- Не так быстро, - попросила она, - и нежнее.
Он перестал суетиться и стал медленно целовать ее, а она, закрыв глаза, принимала его ласки с затаенным желанием. Когда он вошел в нее, она, распахнув глаза, до крови вонзила ногти ему в руку. Когда все закончилось, Сережа лег на бок и подперев голову одной рукой, другой, чуть касаясь пальцами, стал гладить ее лоб, брови, губы, веки. Пальцы скользили по коже, вырисовывая замысловатые узоры, Сэсэг лежала, затаив дыхание, не смея шелохнуться.
- Ты очень красивая, и я люблю тебя. Я хочу спросить.
- Спрашивай, - не открывая глаз, прошептала Сэсэг.
- Почему сейчас?
- Пришло время, вот и все. Я тоже люблю тебя, и мне сейчас хорошо, уже хорошо.
- Тебе было больно?
- Было, но сейчас мне очень хорошо, любимый. - Она впервые назвала его так.
Сережа смутился, он откинулся на спину и произнес:
- Мне тоже, любимая.
Сэсэг показалось, что она не услышала той главной интонации, заветной нотки, которая должна была сейчас подтвердить подлинность и искренность произнесенных Сережей слов. В момент откровения, когда она отдала любовь своему единственному мужчине, Сэсэг хотела почувствовать его любовь, чистую и безграничную, ради которой она сама могла бы пожертвовать всем на свете, бросить все и идти с ним на край света, ведь только для любви живет человек, только в любви он имеет продолжение, только любовь делает его из одинокого, отдельного несчастного человека, полноценным созданием, дающим жизнь. Природа создала мужчину и женщину и дала им любовь, драгоценный дар, который наполняет смыслом человеческую жизнь.
Сэсэг лежала на спине, редкие слезы скатывались из уголков глаз. Рядом Сережа, лежа на спине, смотрел в потолок. Он прислушивался к своим ощущениям. Сегодня он получил то, чего так давно хотел, но странно, он почти не чувствовал той огромной радости и счастья, которого ждал от этого момента. В нем бродило некое удовлетворение от покорения женщины, что он первый, что ему было отдано то девичье богатство, которое любая девушка мечтает подарить на всю жизнь своему единственному суженному. Он гордился этим, но никак не мог нащупать счастья, которое обязательно должно было где-то лежать на полках души и сейчас обязательно открыться, как волшебный сундук, и оттуда, подхватив его мощным потоком, вознести до небес. Он искал его и не мог найти. Было удовлетворение, а вот счастья не было, возносящего потока не было, любви не было. Что произошло, когда он потерял любовь? Тогда, когда отказался от своего желания быть вместе с ней, пусть даже всего на три года? Скорее всего, он принял такое решение, потому что любви-то и не было, а настоящая любовь придет позже и тогда...
VIII
Регистрация Светы и Миши состоялась во дворце бракосочетаний на ул. Петра Лаврова в последнюю субботу октября. В этот день осень внезапно закончилась дождем, переходящим в мокрый снег. Асфальт, до того шершавый и надежный, прилежно стирающий каблуки, покрылся слоем снега и вдруг стал скользким и опасным. Ветер с Невы сильными порывами, бросая заряды мокрых белых хлопьев в лицо, за шиворот, забирался под одежду, пробирал холодом до костей. К ночи небо разъяснило, и ударил небольшой морозец, превративший накатанный мокрый снег в ледяной каток.
Саму свадьбу играли в ресторане ЛДМ. Гостей было приглашено человек семьдесят-шестьдесят, из которых со стороны жениха, вернее его родителей, было человек пятьдесят. В основном это были деловые знакомые отца, пара учительниц - подруг мамы и несколько родственников.
Светина мама, Тамара Васильевна, взяв младшую дочь Викусю, приехала только на два дня. В это время строгости в отношении нарушителей трудовой дисциплины начали смягчаться, но андроповские облавы по инерции всё ещё короткими волнами прокатывались по провинции, где местные обкомы и горкомы пытались показать Москве свою работу по наведению порядка в разваливающемся народном хозяйстве. Поэтому начальник цеха ЦБК, где работала Тамара Васильевна, смог дать ей только три дня отгулов, за которые ей ещё не раз предстояло выходить на работу по выходным, подменяя своих напарниц. Выпросив отгулы, Тамара Васильевна с грехом пополам через знакомых купила два билета на плацкарт до Ленинграда и обратно. Дорога съедала у неё как раз трое отгульных суток, оставляя на свадьбу дочери только два выходных дня. Завернув в несколько слоёв грубой светло-коричневой упаковочной бумаги и бережно уложив в ящик для почтовых посылок купленные опять же через знакомых хрустальную салатницу и набор из шести бокалов чешского стекла, Тамара Васильевна с дочкой села в поезд. Спустя полчаса после отхода поезда, она прошла в начало вагона, где взяла два комплекта сероватого постельного белья, заплатив два рубля двадцать копеек толстой неопрятной проводнице, которая доставала слежавшиеся тряпицы из огромного черного баула. Застелив обе постели, и подождав минут десять, пока осядет пыль от белья, Тамара Васильевна достала из-под сиденья, где стояла драгоценная коробка со свадебным подарком, брезентовую сумку с продуктами в дорогу. Она разложила на купейном столике, половину которого накрыла своим стареньким кухонным полотенчиком, жареную курицу, два сваренных вкрутую белых яйца и буханку черного круглого хлеба, а также небольшую баночку темно-коричневого стекла из-под какого-то лекарства с полиэтиленовой крышечкой, в которой была насыпана мелко помолотая на ручной мельнице соль. Мелкая соль "экстра" по какой-то неведомой причине уже давно исчезла с полок сыктывкарских магазинов, поэтому приходилось довольствоваться крупной. Кто мог, молол ее в разных приспособлениях, если таковые имелись в хозяйстве. Завершал натюрморт китайский термос в металлическом корпусе с нарисованными желтыми цветочками, в котором на каждом стыке рельсов плескался горячий черный чай с сахаром. Тамара Васильевна с дочкой занимали две полки: одну под другой, что в дальней дороге было очень удобно. Викуся, сразу забравшаяся на верхнюю полку, теперь сидела внизу возле столика и, несмотря на утреннее время, с аппетитом ела куриную ножку. Больше в купе никого не было. Только через полтора часа в Усть-Выме к ним в купе подсели два мужичка, один примерно возраста Татьяны Васильевны, другой помоложе. Поначалу осторожная, Татьяна Васильевна скоро познакомилась с приветливыми попутчиками, которые подробно рассказывали о себе, шутили, а старший вызвал в ней даже некоторую симпатию и пробудил женское кокетство, дремавшее в ней уже не один год, заваливаемое тяжестью бесконечных забот о доме и дочках. Весь день они провели в интересных располагающих разговорах, а на стоянке в Ядрихе, выйдя с Викусей и Петей, так представился старший мужичок, перед сном подышать воздухом, Татьяна Васильевна совсем было поверила в свое внезапное счастье, свалившиеся на нее после стольких лет женского одиночества. Так и не дождавшись Петю, отошедшего за сигаретами, они с Викусей сели на уже отходящий поезд и зашли в купе, которое встретило их поднятой нижней полкой, сброшенными на пол матрасами и полным отсутствием их вещей. Несмотря на суету проводниц, опросы милиции, шансы поймать воров оказались минимальными. Без вещей, с одной сумочкой и со слезами увидели их на перроне Московского вокзала Света с Мишей.
- Светочка, нас обокрали в поезде, такая беда. И главное, подарок вам на свадьбу украли, только что у меня в сумочке было, то и осталось, я ведь ее с собой постоянно носила, это и спасло, - лицо Тамары Васильевны исказилось и она заплакала, обняв старшую дочь. Викуся стояла рядом и с интересом рассматривала Мишу.
- Ничего страшного, Татьяна Васильевна, Вы нас благословите, а добра мы и сами наживем, - улыбался Миша, обняв будущую тещу.
- Бог с ними, с подарками этими, главное вы приехали, - Света целовала маму и успокаивала ее, гладя по голове. - Поехали к Мише.
Родители Миши, уже зная, что их единственный сын берет в жены девушку без какого-либо намека на приданое, все хлопоты и расходы по организации свадьбы взяли на себя. Все, кроме нарядов жениха и невесты. Миша откладывал деньги на свадьбу со своих заработков на эпизодической фарце. Ничего особо незаконного он не делал, имел свою копеечку с перепродажи джинсов и пластинок. Большую часть этих денег Миша пустил на покупку свадебного платья, обручальных колец и подарок Свете - золотые серьги с рубинами. В ателье по знакомству родителей Свете сшили шикарное белое платье, чуть свободное, которое теперь, когда они, стоя в комнате для новобрачных, ждали начала регистрации, удачно скрывало ее наметившийся животик. В руках она держала большой букет красных роз, бог знает как раздобытых Мишей в осеннем холодном Ленинграде, а в ушах, дополняя пятно цветов, красным поблескивали серьги. Жених в отлично сидящем, тоже сшитом на заказ черном костюме, белой рубашке с запонками, темно-красном в косую белую полосочку шелковом галстуке и черных лакированных туфлях, смотрелся как иностранец-дипломат на приеме в посольстве какого-нибудь ФРГ. Работники ЗАГСа, перешёптываясь между собой, называли их самой красивой парой, которая в этот день, а может и за всю неделю, регистрировалась у них на Петра Лаврова.
Свидетелями у Миши был его лучший школьный друг, а у Светы - Таня. С академии набралось человек двенадцать. Сэсэг и Сережа сидели недалеко от невесты, рядом с Галей и Колей, которые вырвались из мелко-мещанского быта спальных окраин, чтобы погулять на свадьбе в новом Ленинградском доме молодёжи.
- Тебе нравится Света? - Сэсэг положила оливье в Серёжину тарелку.
- Спасибо. - Серёжа кивнул и начал скоро орудовать вилкой и ножом, жадно поедая салат и холодное мясное ассорти. - Сегодня она неотразима и великолепна, - не отрываясь от еды, почти промычал Серёжа.
- Это все Миша постарался, Света говорила, что он уйму денег потратил на свадьбу.
- Да, счастливая Света, она за Мишей, как у Христа за пазухой будет, - сказала Галя, вздохнула, посмотрела на Колю и продолжила, - Не то что некоторые, только о лесе своем и думают, лешие.
Было понятно, что разговор имеет давнюю предысторию, так как Коля сразу начал выстраивать грамотную защитную речь.
- Во-первых, Мишка поступал осознанно на блатное озеленение, а я осознанно на неблатной лесохозяйственный, и ты, кстати, тоже поступила на лесохозяйственный. Во-вторых, у Мишки - "папа", а у меня в этом смысле никого. У нас с ним разные цели. Если хочешь, пока нет детей, давай разведемся, и ищи себе, такого как Мишка. Я против ничего не имею.
- Во-первых, дети будут, и разводиться уже поздно. Во-вторых, что значит "я против ничего не имею", ты меня не любишь, что ли? Тебе все равно, будем жить вместе или нет?
- Нет, я тебя люблю, но вот ты-то меня любишь или нет? Зачем ты начинаешь меня попрекать отсутствием желания и наклонности к зарабатыванию? Ты же знала, за кого замуж выходишь. Люди разные, вот Сережа тоже не стремится во чтобы то ни стало заработать, а Сэсэг его за это не пилит.
- Как замуж выйдет, так сразу же и начнет пилить. Вас если не пилить, то вы и с места не сдвинетесь, - вмешалась в разговор сидящая напротив обесцвеченная женщина лет сорока в химической завивке.
- А вы откуда знаете? - спросила ее Сэсэг.
- Знаю, дорогая. Без надежного мужчины, добытчика, жизнь женщины тяжелая и изматывающая, поверь мне. Мы быстро стареем. Нет, некоторые, которые в постоянном поиске мужика, те за собой следят и хорошо выглядят, положение обязывает, но какой ценой им это дается... А так, в общем-то, ожидание сильно изматывает. Редко везет и попадется такой самостоятельный экземпляр как Миша, в основном мужик нынче мелкий идет и не подготовленный к семейной жизни, его еще до нужной кондиции довести нужно, воспитать. Все нынче самим надо делать, все на наших хрупких плечах лежит.
- Вот! И я о том же говорю, - Галя, обрадовавшись, что нашла поддержку у обесцвеченной, продолжала развивать атаку на Колю. - Ты ведь не хочешь пальцем пошевелить, чтобы заработать для семьи. Тебя даже просто о нашей семье все время заставлять, надо думать.
- Галя, - Коля явно начал раздражаться. - Давно ты стала такая практичная? Раньше вся такая романтичная-романтичная, воздушная была, а сейчас прямо какая-то английская леди стала, чопорная. Я тебе не обещал стать Рокфеллером. Никогда. - Коля показал на нее пальцем, как бы подтверждая правдивость своих слов, потом налил себе полную рюмку водки и выпил, не закусывая. - Ты все хочешь меня как-то изменить, - Коля нехорошо посмотрел на нее. - Не надо, я не буду ни под кого подстраиваться, даже под тебя. Мне твои манерности и упреки похрену. Живу, как могу, вот и все. Как будет, так и будет. И давай уже кончай этот глупый разговор. - Коля громко стукнул рюмкой об стол, выпив ещё водки.
На их краю стола повисла неловкая пауза, которую нарушил Сережа:
- Галя, чего ты на него так набросилась? Давай лучше мы выпьем, - сказал он примирительно и налил ей шампанского.
- Ей нельзя, - ответил за нее Коля и отодвинул бокал, - Мы беременны. Отсюда все эти разговоры. Понятно? Когда речь заходит о детях, то женщина забывает про свою любовь к мужчине, всю романтику и усиленно начинает вить гнездо. Это у нее на генетическом уровне заложено.
- Правильно, как ты собираешься кормить ребенка, студент-романтик? Из леса грибы и ягоды приносить?
- Галка, не надо опять начинать этот разговор. Мы с тобой уже говорили, что сразу после окончания я попробую устроиться в наш СуЗуЛУП.
- Куда? - не понял Сережа.
- Северо-западное лесоустроительное предприятие. Я уже предварительно договорился. Меня сразу же отправят на полевые работы, а там заработки.
- А я одна с ребенком буду сидеть?
- Не одна, моя мама будет тебе помогать, да и отец тоже.
- Много они помогут... Ребенку нужен отец!
- А я что, отказываюсь что ли?! - Коля опять налил себе полную рюмку водки и выпил ни с кем не чокаясь, потом опять налил и, чокнувшись с отставленным бокалом жены, выпил ещё и пошел курить на улицу, нервно, размашисто размахивая при этом руками. Его удаляющаяся спина выражала крайнюю степень взвинченности. Галя начала плакать. Сэсэг что-то стала говорить ей, а Сережа, хлопнув рюмку коньяку, тоже встал и направился за Колей. Три минуты спустя, они стояли на крыльце, курили и смотрели на ясное ленинградское небо, такое редкое, особенно в это время года, а потому еще более красивое, чем где-либо.
- Знал бы ты, какими женщины во время беременности становятся невыносимыми. И то им не так, и этак. То принеси, это подай, день-через день слезы какие-то. С ума можно сойти. Нет, Галка никогда такой не была, - Коля с силой затянулся, а потом выпустил в небо большую струю дыма. - И ведь дома живем, не в общаге. Всегда поесть-попить есть, крыша над головой, а ей все не так. Изменилась сильно. На втором курсе она совсем другая была, проще что ли, а теперь прямо такая интеллигентка стала, ленинградка в пятом поколении, бл...ь. Что куда девается? Правда, говорят, после родов это проходит. Очень на это надеюсь.
Немного успокоившись, Коля спросил:
- А вы-то когда женитесь? Только вы, да Таня с Пашей остались теперь.
- Пока не знаю, думаю годика через три после окончания. Сэсэг отработает по направлению у себя там, а я у себя пока буду под Владиком в лесхозе быт обустраивать. Отец договорился, что вызов мне пришлют.
- Ну, тоже разумно. Деньги и на свадьбу, и на жизнь подзаработаете, все не голые как мы поженитесь. Сэсэг тебя уже не запилит, как моя из-за денег. - Коля бросил окурок в урну и открыл входную дверь.
- Пошли уже, хватит курить, - с усмешкой сказал он Сереже, который быстрыми затяжками, приканчивал сигаретку "Ту-134".
Проходя через зимний сад, пока они еще не дошли до столика, где сидели девушки, Сережа спросил Колю:
- А ты как, любишь еще Галю?
- Ты чего, чувак, такие вопросы странные задаешь? Конечно, люблю, чего бы я женился тогда? Я же женился не по залету, а по любви. Сам знаешь.
- Ну да, ну да, - согласился Сережа. - Хотя бывает и по "залету", и по любви одновременно, как у ребят, - и он кивнул в сторону новобрачных.
- Да, правда, и такое бывает, - согласился Коля.
Когда они вошли, "Земляне" допевали что-то о мечте, потом заиграл "Triller" бесподобного Майкла Джексона. Записи этой песни только-только появились в Ленинграде. Песня, да и вообще весь альбом мгновенно стали самым популярными на танцплощадках. "Triller" крутили везде, крутили по несколько раз - все хотели под нее танцевать и просили поставить еще и еще раз. Записи по большей части были довольно плохими, третьими-пятыми копиями с оригинала или просто записанные на плохой технике, но это никого не смущало, всем хотелось праздника, и Майкл Джексон его дарил. Миша на один день за бешеные деньги - семьдесят пять рублей - раздобыл у знакомых фарцовщиков еще почти чистый, не заезженный диск Джексона и переписал на кассетнике, одолженном у Лехи, общежитского соседа девчонок. После каникул Леха привез из дома шикарный двухкассетный Sharp, подаренный ему отцом за успешное окончание первого курса. Вместе с магнитофоном он притащил двадцать 60-минутных фирменных кассет TDK. Миша купил у него оптом кассеты за 250 рублей и на все переписал альбом "Triller". Записи он продавал знакомым по 25 рублей за штуку. За аренду магнитофона он отдал Лехе кассету с альбом Майкла Джексона. Дело оказалось выгодным, записи отрывали с руками, и Миша рассчитывал позже развить это направление.