- Тогда ни у кого ничего не было, только пятнадцать лет после войны прошло. Твой отец гол, как сокол, и у меня из приданного только павловский платок матери, да два медных обручальных колечка от бабушки с дедушкой остались. Что ты говоришь, Сереженька, сыночек. Когда ты у нас родился, у нас хоть что-то свое появилось. Отцу на работе комнату в малосемейке дали, вот мы и решились на первого ребенка.
- Тем более, - оживился Серёжа, - теперь-то нам легче будет. Ребята говорят, если в хороший лесхоз распределят, сразу служебную квартиру или даже дом дадут. А остальное и нажить недолго.
- И что, там так жить и будете? - мать взяла пузырек с валерианкой и начала капать в кружку, отсчитывая вслух. Накапав нужное количество, она пододвинула кружку отцу, который сидел возле окна. - Налей воды полкружечки, отец. - Взяв с подоконника трехлитровую банку с холодной кипяченой водой, он аккуратно налил в кружку наполовину.
- Да, а что? - Сережа следил, как мать мелкими глотками пьет успокаивающее.
- Ты о детях будущих подумал? Какое образование они получат, какая может быть школа в лесхозе, в какой институт после ее окончания дети твои поступить смогут, подумал?
- А что? Вон, Сэсэг поступила же в академию, после окончания школы в своем Усть-Ордынском? Поступила.
- Она, во-первых, по направлению шла, как ты сам сказал, что значит с ее серебряной медалью, пусть даже усть-ордынской школы, и при вашем конкурсе один человек на место - это верное поступление. А, во-вторых, ей после окончания отработать еще минимум три года надо будет в лесхозе, который ей направление сделал. Вы об этом подумали? Вы вообще, кроме своей любви о чем-нибудь думали? - Несмотря на выпитую валерианку, мать все-таки начинала заводиться. Сережа знал, чем это чревато. Дальше будут слезы, истерика, хватание за сердце, корвалол вместо валерианки, сердитый отец. - Сынок, зачем тебе сейчас жениться, жизнь портить? Отец тебе вызов от лесхоза нашего ближайшего сделает, у него там директор знакомый. Приедешь по распределению сюда. Здесь начнешь работать, осмотришься, через три года вызовешь свою Сэсэг к себе, и поженитесь, если к тому времени не передумаете. Ладно? - И мать, не дожидаясь ответа, встала и пошла в зал.
- Мать все правильно говорит, Сережа. На ноги немного встать тебе надо, а вот потом женись. Подождать надо хотя бы годика три-четыре, а там и женитесь.
- Не понимаю я, зачем ждать, что изменится?
- Сережа, ты дурак, и уши у тебя холодные. Мы же тебе говорим, жениться всегда успеешь, только какой из тебя сейчас муж? Маленький ты пока, вырасти тебе надо. И давай уже закончим этот разговор, мать совсем расстроил.
Отец встал со своего места и открыл настежь окно, затем тоже вышел в зал.
Запах валерианки сразу рассеялся, и в кухне запахло морем. Их дом находился недалеко от набережной. В порту периодически гудели разнообразные корабли, судна и суденышки, чайки белыми перышками носились над водой, сразу за окном по улице проезжали, гремя своими стальными потрохами, машины, и где-то за домом слышались звуки недалекой железной дороги. Жизнь большого портового города могуче ворочалась, передвигая вагоны, гоня машины, пуская в плавание по водной глади корабли, а маленьких человечков пригоршней высыпав на улицы, хаотично направляла в самые разные стороны, кого-то подталкивая, кого-то сводя вместе, а кого-то, усадив на лавочку, ласково грела на солнце.
Сережа как раз и не любил всей этой суеты, толкотни, ему нужна была тишина и уединенность, именно от этого он и хотел сбежать в лес, закончив академию. - Может правда пока подождать с женитьбой? - продолжил уже про себя Сережа. - Сэсэг все равно надо отработать в своем лесхозе, тут родители правы. Три года жить порознь, что это за семья у нас будет? Поехать к ней на это время? Но я не хочу три года терять, потом еще неизвестно, можно ли будет там устроиться после окончания, а здесь друг отца точно сделает мне вызов на распределение. Я пока лучше здесь обживусь, все устрою, а потом приедет Сэсэг, - убеждал себя Сережа. - В конце концов, у нас есть еще целый год учебы. За год еще многое может перемениться, Сэсэг, может быть, сможет решить вопрос с отработкой у себя в лесхозе. Конечно, они там ей доплачивают к стипендии чего-то, значит, надо будет вернуть что ли? Ладно, правда, есть еще год, за год разберемся как-нибудь.
Сережа еще раз посмотрел за окно, встал и прошел в зал, где что-то по сумкам собирали родители. Маринку, его сестру, отправили в пионерлагерь на третью смену, в июне и июле она просидела дома. Сперва отец брал отпуск, а затем мать, чтобы Марина не сидела одна. Ей было всего девять лет. Она была поздним ребенком. Родители души в ней не чаяли. Хотя Сережу они тоже очень любили, но дочка для них была желанным сокровенным счастьем, об которое они грелись и испытывали неубывную потребность заботиться. Именно забота и сбережение своего младшего ребенка стали главной целью и смыслом их жизни. Сережино намерение жениться на Сэсэг сильно их расстроило. В родительские планы не входила помощь старшему сыну, который, как они считали, может самостоятельно устроить свою судьбу. Сережа, по их мнению, уже почти взрослый мужчина, и они должны его оберегать только от серьезных необдуманных поступков, а с мелкими он справится и сам.
- Сережа, одевайся, поедем сейчас к Марине, проведаем ее. - Мама складывала в сумку какие-то вещи.
- Сегодня же пятница, там не пускают.
- Ничего, ничего, мы договорились, нас пропустят. Мы так каждые выходные ездим. Возьмем вещи в стирку. Надо бы чего-нибудь вкусненького ей передать, а ты ничего не привез.
- Откуда бы я привез? Я же на практике в лесу был и сразу оттуда домой рванул.
- Да ладно, тебе придумывать, скажи честно: забыл я все со своей любовью. Все и так понятно.
- Я же кроссовки венгерские привез, как вы и просили. Чего вы на меня набросились. Я о сестренке подумал еще в Ленинграде.
- Хорошо, молодец. Одевайся и поедем, а то времени с Мариной мало останется поговорить.
VII
После летних каникул поначалу отношения между Сэсэг и Сережей были несколько натянутыми. Они как-то оба избегали разговоров о женитьбе, о которой так мечтали перед расставанием. Нет, они по-прежнему любили друг друга, но каждый из них боялся первым заговорить о том, как же прошел разговор с родителями. Сэсэг давило страшное чувство вины, перед Сережей. Она вообще была подавлена и растоптана. Ей казалось, что он обо всем догадывается и от того не хочет с ней разговаривать о свадьбе. Сережа, в свою очередь, тоже не решался начать этот разговор. Уговаривать Сэсэг на перенос свадьбы на три года ему очень не хотелось, потому что она сразу начнет думать, что он разлюбил ее, и ему придется ее успокаивать и разубеждать, а так, делая вид, что над ними не каплет, можно тянуть время и когда-нибудь, рано или поздно, этот вопрос решится сам собою. Сережа не хотел и думать о том, что время, для того чтобы урегулировать вопрос с лесхозом об отработке Сэсэг после окончания, уходит, и уже через несколько месяцев ничего уже нельзя будет сделать. Он внутренне для себя согласился с доводами родителей и поставил срок женитьбы не ранее трех лет после окончания академии.
Они опять делали вместе стенгазету, и им опять было хорошо. По вечерам они долго сидели, запершись в своей каморке, и делали очередной номер. Первый раз в жизни, в конце сентября, Сережа с Сэсэг легли в постель. Случилось это почти случайно и буднично. Еще в начале недели Галя и Таня собрались в пятницу после занятий поехать на Невский, для того чтобы выбрать порядок на свадьбу Свете. Они звали с собой и Сэсэг, но она отговорилась тем, что ей на это время назначил консультацию руководитель диплома для обсуждения нескольких важных моментов. Начинались преддипломные хлопоты, и времени действительно постоянно не хватало. В пятницу, где-то часа через полтора после начала занятия, на кафедру заглянул Сережа. Сэсэг еще утром на лекции попросила его зайти за ней. Приоткрыв дверь и увидев, что преподавателя нет в аудитории, он тихонько прошел и подсел за её стол. Обняв за плечи, он поцеловал её в щеку. Три молоденьких студентки, тоже чем-то занимающиеся на кафедре, при этом смущенно захихикали. Сережа на ушко спросил:
- Как дела, какие планы? - Сэсэг нравилось, когда он шептал ей на ухо. Это приятно волновало ее, и он знал об этом.
- Занимаюсь. Еще пятнадцать минут и все. У меня сегодня вечер свободен, Галя и Таня поехали в Гостинку выбирать ребятам свадебный подарок, а я не смогла вот.
- О! У нас целый вечер свободен, - Сережа лег на стол, подперев рукой голову. Он посмотрел на Сэсэг и продолжил, - Тогда у меня предложение: давай поедим в столовке и пойдем в кино, в "Спорт" или в "Выборгский", я уверен, там сегодня показывают отличное кино.
- Нет, пойдем лучше к нам. Я сварила бухлер и накормлю тебя в сто раз лучше всяких столовых. Только подожди меня в коридоре, я скоро.
- Здорово, люблю, когда ты что-нибудь готовишь. - Сережа встал и пошел на выход. В дверях он обернулся и сказал: - Сэсэг, десять минут! - И красноречиво потыкал пальцем в свои наручные часы.
- Хорошо, хорошо.
Сережа сел на широкий подоконник в коридоре и уставился в окно. Опять накрапывал мелкий противный дождик, размывая каплями и струйками картинку за окном. В этом году как-то быстро похолодало, и наступила ленинградская дождливая, промозглая осень. Пробегали люди под зонтиками, огибая лужи и куда-то спеша. Сначала Сережа думал о том, куда они все спешат, потом его мысли переключились на Владик. Там сейчас погода сухая и теплая, родители сказали, когда звонили два дня назад. Еще они рассказали, что у них все хорошо, сестренка начала учебный год с пятерок. Девочкам вообще больше нравиться учиться. Отец договорился со своим другом из лесхоза о Сереженом вызове. Потом Сережа начал думать о них с Сэсэг. Он думал о том, что она после каникул как-то сразу повзрослела, перестала ребячиться, и на все у нее теперь имелся свой взгляд и мнение. Она стала загадочной и от того еще более интересной. Если раньше она была открытая и простодушная, то теперь в ней была какая-то тайна. Вот какая, он все никак не мог понять. В этот момент дверь открылась и вышла Сэсэг.
- Пошли, я закончила. - Он соскочил с подоконника взял свой дипломат и они пошли по коридору к лестнице на первый этаж.
- Что там было-то? - Спросил Сережа, подняв воротник своего пальто и раскрывая зонтик.
- Ничего особенного. Как у тебя с дипломной работой? Илья Матвеевич утвердил тему?
- Да, буду писать на Дальневосточном материале. Он, как научный руководитель, дал добро. Сказал, что на работе это мне здорово пригодится.
- Ты будешь делать диплом для дальнейшей работы на Дальнем востоке?
Сережа немного замялся, он не знал, как ответить на этот вопрос, который застал его врасплох. Если сказать правду, то случится все то, чего он так боялся последнее время и тщательно избегал. Если соврать, то это будет низостью по отношению к Сэсэг, а этого он тоже не хотел. В понимании Сережи все должно было произойти без его участия, так, чтобы его совесть была чиста. Мысль о том, что неучастие и бездействие иногда хуже прямого вранья, он от себя постоянно отгонял и в итоге поверил в правильность выбранной тактики. Но отвечать ему не пришлось, Сэсэг сама переменила тему, как только поняла, что вопрос вызвал у него замешательство.
- Я тебя сейчас вкусно накормлю. Ты же любишь макароны по-флотски? - Сэсэг обхватила его правую руку и положила голову ему на плечо.
- Люблю, конечно, это же моя самая любимая еда на свете! - воскликнул в ответ Сережа и засмеялся от осознания мгновенно пришедшего счастья. Счастья, что гроза минула, а девушка рядом с ним любит его по-прежнему, и он любит ее. В этой эйфории он не заметил, как они дошли до комнаты. Открыв дверь, Сэсэг, сняла плащ и деловито распорядилась:
- Разденься и иди мой руки, а я разогрею покушать.
- Как раздеться, до трусов или догола?
- Наши сдадут тебя в психушку, если ты придешь голым в туалет мыть руки.
- Я могу раздеваться по частям: сначала до рубашки и брюк, и сходить помыть руки, затем избавиться от рубашки и брюк, и съесть твой вкусный обед, потом снять трусы и лечь отдохнуть в твою постельку. Как тебе мой план?
- Очень оригинальный. Давай попробуй, это будет интересно. - Сэсэг смотрела на него полушутя, полусерьезно. Он опять не понимал ее. Дело в том, что Сережа периодически пытался добиться от Сэсэсг доказательства ее любви, затащив ее в постель. Он намекал, ныл, просил, соблазнял и даже один раз угрожал. Сэсэг была непреклонна, а его угроза так рассмешила ее, что она еще долго вспоминала ему этот случай.
Сережа снял пальто и пошел мыть руки в мужской туалет, который был один на этаж. Впрочем, женский тоже был один. Несколько старых эмалированных раковин висели по правой стене от входа, над ними печально согнувшись, из стены торчали когда-то латунные, а теперь густо закрашенные масляной краской, краны, отдельно для горячей и холодной воды. На некоторые краны были надеты смесители, представлявшие собой пластмассовую лейку с подсоединенными к ней резиновыми шлангами, по которым из кранов поступала холодная и горячая вода. Слева шел ряд кабинок с покосившимися дверьми, свежевыкрашенными бледной зеленой краской. Углы на некоторых из них были уже сколоты. На сколах, как годовые кольца на спилах деревьев, виднелись разноцветные слои краски, которой их красили на протяжении бесконечно долгого времени. При желании, по этим многочисленным слоям, наверное, можно было посчитать солидный возраст дверей, учитывая, что красили их не чаще одного раза в два года. Сережа жил на самом верхнем - четвертом этаже общежития, и их туалет был точно такой же с одним лишь отличием, у них двери кабинок пока не успели покрасить, и они стояли исписанные, грязные с облупившейся краской темно-зеленого цвета. Он помыл руки, затем закурил. Он медлил, он серьезно волновался. Слова и поведение Сэсэг его запутали. Сережа все пытался представить, что сейчас будет, и как ему надо себя вести. Докурив, он бросил окурок в унитаз и направился в комнату.
Войдя, он увидел на столе большую тарелку с горячо парившим супом, рядом стояла вторая неглубокая тарелка. В ней лежали нож, вилка, ложка, большой кусок хлеба и полголовки свежего репчатого лука. Сэсэг обычно очень крупно резала и хлеб, и овощи, и мясо. Сережа сел к столу. В тарелке в жирном прозрачном бульоне плавал большой кусок говядины и одна разрезанная пополам картофелина.
- Бухлер? - с удовольствием даже не спросил, а констатировал Сережа.
- Ага, как ты любишь.
- Где мясо взяла?
- На Торжковском рынке.
- По какому поводу пир?
- Просто, захотелось тебя хорошо накормить твоим любимым блюдом, - Сэсэг смотрела на него внимательно, следя за его реакцией. Она очень хотела ему угодить.
- Дальше я бы, конечно, хотел отведать буузы, но макароны по-флотски тоже хороши.
- Да, буузы к сожалению не успела сделать сегодня, но в следующий раз обязательно сделаю, - Сэсэг была совершенно серьезна.
Сережа немного смутился такой ее серьезности и чтобы скрыть неловкость, потирая руки, принялся за бухлер. С голодухи запах и вкус совершено опьянили его. Он ножом наколол кусок мяса и переложил его на тарелку, чтобы остыло, а сам, схватив ложку и раздавив ею картошку, начал громко хлебать горячий бульон. Когда половина тарелки была съедена, Сережа отодвинул ее немного от себя и придвинул тарелку с мясом. Отрезав себе небольшой кусок, положил его в рот, затем снял с полголовки лука первый верхний слой и отправил туда же в след за мясом. Он откинулся на спинку стула и медленно пережевывал, закрыв при этом от наслаждения глаза.
- Ты сейчас похож на кота, - сказала Сэсэг и засмеялась своим серебряным смехом.
- Я обожаю бухлер, я обожаю тебя, - произнес Сережа, не открывая глаз.
Сэсэг начала расстилать постель. Сережа открыл глаза и спросил:
- Это для чего, это?
- Сам знаешь для чего, - опять же просто ответила Сэсэг. - Доедай скорее и не смотри на меня, пока я буду раздеваться.
Она отвернулась от него и стала расстегивать пуговицы на своей кофточке, а Сережа, уткнувшись в тарелку, начал быстро орудовать ложкой. Когда на Сэсэг осталась одна белая комбинация, она легла под одеяло, предварительно постелив поверх простыни толстое полотенце. Сережа, давясь последним куском мяса, уже снимал брюки и носки. Запрыгнув в постель, он обнял Сэсэг и стал быстро гладить ее грудь.