Старков Сергей Алексеевич
четыре и одна ночь на титанике
ЧЕТЫРЕ И ОДНА НОЧЬ НА ТИТАНИКЕ
или
Потерпевшие кораблекрушение
(Новелла)
"Камень, которые отвергли строители,
стал главным угловым камнем.
Это - от Иеговы, и есть дивно
в очах наших.
И кто упадет на этот камень, тот
разобьется.
А на кого упадет, того раздавит."
Матфея 21:42,44
Получив этот апрельский выпуск журнала "Пробудитесь" со статьей о 100-летии гибели "Титаника", я сразу опять вспомнил про своего деда и его старый саквояж, который я, не смотря на столь значительные жизненные бури и невзгоды, сохранил при себе. Почему?
Просто, потому что так вышло.
В тон заглавия всего этого повествования скажу, что и сам я, образно говоря, поменял за свою жизнь столько потерпевших крушение кораблей и утопил столько багажа, что как -то волей-неволей оставишь в живых этот сувенир детства своего, если он, по сути, является последним из выживших членов команды, с которой ты когда-то давным- давно покинул отчий дом. В нем нет ничего антикварного. Раньше в нем были старинные открытки, письма, немного фотографий. Всем этим нагрузила его моя покойная ныне мать, в свое время.Теперь же этот небольшой, толстой желто-коричневой кожи саквояж содержал лишь свое первоначальное ядро - несколько тетрадей деда с фотографиями, да небольшой фотоальбом моей матери. Замечу здесь, кстати, что даже своего фотоальбома мне сохранить не удалось.
Содержание этих тетрадей я знал крайне поверхностно - просматривал когда-то в детстве, собираясь прочитать, когда время будет. Но, то времени все не было, то интереса. Честно говоря, не до него как то было. Не видел, наверное, крайней необходимости разбирать дедову писанину (хотя, не буду кривить языком - почерк у него был разборчив, учительский, кем он и работал в свое время.)
Но, да начну обо всем по порядку.
Привезли мы тот саквояж - это я помню - с матерью, когда я был еще пацаном, с ее родного села Благодарное, куда в свое время ездили на похороны "братишки". Так называли все мои дяди и тети своего старшего брата, который будучи им не родным по матери, воспитывал их всех со времен войны, по причине их сиротства и своего старшинства.
Все мои дяди и тети тогда уже давно разъехались по всему Советскому Союзу и сельский быт, на то время, не интересовал никого из них.
Мать моя захватила оттуда тогда этот саквояж с фотографиями, на память об отце. Тот "пропал без вести" на Курской дуге. Это было на то время единственное, что осталось от него. Странно, но как я сейчас понимаю, это оказалось самым ценным.
Дело в том, что дед мой, по воле определенных обстоятельств - о которых речь пойдет дальше - был тогда со своим барином на борту "Титаника"; и в саквояже содержались определенные записки по этому поводу. Мы все об этом знали. Не про "Титаник" конкретно. А просто, про некий корабль, который тонул, когда дед плавал в Америку.Но в то время о таком много не говорили. В то время такими моментами биографии особо не хвастались. Было известно, что дед, покинув вместе с барином село еще подростком, вернулся уже лет через 10 и был рад, что тогдашние власти особо не усердствовали в отношении его заграничной жизни. Те, приняв во внимание его "хорошее" пролетарское происхождение, не препятствовали ему и он был учителем в школе до самой войны.
Я же, с детства имея у нас дома, и этот саквояж, и тетради, никогда ими особо не интересовался. Хотя я и знал уже про "Титаник"- в результате просматривания - но для моего детского любопытства я не нашел там ничего особо интересного. Я сотни раз, помню, перебирал в свое время те старинные открытки - когда они там еще хранились - и нисколько не интересовался писаниной деда, даже не подозревая там найти что-нибудь, кроме какой-нибудь "мути". И такое, даже непонятное теперь мне самому, предубеждение сохранялось у меня к этим записям вплоть до этого самого журнала "Пробудитесь", с его статьей о той трагедии. Я жалел еще тогда, что в сноске говорилось о прежних публикациях очевидцев трагедии, но только на английском языке.
И тут меня будто что-то разбудило и толкнуло просмотреть и уделить наконец, достаточное внимание тем записям - не найду ли что-нибудь интересное среди них. Все-таки хроника какая-никакая.
Каково было мое удивление и восторг, когда одна из тетрадей содержало то ли очерк, то ли подготовительный материал к так и не созданной им книге о "Потерпевших кораблекрушение".
Да, не перестаешь, бывает, удивляться тому, как заносят, ветра бытия семена диковинные и чужеземные на наш "суглинок". Помню, у одной прежней моей близкой знакомой, отчимом был человек, бывший в свое время шофером в знаменитой московской банде "черная кошка". И это казалось удивительным.
А на только что прошедшем областном конгрессе крестилась русская девушка из Ташкента, прошедшая через ислам и вышедшая замуж за англичанина в Турции. И это тоже кажется удивительным. Так вот, достаточно ознакомившись со всеми дедовскими тетрадями, я и решил поделиться этим опусом о том событии, взволновавшем весь тогдашний мир и затронутом ныне нашим журналом "Пробудитесь". В этот год 100-летия той трагедии. По истине, эта тема "Потерпевших кораблекрушение" актуальна сейчас, как никогда. Привожу его в том виде, что и нашел.
ВМЕСТО ПРОЛОГА
Снова апрель. За окнами ночь. На будильнике двенадцать минут двенадцатого. Через пол часа это случилось. Через пол часа...
С тех пор уже минуло ровно 20 лет.
Но сегодня я решил,сегодня я возьмусь. Жена и дети легли спать и мне давно пора приступать. Приступать к тому, чтобы в конце концов, записать и привести в порядок то, что детям моим в будущем может пригодиться- во всяком случае, лишним им не будет. Но записываю я то еще и для себя лично, потому как с вершины своих теперешних дней, я не могу похвалиться абсолютно ясным пониманием действительности. Мне кажется, что с этой вершины я только увидел еще больше вопросов. Ну а для детей моих не лишнее, а познавательно, потому как я им не арабские "1000 и одну ночь" описывать хочу, и не о Синдбаде - мореходе речь веду. Я расскажу о том, что поближе к их оренбургским ночам, о том как ходил их предок за "семь морей" и о том - стоит ли блуждать глазами по краям земли, и есть ли счастье там, где нас нет.
Так уж получилось, дети , что покинув отчий дом в 17 неполных лет, я воротился обратно лишь через 12. Но, дорогие мои, я, конечно, не собираюсь описывать все эти долгие годы, полные всевозможных приключений. Не собираюсь, потому как, и бумаги столько у меня не будет, да и керосина в лампе не достанет. Я хочу описать лишь одно то событие, которое повернуло мою, да и не только мою жизнь, большого множества людей. Событие же то, помимо своей собственной значительной грандиозности, интересно мне еще тем, что носило для меня лично в будущем, какой-то, чуть-ли не мистически-фатальный отпечаток и поныне живо в моем сознании, как некая невысказанная притча, которую я силюсь понять и поныне.
А начало моего пути к тому событию было положено с приездом к нам, в наше село Благодарное, ныне покойного барина моего Артура Всеволодовича Духовского, возвращению которого из Петербурга, я тогда очень обрадовался. Дело то было, ясная суть, еще а той России, при царском режиме. Мне в ту пору только подходили 17 лет,а обрадовался я потому ,что был очень привязан к Артуру Всеволодовичу.Он был для меня не просто барином, а был мне и другом, и все равно как старший брат. Было ему тогда 24 года, а отношения такие с ним у нас сложились, благодаря некоторым жизненным обстоятельствам. Причиною моего несколько привелигированного положения в барском доме, были заслуги моего ныне покойного батюшки, который спас его отца от верной гибели, во время службы того на Кавказе.
Отец мой и сам был оттуда, из кабардинцев , потому и меня -сына его-прозывали Аркадий Кабардин. Он потерял там всю семью. Оставался один я пяти лет, когда он, по предложению и настоянию родителя Артура Всеволодовича, покинул Кавказ и поселился в его доме на правах "вечного кунака" (гостя)- друга семьи. Хотя, конечно ,даром хлеба он не ел, а занимался для барского дома делом, к которому наиболее лежала душе его- разведением лошадей. Я же, понятное дело, не был оставлен в небрежении; и хотя, и не был отправлен в Оренбургскую гимназию (по желанию моего отца), но получил вполне недурное домашнее воспитание и образование ,вплоть до того, что и по французки мог изьясняться вполне сносно, и разуметь достаточно.
К приезду же молодого барина, я помогал отцу, быв при его деле, т.е. занимался лошадьми. Был я мальчиком, как считали все, не без талантов. Фантазии же в голове и груди моей были, по - истине, вулканы-извергаться через меру которым препятствовала лишь сухая кора сельской бытовой действительности, да крепкая еще рука моего батюшки.
Но приезд барина с его неожиданным (как и все, по большей части, в этой жизни) предложением растревожил все мои внутренние стихии разом и разделил жизнь мою на два очевидных этапа: пора отрочества и моя "одиссея". Ибо по истине, приезд его был тем ветром, который вдруг, "во-мгновение ока" срывает нежный купол одуванчика и разносит молодь-семя кого-куда по миру.
Ну, да не буду долго ходить вокруг и около, перейду сразу к делу, т.е. к причинам его приезда, ибо это присказка, не сказка...
Приехал же молодой барин ранней весной, чтобы повидать родителей, взять денег и уехать - как получилось - еще несказанно дальше. К нам он тогда приехал со своим другом детства Константином Торжищевым, которого прихватил в Оренбурге.
Как выяснилось, Артуру нужна была очень даже не малая сумма денег, даже громадная в тот момент для них. Деньги были нужны его близкому другу-женщине и было ясно, что женщина эта ему не безразлична.
Но родитель его Всеволод Никитич, таких денег не дал; да и не мог он дать их; ибо, по сути, шаг этот был с финансовой точки зрения, не просто рискованным, а скорее , краховым.
Артур был хорошим сыном и все эти пересуды прошли в семье достаточно пристойно - голос не повышали ни разу, хотя Артур и был страшно подавлен. Он говорил мне тогда, что изначально, конечно, знал о подобном исходе этого деле, но надежда, якобы...,а все - таки была.
-Возможно мне придется съездить в Европу. Что ж, хоть повидались перед дорожкой,- только и сказал он им в последний вечер.
Мне же в тот же вечер, когда мы были одни у меня в комнате, он как-то вдруг предложил:
- А что, Аркадий , хочешь поехать со мной? - стоял он в это время у моего письменного стола и ,как бы, взвешивал в руках "Потерпевшие кораблекрушение" Стивенсона, взятую с него.
-А? - бросил он книгу обратно:- Поедешь? Серьезно,- и с доброй усмешкой воззрел на меня.
Я аж задохнулся.
-Как? - только и выдавил я.
-А что? - он начал медленно мерить комнату шагами - Давай, действительно, и право, поедем. С твоим отцом я поговорю. Сейчас же.
Он порывисто сел на диван напротив меня.
-Хочешь почувствовать себя Колумбом? - все с той же усмешкой он смотрел на меня,- Да, брат Аркадий, может в Америку придется..., потому и зову. Ну так что?- он так же порывисто встал, как до того сел.
-Да я то что? Только как же это, в Америку-то? - я по прежнему не мог справиться с собою.
-Ладно, собирайся,- усмешка уже сошел с его лица и он добавил со вздохом - за Америку не болтай, только. Не пугай родителей. Это я так ...- он похлопал меня по плечу,- Едут, плывут ... И на черта он ее открыл? Мы с тобой, Аркадий только до городу Парижу и назад. Давай ,- он снова коснулся моего плеча, - Готовься завтра со мной. Я к отцу твоему.
Н-да,- обернулся он, помню, на пороге с улыбкой,- Твоя внешность хорошо будеть смотреться на Елисейских полях, Д* арк де Каберде.
Вот таким неожиданным для меня образом, я уже через два дня сопровождал Артура Всеволодовича по железной дороге в нашу северную столицу. Сопровождал его, кстати , и тот же друг его, Торжищев, которого он, почему- то, тоже позвал с собою в дорогу. Человек тот был весьма приятной внешности. Полнота в меру, вместе с его открытым лицом и хорошими обходительными манерами, делали весь его облик каким-то мягким и румяным. "Как пасхальный калач"- подумал я о нем при нашем знакомстве, узнав, что он окончил духовную семинарю. Было известно так же, что он ничем решительно не занималься и , как я понял, был, практически, без средств. И вот , только то мне и было неприятно в нем , что он принимал обеспечение свое от барина моего, как должное , как будто он был рода княжеского, хотя таковым и не являлся.
Упомянул же я здесь о нем, потому что теперь он ,так и будет уже с нами на протяжении всей истории до самого ее апогея. А теперь , дети мои , пора вам объяснить суть всей этой истории из-за которой потащила нелегкая отца вашего за тридевять земель. Да пора, думаю, уже хоть, как -то, и барина вам своего описать для представления вашего.
Артур Всеволодович был мужчиной даже красивым. Станом тонок, высок, а черты лица его были ,словно заостренно отточены в обрамлении черных прямых волос, которые он, по обыкновению, закидывал от лба прямым пробором . Проблема же, тяготившая его, как я писал уже выше, заключалась в женщине, которую, как я понял, он любил.
Женщина та была девица только годом младше его. И как я мог убедиться, впоследствии увидев ее, была действительна хороша собой. Есть, согласитесь, лица, с красотой которых трудно поспорить- соглашаются, как правило, все; дальше только дело вкуса. В ее лице, тонкого овала с большими раскосыми глазами, было что-то, наверное, татарское; что с ее нежной белой кожей и черными локонами являло собой, по- истине, зрелище яркое и броское. Девица была княжеской фамилии, но имели они "очень не в меру темпераментного отца" - как о нем как-то выразился Артур. Ее мать, очивидно , хоть как -то влиявшая на него, уже с год , как умерла от чахотки. И сейчас этот темпераменый родитель, очень часто менявший свои пристрастия, находился в плену биржевых спекуляций во Франции и был, как я выяснил впоследствии, в довольно скандальной и плачевной ситуации в отношении финансов. Он, якобы, потерпел несколько грандиозних фиаско, так что две дочери его, находившиеся на тот момент в Петербурге, были на грани нищеты. Дело осложнялось, именно, не вполне надежной репутацией их отца, как чересчур рискованного человека. Люди просто отказывались его понимать - что он будучи уже человеком в годах и имея на обеспечении двух взрослых дочерей на выданье, никак не мог остепениться. Слишком уж много слухов ходило и даже вплоть до того, что князь ,якобы, давно безземелен. В делах денежный он был азартным игроком, а это люди прощают, лишь при условии побед без поражений и при платежеспособности.
........ и к картам его страсть была всем известна. Артур, хоть и давно знал, и любил, как я полагаю, Алису Сатину, - а именно так прозывали княжну - о женитьбе - же, до того времени не помышлял. Я полагаю, он не спешил, потому как он во всем являл себя человеком степенным и рассудительным, и гурманом был заядлым. И я пологаю, что не спешил он именно потому, что как бы, наслаждался этой прилюдией, желая довести всесоставляющие оной до пределов высоты, по возможности.
Но ситуация изменилось вдруг. Отца надо было спасать. А деньги, такие деньги предлагал на тот момент лишь некий барон Корандт - довольно интересный на внешность немец 42 лет, не немекавший, а говоривший прямо и ясно, что такую сумму можно выложить только на тестя.И барин мой засуетился.И если он еще до того, может, в чем-то и сомневался - любовь ли то?- то теперь сомнений, понятное дело, не было. Конечно, любовь. И Алиса Сатина для него на тот момент была Людмилой, себя он зрел Русланом, а в немце он, дело ясное, видел подлеца Черномора.