у него тяжелая грузная женщина. Жена, наверное.
- Куда едите? - слышу вопрос Николая. Его голос спокоен, он не волнуется - это обыкновенные колхозники, они не представляют опасности.
Мужчина что-то отвечает, но мне не слышно. К разговору присоединяется женщина.
- Да мы к куме едем, шо за дела?
Микола, как зовет его дядька Никита, подходит к ним, просит документы.
Я продолжаю наблюдать за гостями, но краем глаза замечаю, что Петро с дядькой Никитой уже расслабились, поставили автоматы на предохранители и сняли их с мешков. "Так что, проверка закончена?" - задаю себе риторический вопрос и тоже ставлю автомат на предохранитель. Холодок опасности тает, отпуская внутренности, и у меня остается осадок, похожий на сожаление от не случившегося приключения. Наверное, такое же сожаление бывает от неудовлетворенной любви. Хотя какая она, эта неудовлетворенная любовь? У меня вообще никакой не было. Так мне кажется, по крайней мере.
Пока младший Безручко рассматривает паспорта, я наблюдаю за путешественниками. Они не выглядят подозрительными, но в детстве я читал много детективов и потому, внимательно всматриваюсь в лица, надеясь уловить признаки врага или, как говорят украинцы: "Ворога".
Но нет, перед блокпостом обыкновенные дядька и тётка южнорусского пошиба. Петр с Никитой уже отправились назад, к манящей траве, чтобы опуститься на неё в тени деревьев, продолжить дрёму, а я всё стою, как дурак, чего-то жду. Чем-то мне неприятна эта пара, не знаю чем, и потому пытаюсь разобраться.
Я внимательно осматриваю машину, мужчину с женщиной. Ничего подозрительного. Если только... Мужик пару раз бросил внимательный взгляд в сторону блокпоста, где мог рассмотреть только мою фигуру с автоматом. Женщина по сторонам не смотрела. Они поговорили еще какое-то время, и Безручко вернул им паспорта.
- Студент, - кричит мне издалека Петро, - давай, вали к нам.
- А если?.. - проявляя бдительность, машу в сторону машины с гостями.
- Та не, - качает головой дядька Никита, - нишего, хай едут шебе.
Я подхожу к ним, лежащим на примятой траве, всматриваюсь в безмятежные лица ополченцев.
- А если это вражеские разведчики?
- Так и шо? - вопрошает дядька Никита, - они туточки каждый божий день шныряют. Хай...
Он замолкает и закрывает глаза. Боясь, что сейчас раздаться храп, и опять придется лицезреть беззубый рот, поспешно отхожу к блокпосту и замечаю, как мимо проезжает серая "девятка". Теперь уже толстая баба из окна пристально разглядывает меня.
Что за наваждение?
"Нет, наверное, разведчики", - решаю я, но ничего не предпринимаю, раз Никита их отпустил, значит так нужно. Цэ така тактика! Я же не знаю всех тонкостей местной жизни. Например, никто бы не смог подумать, что ополченцы одной только бензопилой смогут обезвредить боевую машину пехоты украинских военных. А секрет не хитрый - завалить дорогу вокруг БМП стволами деревьев, чтобы не проехала и всё. Цэ така тактика!
Младший Безручко возвращается на блокпост. Он поправляет перчатки, расстегивает разгрузку, снимает маску-балаклаву. Вид у него довольный из чего делаю заключение, что служба ему явно нравиться. Тут я спохватываюсь - надо доложить в штаб о проехавшей машине.
- Таран - это Север. В вашу сторону проехала "девятка". Два пассажира: мужик и баба.
Рация какое-то время молчит, шипя, как рассерженная кошка. Я намереваюсь повторить свое послание, но Таран опережает меня, чавкающим голосом он сообщает:
- Понял Север, "девятка" с двумя пассажирами.
- Ты чё там жуешь? - интересуюсь вполне миролюбиво.
- Сало дали.
- Одно сало, без горилки?
- Ну, с горилкой, - нехотя подтверждает Таран. - Ты давай там, внимательнее!
Он отключается, и я смотрю на часы, к вечеру нас сменят - приедут другие ополченцы, их тоже четверо.
Дорога опять пустынна.
Микола присел на край бетонного блока, поглаживает ствол автомата. Он о чем-то думает, но мне не говорит. Я вообще не знаю его мыслей. Для чего он здесь, а не по другую сторону, в украинской армии? Такие как он, любят воевать, красоваться в форме.
- Ну шо, побалакаем за жизнь? - нарушает молчание младший Безручко, - ты не смотри на брата, он не злой.
- А мне все равно! Я не к нему приехал.
- А знаешь шо, хочешь я к тебе на хату вечером Оксанку приведу. Знаешь, як она на тебя запала?
Я на минуту замолкаю от удивления.
- Погоди Колян, но ведь Петр ревнует к ней. Ты, о чем, говоришь-то? Я потом стану для него врагом кровным. Нафига мне это не надо?
- Да ладно! - Микола Безручко мнется, но меня разбирает любопытство.
- Говори, чего тянешь кота за хвост! - требую я.
- Короче, на селе есть одна дивчина. Она должна быть с Петром, не Оксанка.
- Почему?
- Та долго рассказывать, студент. Она... у неё батька заешь какой деловой? В Донецке своё такси имеет, пару кафешек. Там гривны як вода текут.
- А Оксанка шо? - невольно передразниваю я.
- Та ни шо! Голь перекатная, как и мы. Так привести чи не?
- Ну, приводи! - соглашаюсь нехотя только за тем, чтобы иметь в лице девушки средство от скуки. Вечера здесь длинные, телевизора нет, мобильная связь не работает. Впору завыть как волк на луну.
Соображение о том, что Петро на меня обидится, что будет зло ревновать, отступают в сторону. Может его младший брат прав и всё, что ни делается - всё к лучшему? Может его действительно надо отвадить от Оксаны, и он потом спасибо скажет?
На мгновение мелькает мысль о том, как далеки от меня, нынешнего, Иван Кравчук с Лизой Сосниной, её обманутый муж, Алена Василькевич. Я будто на другой планете и мне нет до них никакого дела.