- Если бы знал - морду набил! Я потому и просил тебя...
- Ладно, я постараюсь узнать быстро, мне пора в офис.
Мы возвращаемся. Однако сюрпризы, которые меня ожидали сегодня, оказались вовсе не исчерпаны утренними встречами с велосипедисткой и новостью, которую преподнёс Степан. Завидев нас, Лиза вдруг встает и подходит к нам, при этом обнимает и прижимается ко мне так, словно она моя девушка. Я заглядываю в её лицо и замечаю, что изумрудные глаза полуприкрыты, а на лице витает привычная усмешка.
Она отрывается от меня и громко обращается ко всем коллегам:
- Минуточку внимания! Хочу сделать объявление.
Движимые любопытством, головы моих коллег отрываются от компьютеров, замирают в ожидании, как пациенты перед гипнотизером. Мне, как и всем интересно. Сейчас она, видимо, скажет о своей беременности и уходе в декрет. Да, Ваня Кравчук явно заскучает без неё. С кем он теперь будет красоваться на презентациях?
- Мальчики и девочки, - продолжает Лиза, всё-также улыбаясь, - я хочу вам сказать, что ухожу от Степана к Даниле. Сюрпрайз! И еще. У нас будет ребенок - можете поздравлять!
Если бы за окном внезапно взорвалась бомба, выбив все стекла, если бы произошла техногенная катастрофа с нашим туалетом или в офисе появился председатель правления банка, эти события не вызвали бы столь неожиданного эффекта, как слова Сосниной.
- Я... мне... - пытаюсь что-то произнести в оправдание пересохшими губами, но не могу.
- Так это ты? Вот бл...дь! - слышу сбоку зловещий голос её мужа, и боюсь взглянуть в его сторону, представляя, что сейчас нарисовано на лице Степана.
Между тем Лиза, как ни в чем не бывало, отходит от меня, принимает робкие поздравления. На нас со Степой никто не обращает внимания, будто мы никого не интересующие статисты на этом спектакле, уже отыгравшие свои партии.
"Как же так, - мучительно думаю я, - зачем она врёт? Чтобы скрыть связь с Евгением Ивановичем и подставить меня?" Последняя мысль особенно горька, мне страшно хочется отомстить. Но как, и нужно ли? И не часто ли поддаюсь я этому жестокому желанию в последнее время? Сначала Евгений Иванович, теперь Лиза. Конечно, сами мысли о мести хорошо действуют на нервную систему - они успокаивают. Они как отложенное, и потому кажущееся неотвратимым наказание, которое я когда-нибудь ниспошлю на головы своих врагов. Но сейчас. Что делать мне сейчас?
9.
После обеда я в кабинете Арсения Павловича. Кравчук уже там, сидит за столом, ласково улыбается. Без сомнения, сегодняшний скандал с Лизой достиг его ушей, и он сполна упивается своим знанием.
- А Данила, молодой отец! Привет, привет! - говорит Иван, вроде в шутку, и весело вздергивает брови ко лбу.
Но мой начальник не настроен шутливо, он хмурится, постукивает короткими пальцами по столу.
- Так что, Изотов, договорился с клиентом, вернул деньги? Вот Иван Сергеевич, - Арсений Павлович кивает на Кравчука, - сейчас был в метро. Нашей рекламы там нет, как и не было.
Кравчук согласно опускает понятые брови вниз, и я понимаю, что он сам, этот хитромудрый Ванька, замешан больше, чем все другие, но делает вид, что происходящее его не касается. Будто он слышит о постерах впервые. Если бы я самолично не видел его за одним столом в ресторане с Евгением Ивановичем, то глядя сейчас на невозмутимо-наглую рожу Кравчука, подумал, что передо мной настоящий борец с мошенничеством в банковской среде. Почти чекист с холодной головой и потными руками.
- Так что Изотов? Будем увольняться? - гнет свою линию Арсений Павлович, и я не понимаю, чем ему не угодил, почему он торопиться от меня избавиться. Хотя причина может быть очевидна. Как-то недавно я разговаривал с нашими кадрами, и одна девушка сказала, что Арсений Павлович хотел бы пристроить своего племянника в банк. Не здесь ли собака порылась?
Я в растерянности.
Что делать? Увольняться или бороться? Хотя бороться практически бесполезно, если ты в немилости у начальства. Мало того, после увольнения могут дать негативную характеристику в другие места, куда я направлю свои стопы, выдать, как говорили раньше, "волчий билет".
Одно клеится к другому. Сначала Лиза всем врет, объявляет о своей беременности от меня. В это время Кравчук мутит тему за моей спиной и делает вид, что он невинный барашек. В придачу к ним Арсений Павлович, который хочет устроить племянника.
Я понимаю, что одинок в этой борьбе. Мне их не осилить, эту чудесную компанию.
- Я напишу заявление, - бормочу, виновато пряча глаза, и пячусь задом, чтобы выйти из кабинета.
- И деньги, деньги возвращай! - напоследок выкрикивает Арсений Павлович.
В кофе-пойнте сегодня пусто и это хорошо, потому что никого видеть не хочется. Кидаю монетки в щель автомата, забираю стаканчик с американо. Густой кофейный запах виснет в комнате, притупляя чувство обиды. У меня всегда от кофе поднимается настроение и сейчас, если оно и не поднялось, то хотя бы стало нейтральным.
С полным стаканом иду к себе, за свой стол, писать заявление об увольнении. Краем глаза вижу, как к Лизе подходит Кравчук, а потом присоединяется Алёна. Они стоят втроем, оживленно общаются, смеются. На меня не смотрят. Да и зачем им смотреть на лузера, на неудачника, не отвечающего их высоким стандартам? Правда Лиза, могла бы подойти ко мне, хотя бы для приличия, как к будущему отцу ребенка. Но нет, не подходит. Будущий отец её не интересует, так же как, возможно, и гипотетический ребенок. Никто ведь не видел справки от гинеколога, всё только с её слов.
На самом деле, я думаю, что это уже не важно, будет ребенок или нет и от кого он. Дело сделано, меня подставили, и Степан считает, что это я увел его жену. Я, а не Евгений Иванович.
Закончив разговор, Кравчук с Лизой отправляются из офиса, Алена возвращается к себе. Взяв со стола недопитый кофе, подхожу к окну, смотрю вниз. Из дверей выходят они - Кравчук и Соснина, улыбающиеся, довольные собой, удачливые менеджеры одного из успешных банков. Всё у них ладится, всё хорошо. Наверное, поехали на новую презентацию.
У меня возникает порыв, пуститься следом за ними, сесть в машину, догнать и...
Что делать дальше не могу придумать. Ударить сзади, помять бок? Но - это машина банка, не их личная, им будет все равно.
Расстроенный тем, что не придумал подходящую к этому случаю пакость, я поворачиваюсь и хочу бросить пустой пластиковый стаканчик в мусорную корзину возле своего стола. Поднимаю руку, прицеливаюсь, но в последний момент передумываю. Вдруг стаканчик полетит мимо и заденет кого-нибудь, а я никого не хочу задеть, хочу жить тихо и мирно.
Издалека вижу на своем столе белеющий лист. Это мое еще не написанное заявление. Легкая эйфория от кофе уже проходит и на меня наваливается гнетущая депрессия. Я сажусь, беру ручку, начинаю выводить буквы. Буквы слагаются в слова, слова в предложения. Пишу текст, который определит мою дальнейшую жизнь. История здесь, в этом банке подходит к завершению, чтобы начаться снова в другом месте.
И мне грустно от этого.
На улице постепенно темнеет, остаюсь в офисе совсем один. Экран компьютера смутно мерцает информационной заставкой, сообщающей о количестве лет нашему банку. Возраст не такой уж и большой - он соответствует годам юноши, только что окончившим высшее учебное заведение. И я думаю о том, что в двадцать два молодые люди еще не знают жизни, выглядят желторотыми птенцами, у них еще все впереди. Надежды и открытия... Но, похоже, не в моем случае, хотя я и немногим старше этого юноши. Надежд совсем не осталось, а все важные открытия уже случились.
Поздним вечером еду в машине по свободным улицам города. Мелькают фонари вдоль дороги, свет огней в фарах машин отражается от лобового стекла. Нога невольно давит на газ. Куда я лечу, зачем? Торопится мне некуда, никто меня не ждет. Но газ я не сбрасываю, все время ожидая услышать за спиной сирену машины ГИБДД.
Как ни странно, никто меня не преследует, ну и хорошо! Продолжаю жать на газ.
На одном из крутых поворотов, чувствую, что машина не повинуется, ерзает, ныряет из стороны в сторону, как пьяная. Мощная и неумолимая сила инерции тянет меня вперед и вбок, к перилам набережной, туда, в темную и быструю глубину реки.
"Шевроле" как будто вырывается из пут, связывающих руки, и стремительно прорубив железное заграждение, обрушивается на стекло воды, рассыпая по сторонам хрустальные брызги. Машина медленно погружается вниз, а я завороженно смотрю, как водяные струи проникают в салон, как постепенно заполняют его. Вот уже над крышей метровая толща воды и кажется, что она всем своим весом давит на "Шевроле", не давая всплыть на поверхность.
Ещё, кажется, что машину тянет на дно не только тяжесть воды, но и груз, невесть откуда взявшийся в багажнике - огромные, неподъемные камни или металлические балки. Как якорь надежно удерживает корабль, цепляясь за дно, как балласт уверенно тянет водолаза вглубь водяной стихии, так и этот груз не хочет отпустить меня на волю. А может это вовсе не металлический груз, что если это груз моих проблем?
Приборы на панельной доске продолжают гореть, показывая, скорость, заправку бензобака, время. Автоматически отмечаю, что сейчас уже вечер, почти половина девятого.
Эти приборы отчего-то интересуют меня. Я их внимательно рассматриваю, чувствуя, как холодная речная вода доходит до коленей, достигает груди, подступает к подбородку. Мои глаза фиксируют показатели бензина в бензобаке - его еще много, еще хватит, чтобы съездить на дальние расстояния, к примеру, в Крым.
Мне становится трудно дышать. Пора принимать решение, что делать дальше - спасаться или тонуть.
"Выплывать, пробиваться это для сильных, а я не такой, - думаю, словно в полусне, - я не сильный! И меня там, на поверхности, никто не ждет. Никто!"
Так я думаю, готовый умереть, но вдруг чувствую, что у меня освободились руки. Как будто до этого были связаны, а теперь развязались. И стало легко и свободно.
Это не могло закончиться по-другому. Что бы я ни делал - результаты всегда очевиден, он всегда плачевный. Поначалу всё кажется позитивным и многообещающим, а затем - пресным, скучным и обыденным. В конце концов, я бегу сломя голову от того, кем восхищался, на кого надеялся и в кого верил.
Часть вторая.
10.
На ветке липы сидит воробей. Серый, маленький. Он настороженно вращает головой по сторонам, готовый сорваться и улететь в любую минуту. Иногда его прикрывают зеленые листья дерева и мне не видно этой маленькой пташки. Тогда я переворачиваюсь на боку, подминая пожухлую от жары траву, и пытаюсь найти положение более удобное для наблюдения.
Мои маневры не всегда удачны - в бок впивается приклад автомата и больно давит на ребро. Я отодвигаю его в сторону, но не далеко, чтобы был под рукой на всякий случай.
Наш блокпост находится в километре от небольшого села Засечное, на асфальтовой дороге, соединяющей один из небольших городков Донбасса с Донецком. Собственно, блокпост - это груда мешков с песком, несколько бетонных балок и старые автомобильные шины. Украшает этот мешочный натюрморт небольшой флажок Донецкой республики из трех лоскутов черного, синего и красного цвета, воткнутый сбоку. Материя без ветра обмякла и висит как простая тряпка.
Преграда, собранная наспех из подручных средств вряд ли сможет остановить вражескую тяжелую технику, разные там танки и БТРы. Это понимаю я - не специалист в военном деле, это понимают ополченцы, несущие службу вместе со мной - мужики из ближайшего села.
Все всё понимают, но не уходят.
Надо мною висит южное солнце, намертво привязанное к зениту, стоит жара и тяжелая июльская тишина, разрываемая глухим буханьем орудий со стороны украинских военных. Канонада разносится далеко по окрестностям.
- Черти долбанутые, из "Градов" лупят, - добродушно сообщает мой "сослуживец" - толстый дядька без передних зубов, которые ему, якобы, выбили нацгвардейцы. Его необъятное пузо обтягивает майка зеленого камуфляжного цвета, на коленках пузырятся черные спортивные штаны. Обут он в кроссовки, бывшие когда-то белыми. Недостаток зубов приводит к небольшой шепелявости и поэтому мне слышится окончание фразы как: "Ишь Градов люпят".
Его зовут "дядька Никита". С рацией он обращаться не умеет и словосочетание "дядька Никита" превращается, в своего рода, позывной, как небезызвестная "баба Наташа" в Мариуполе.
Что я здесь делаю? Как сюда попал, после падения в реку на машине? Один бог знает! Я доброволец из России, оказавшийся в этом месте чисто случайно, по распределению в Донецке. Неделю со мной возились, обучали стрелять из автомата, дали пару раз подержать в руках гранатомет. Как обыкновенный офисный житель я, в свое время, откосил от армии по здоровью - военного опыта у меня никакого.
Но опыт здесь не главное - главное желание, настрой, боевой дух.
Воробей вспорхнул с ветки и куда-то улетел. Но куда? Небольшая стайка деревьев, росших возле блокпоста, своей густой листвой загораживает мне обзор. Дядька Никита несколько раз порывался их спилить, но сельчане не дали, пожалели - на юге деревьев мало, здесь горячие степи, низкорослая трава.
Нацгвардейцы, украинская армия, пока не движутся в нашу сторону. Мы целыми днями валяемся на траве, смотрим поверх мешков на теряющуюся вдали пустынную дорогу, которая ведет к другому селу, и никого не видим. Даже обычные в таких случаях сельские соседи перестали ездить друг к другу. Сейчас опасно, могут подстрелить за просто так.
Обед нам привозят на велосипеде. Молодая девушка, племянница дядьки Никиты Оксанка, цепляет два алюминиевых бидона на руль и везет из села. В одном борщ, в другом картошка с тушенкой. Вода у нас своя, стоит в большой фляге под ближним деревом.
Всё просто и неприхотливо. Да и какие разносолы, на войне?
Иногда я задумываюсь, зачем я приехал сюда, для чего взял автомат в руки. Ничего трагичного со мной не случилось, там, в моем городе. Ну, киданули на работе, ну, коллега обманула. Пустяки! Можно забить. И не такие вещи вытворяет жизнь. Пошел бы в другой банк или фирму - с работой проблем особых не было, постепенно все бы наладилось и устоялось, и я начал бы новую историю, историю белкового тела. Вместо Лизы появились бы другие девушки, например, велосипедистка Аня. Я, кстати, хотел её позвонить, встретиться.
Да, вариантов было много. Но я выбрал этот.
Прикрываю глаза, чтобы опуститься в летнюю полудрему, но уже слышу скрип велосипеда, позвякивание бидонов.
- А вот и шрачка! - радостно шепелявит дядька Никита, для которого еда не средство насыщения, а возможность скоротать время и чем-то себя занять.
Из кустарника подтягиваются еще два селянина - худосочные веснушчатые братья Безручко, парни молодые, беспокойные. Они в камуфляже и даже умудрились достать разгрузку. Младший Николай, надел на руки перчатки с вырезами для пальцев, картинно закинул на грудь автомат, рисуясь сам перед собой. Его черные ботинки-берцы начищены до блеска и выглядят красиво, но в такую жару ногам в берцах не позавидуешь.
Намного легче я чувствую себя в бежевых мокасинах, купленных еще дома. Они оказались на удивление крепкими, а мелкие дырки в них обеспечивают хорошую вентиляцию. Я перевожу взгляд вниз и довольный осматриваю свои ноги.
Старший Петро держит себя скромнее. Он, как я вижу, неравнодушен к Оксанке, а девушка, в свою очередь, выказывает мне знаки внимания: то лишнюю порцию борща нальёт, то тушенки кладет побольше. Петр начинает на меня косо смотреть, и мне эти шекспировские страсти с сельским уклоном абсолютно не в тему.