Вот, примерно, в таком положении были все фигуры на шахматной доске того периода.
Но в Петербурге мы Людмилу, как и полагается по версии все того же Пушкина, не застали. Получив крайне тревожное сообщение от отца ,обе сестры Алиса и Люси Сатины в сопровождении Германа фон Корандта, как выяснилось,отбыли во Францию, за два дня до нашего приезда. Итак,дети, не успев разглядеть нашу северую столицу в раневесенних пейзажах, я уже ,опять же, через два дня направлялся в столицу Франции.
Да, что и говорить, сочувствовать вполне и искенне Артуру, на тот момент, я положительно, был не способен , поскольку счастливые несчастных плохо разумеют, как и сытые голодных; а я на тот момент счастлив был необыкновенно. Боже мой, мог ли я тогда предполагать - насколько страшнее Пушкинской будет окончание этой сказки.
Жизнь - куда более недобрый сказочник. Но с этой строны я ее еще не знал. Так что, пока мне все улыбались и самая жизнь мне улыбалась, и я , право, любил всех и искренне не понимал даже, мрачный временами, рабочий люд - зачем они закрывают глаза на такую красоту вокруг? Почему они позволяют глазам смотреть лишь под ноги ? Ведь в мире есть много больше, чем просто кусок хлеба - примерно так рассуждал я по дороге в Париж.
И вот там-то нас и поджидал тот самый сюрприз, давший столь фатальное направление всей моей жизни. Но тогда..., тогда я просто грезил на яву. Я видел, как исполняются все мои тайные желания, даже те, о которых я глупостью почитал размышления. Та тогдашняя эйфория, охватившая меня, объяснялась, главным образом, тем фокусом, который устроила жизнь с моим мировоззрением. Ведь я с замиранием сердца приходил к ошеломляющему выводу - и чем дальше, тем прочнее и увереннее - что все прочитанные мною романы с приключениями, которые, как принято, (а мужчине - то в первую очередь) нужно вовремя закрывать и оставлять вместе с детскими рубашонками, на деле оказываются реальностью!
"Да, вот так все и бывает, - чуть ли не с придыханием полагал я, - всё, -абсолютно всё! Если меня, 17-летнего подростка, судьба запросто перекидывает из села Благодарное в Париж, то как тут не поверить в "Пятнадцатилетнего капитана" или в "20000 лье под водой"?
Парижский сюрприз - же тот состоял в том, что мы, встретившись с сестрами Сатиными и бароном, не увидели на этот раз нашего князя. От того осталось лишь послание, которое он вверил своему старому другу, генералу Сокольскому - он был с ним на протяжении всего последнего года, но теперь более не мог его сопровождать и собирался в Россию. Он, передав письмо его дочерям, объяснил нам на словах краткую суть дела. То, что князь был в деле с американскими компаниями из Нью-Йорка и он, сам лично, так до конца и не разобрался - кто же кого надул и было ли тут надувательство вообще. Но Сатин, якобы, ни на что более не надеясь, и веря только в свою звезду (это слова самого князя) отплыл в Штаты, чуть ли не клятвенно заверив, что вернется либо "на щите", либо умрет на чужбине, не видя своего позора.
В письме же, как выяснилось, была та же суть, только со множеством напыщенных отступлений. Состояние дочерей на тот момент представить, конечно, не сложно, но к чести их скажу, держались обе достойно, без обычных в таких случаях, истерик. Помимо их характера сказывалось, наверное, давнишнее знание своего отца. Хотя, предположить такого коленца с его стороны, понятное дело, вряд ли кто мог.
Барон молчал и был хоть и спокоен, но был, и явно серьезно озадачен. Артур же Всеволодович, напротив того, даже повеселел. Истинно говорят, что "приговоренному и цигарку скрутить - что за год впечатлений". Ему, не имевшему на руках спасительной суммы, любая неизвестность была только на руку и таила в себе надежду.
-Откуда вы знали про Штаты? - спросил я тогда же Артура.
-Я знал лишь немного про его дела, но и предположить тогда не мог, что может дойти до такого. Сказал тогда просто вспомнив Колумба, без всякой мысли, - отвечал он. "А вот, как бывают пророчества!" - помню, заключил тогда я про себя.
И хотя, тогда два дня еще никто не говорил даже о возможности попытки следовать за князем через океан, но я, уже тогда свято уверовав, что прочно закусил удила своей судьбы, знал непременно, что нам предстоит -таки плавание через Атлантику.
Состояние моё, нагромождающихся друг на друга событий и впечатлений, было настолько разволновавшимся, что я, помню, даже и не смог удивиться, когда на третий день Алиса, действительно, заявила о своем твердом решении следовать за отцом, разыскать его и быть ему опорой. Везде и во всем. Говорила она от лица двоих, ибо была не только старше сестры своей на 2 года, но и всегда, и во всем привыкла думать и решать за двоих. В этом не только сказывался её более сильный и решительный характер, но обуславливалось это и всегдашней её опекой и заботой о своей младшей сестре, которую, почему-то, у всех было принято жалеть.
Вот, я сейчас, сам написав это "почему-то", и опять вспомнив всё то прошлое, снова поймал себя на мысли, что так и не разобрался в этом "почему же?"
Да, конечно, черты её лица были не так безукоризненны; она была совершенно не похожа на сестру: округлость глаз, да и все черты лица её носили как бы некий налёт припухлости, что ли. И лишь темный цвет волос их был одинаков. При всем при том, я решительно не назвал бы её дурнушкой; даже напротив, я бы сказал, что её нужно было разглядеть. И вот именно сейчас, набрасывая эти строки, я, кажется, наконец-то понял причину некоего снисходительного отношения к ней. Это её внутреннее чувство приниженности пред красавицей сестрой, пред умницей Алисой. Этот отпечаток был у нее во всем: начиная с всегдашнего простоватого выражения лица - полные губы её всегда были приоткрыты; и мне кажется, она и мысли не допускала о каком-то кокетстве рядом с нею. - и что уже дальше перерастало в некую, чуть ли не сутулость и робость во всем. И всё это единственно скрашивалось совсем не княжеской услужливостью. Меня же, странное дело, всегда, помню, умиляло присутствие этой девушки. Но возвращаясь к теме своего повествования, я, наконец-то, вплотную уже приближаюсь к его началу, ибо то решение княжны Алисы Ниловны, и решило тогда не только мою дальнейшую судьбу, но и всей нашей пятерки.
Нельзя сказать, что барон Корандт был в восторге от предстоящего турне, но все же решил идти до конца, до полного разрешения всех назревших вопросов.
И таким образом в первых числах апреля 1912 года наша "спасательная экспедиция", как шутил тогда Артур Всеволодович, оказалось в порту Шербура ,намереваясь отплыть ближайшим рейсом на поиски нашего капитана Гранта.
I
НОЧЬ
Когда же стало известно что плыть нам предстоит на одном из трех Олимпийских лайнеров "Титаник", да который выходит ещё и в 1-й свой рейс, то, странное дело, я помню настолько ошалел от восторга, что держал себя пред своими спутниками моментами, чуть ли не с покровительственным видом, как бы типа: "Вот видите! А дальше еще больше увидите. Со мною вам всем удача будет. На моих костях с недавнего времени теперь всегда будет выпадать 6 и 6; не удивляйтесь". Да я тогда уже решительно верил, что я нахожусь во власти провидения и на заре рождения какого -то великого романа для которого меня и предизбрали. А потому, я уже тогда решил вести некую хронику событий и делать какие -то наброски описаний происходящего.
Я так и хотел, помню, сказать им всем своим видом: "Не удивляйтесь. Увидите дела много больше этого".
Но никто и не удивлялся, никто особо не восторгался кроме, разве что, нашего богослова Константина Львовича. Но, как я уже писал выше, в то время я немного уделял внимания переживаниям своих спутников.
Собственно, я стал понимать и вникать в настоящую суть всего происходящего, лишь на борту корабля, когда в первую же ночь по отплытию, мы засиделись за бутылкой вина в каюте Артура Всеволодовича. В ту первую ночь наши дамы довольно быстро отправились отдыхать, да и все мы, признаться, настолько были перенасыщены и измучены шумным впечатлением этого первого, полного бутафорий и помпы, дня, что с большой охотой поддержали их. Но спать мне, собственно, не хотелось, а немного выпившему Артуру нужен был собеседник. Я же, вина не любивший, просидел весь вечер с одним бокалом, с удовольствием предоставив ему себя, так как почёл-таки, наконец, себя обязанным проявить действительный интерес к ближним моим, благодаря которым я, собственно, и очутился в этой сказке-каюте I класса трансатлантического лайнера.
А так, я помню, уже ловил себя на мысли, что и сам я - ничем не лучше Константина Львовича, которого я в шутку называл Артуру Всеволодовичу "Ваш духовник". В эту же первую ночь, на правах близкого и почти родного человека, "исповедь" принимал я. Здесь же приведу её с того момента, с которого, как я считаю, и пошел разговор действительно дельный.
-Какой же вы, все таки, юноша еще, Аркадий - заявил он мне, открывая новую бутылку.
-Это вы потому, что я не пью?
Он коротко засмеялся: -Да и не только. Эх, Аркадий, Аркадий, вот смотрю на вас и завидую вам белой завистью, ей богу.
Он чуть долил в мой бокал, налил полбокала себе и откинувшись на диване держал его в руке, слегка на отлёте: - Вашему умению и чувству вашему удивляться, и так искренно..,
Н-да.
-А вы, я смотрю, тоже повеселели заметно, Артур Всеволодович. Кого благодарить, вино или корабль?
-И то, и другое, мой друг, и то, и другое, и третье. Всё прекрасно. Корабль - чудо, сказка: Вино - не дурно, а жизнь прекрасна, Аркадий.
-Ничего не понимаю. Ведь всю дорогу вы были не лучше приговоренного. А сейчас что случилось? Вы нашли в своей каюте под матрацем уйму денег?
Артур от души засмеялся и встав приобнял меня, нежно похлопывая по плечу: - Что деньги?! Как говорит Соломон: "Они могут приделать себе крылья и улететь". Я то пришел к выводу, что моё- то счастье никуда не улетит. Ха-ха!
-Не понимаю. Вы нашли способ помочь отцу бедной девушки минуя немца?
- Да немец не в счет. - Лишь досадная тень скользнула по его лицу.- Алиса лишь позволяет себя сопровождать в обмен на обеспечение спокойствия и какого- то комфорта передвижения. Ни о какой свадьбе не может идти и речи. Она бы никогда не влекла меня за собою так явно и намеками.
-Но как же тогда? Откуда вам взять средства для помощи родителю?
-Боже, Аркадий, вы неверно себе представляете Нила Григорьевича. Знайте, я совершенно не могу представить себе этого человека в безвыходной ситуации. Но даже, если и так, то все равно, я уверен, что-нибудь придумается. Для подобных выводов я имею, впрочем, кое-какие реальные основания. Да и Алису Ниловну я знаю как весьма самостоятельную и решительную девушку. Ведь мы знакомы уже около трех лет. Эх, Аркадий, там новая земля. Там многое, если не все, можно начать "с начала", заново.
Меня забавляла тогда эта вера влюбленного в свою пользу, когда уже, фактически, все решено: - У вас нет денег, Артур. У него есть деньги, значит он сможет вернуть дочери отца и купить себе жену.
- Нет, нет, нет, Аркадий! - вдруг нервно чуть ли не закричал он, взявшись за голову и чуть не расплескав вино: - Вы, просто, многого не знаете. А я, если честно, так просто сейчас ничего не понимаю. Все это как наваждение, которое уже как год мучает меня.
Я медленно вздохнул и начал снимать обёртку с новой плитки шоколада: - Тогда вам, наверное, лучше мне всё рассказать.
Я пригубил вино и отломил плитку шоколада.
-Пожалуй, - Он наклонившись провёл ладонями, по своей голове, как бы оправляя свой длинный волос назад. Начал он как-то вдруг, смотря мне прямо в глаза, но после смотрел уже куда-то в сторону:- Познакомились мы в Швейцарии, на водах. Познакомились, потому что её отца было трудно не заметить.
Очень кипучий деятельный человек. Развит, по - истине, разносторонне.
Артур откинулся на спинку дивана, смотря всё также в сторону, как в свои воспоминания:
- Человек не с огоньком, нет. А с огнём- вот, как про таких говорят. Возил он туда на лечение свою жену; померла, кстати, потом, как я узнал.
А тогда с ними были и две дочери его.
Я ничего не хочу сказать дурного про Люси, но сами изволите видеть, что простовата:
Не заметить же Алису Ниловну было просто невозможно.
Я, кстати, вообще-то имею предубеждение против всех этих раскрасавиц высшей гильдии, окружённых толпой воздыхателей.- Как правило, набита тафтой, и чуть ли не обмороки частые от осознания своей ослепительности и неповторимости.
Артур встал, чуть пригубил вино и поставив бокал на стол, отошёл к иллюминатору.
- Честно говоря, я и пошел-то первый раз взглянуть на неё именно, чтобы убедиться лишний раз в справедливости своего, может быть, предвзятого мнения, ибо слава об ней бежала уж слишком впереди неё. Но когда я слушал её игру на фортепиано, я был, буквально, похищен в духе, ибо - это я помню точно - чуть ли не физически ощущал я себя где-то в совершенно другой обстановка и при других обстоятельствах.
- Индусы-, он повернулся ко мне и добавил без всякой тени улыбки,- называют и объясняют такие моменты явлением памяти перевоплощений - то есть, что мы уже когда -то и где -то были близки в прошлой жизни. Да, вот так-то...
Артур подлил себе вина и вновь разместились на диване:
- Две года спустя, когда я продолжал свою учёбу, они без отца уже приехали в Петербург и жили у своей родственницы.
Мы встретились случайно и началось... Боже, какое это было время! Как сказал бы поэт: "Время всякой чистоты и неги, и блаженства". Ничто , ни облачка ни разу не появилось на горизонте наших отношений. Она любила меня, я чувствовал это. Мы смотрели на мир одними глазами. Оба кипели жаждой быть нужными и полезными людьми своего времени.
Отец её- как я уже говорил - был очень прогрессивным человеком. Он хотя и не являлся прямым членом, как я знаю, никакой партии, но был известен, и был на доверии, чуть ли, не у всех ныне известных. И при всем при том- игрок и чуть ли не кутила. Подлинно, человек с задором. О себе любил говорить цитируя Писание:"Вот человек, который любит есть и пить, друг мытарям и грешникам. Что ж, братия, грешен; так ведь ученик не бывает более учителя своего ." Да ..., но серьезные люди воспринимали этот фасад, как ширму от тайной полиции.
Это я всё к тому, что яблоко от этой яблони было довольно удачным, впитавшим лучшие качества отца, только огранённые и оправленные в целомудренность и женское начало.
Тем летом отец её был в Петербурге и мне кажется, что именно тогда что-то и произошло. Уж больно разительная перемена вышла, почти сразу после его отъезда. Она охладела ко мне очень заметно. Как это связано с её отцом я не знаю, но и другого объяснения я просто не имею. Факт в том, что она стала заметно отдаляться от меня, чуть ли не сторониться. Мне было больно, но безумствовать я не стал, не стал и унижаться перед гордой красавицей. Полагал, что верно наметилась какая-то более выгодная партия. Ведь всё -таки отец мой, хоть и не малый коневод, но всё -ж не принцы мы и без дворцов. В общем, почти исчез я. Собирался поездить развеяться. После приехал домой, собирался перезимовать , если помнишь. Но всё горело во мне и не гасло, и я больше не мог сидеть в родительском доме - не знаю, заметил ты это или нет.
И я снова в Петербург захотел, а из него куда-нибудь подальше думал -куда глаза глядят. И тут нежданно-негаданно пришло моё спасение.
Ха -ха ! - Он осушил бокал и хлопнул в ладоши вдруг придя в возбуждение крайнее. Глаза, буквально, горели, но он потому-что молчал, поглядывая на меня, нервно облизывая губы.
- И какое же?- " Может он ждет восклицательного вопроса"- подумал я.
- Родитель мой перестенёк дал! Ха-ха, и все!
Он издал ещё несколько коротких смешков:
- И делов-то! Н-да...
- Не понял. А что, перстень в полцарства?
- Нет.- засмеялся он ленно откинувшись на спинку дивана. - Хотя может он и больше стоит.
Это кому и как посмотреть...
- Так что ж за перстень такой?
- Так вот он. - Артур улыбался вытянув руку вперёд, демонстрируя свой перстень с красным карбункулом.
Перстень хорош, не спорю. Да и стоит он денег , конечно; но я понял, что дело здесь не в деньгах:
- Так что же?
Артур поднялся, чтобы налить вина. Я отрицательно покачал рукой и отломил себе еще кусочек шоколада.
-Это " карбункул сердце", нимного-нимало. Но вам, мой юный друг, это, конечно же, ни о чём не говорит.