Артур покровительствующе улыбался: -Это индийский перестень, доставшийся моему отцу при очень забавных обстоятельствах во время его службы на Кавказе.
Как он попал моему отцу, сейчас не суть важно. Важно то, что он значит. А значит он в индуистских Ведах очень даже много.
Вы, насколько я понимаю, в Индии понимаете не так уж много, мой друг. - Артур всё также лучезарно улыбался. - И пологаете, конечно, что кроме "Отче наш" в этом бренном мире больше и нет никакого абсолюта.Он коротко усмехнулся:- Может оно как-то, что вам больше знать-то пока, и не надо, Аркадий. Но факт тот, что перстень этот обладает в этом мире очень большой властью. История у него, как водится, почище чем у какой - нибудь лампы Алладина. Но что говорят, как наверное- так это то, что помимо всяческих удач, которые сопровождают любой талисман, амулет, сей камень охраняет жизнь своему владельцу. Он своей силой подпитывает и толкает сердце его, и самое главное поверье, связанное с ним, это то -что пока камень с тобой - ты жив. Все его бывшие владельцы умирали, именно, в тот момент, когда по каким-то причинам они находились на время в разлуке с камнем.
И что самое важное, мой отец на своем собственном опыте смог убедиться в том уже, как минимум, дважды. Один случай все в нашем доме знают и ты, конечно, тоже.
Помнишь, когда взбесившийся объезженный конь ударил его копытом в грудь, после чего она должна была проломиться как коробка из-под шляпки, или грецкий орех под кувалдой. Но ты помнишь, что дело обошлось ушибом и синяком с ладонь.
-Да-да, помню, точно-кивнул я и заметил потом, что сделал уже глоток вина ,только ощутив его привкус во рту.
"Да, предчувствия меня не обманули",- внутренне возликовал я :-И?
-Ну, а первый случай, то вообще - история отдельная. И, собственно говоря , длинная. Но могу рассказать - она не длиннее ночи.
Да ,да ,да!- мысленно ликовал я.
Ведь это полностью подтверждало все мои тайные предчувствия в том, что Господь узрел во мне романиста и этот рассказ, и есть 1-* тема, а может и глава моего романа. Потому, начав слушать, делал я это, в начале более из уважения и чувства долга; теперь же я, словно какой охотничьи пёс, весь обратился в слух и внимание, явно уловив запах добычи.
-Дело то было,- между тем, уже начал он,- еще в прошлом веке, когда отец мой служил в Баку. Был он, понятное дело, молод не только телом, но и душой, и тоже не был лишен модного, как в ту пору, так и сейчас, духа реформаторства; то есть связан был с каким-то политическим кружком, Группа та была, очевидно, не только из болтунов, потому как у них на то время,о котором говорю, была собрана крупная сумма денег на закуп оружия. А значит-намечалось какое-то серьезное выступление. Но с контрабандистами вышла неувязка. Оружия у них не было, а может по другой какой причине, но факт тот, что они решили просто ограбить наших карбонариев. Но те тоже не лыком шиты были. В резуьтате перестрелки троим нашим "повстанцам" удалось бежать. Саквояж с деньгами был у одного из них- князе Сатия. Другие двое, которым удалось выйти живыми из той переделки, были наши с вами родители,Аркадий.
Но когда ваш отец спустился в селение,откуда был родом, чтобы узнать обстановку- потому что они наделали той ночью много шума- и когда те остались вдвоём, Сатия,-как говорит мой отец- прямо, без обиняков предложил разделить деньги и плюнуть на всю на эту чехарду. Он говорил, что у него большие финансовые проблемы, а он, забыв о себе, думал об общем благе, и вот - в результате его чуть не шлёпнули. А у него жена и дети. Лично он, говорит, видит в том руку провидения, которое оставило их в живых и предлагает им, тем самым, изменить свои незрелые устремления, и правильно, разумно , и насыщенно уже теперь использовать дарованную им жизнь.
Когда уже он увидел отвисшую челюсть моего папаши и его "праведный гнев", и после слов того;,Дорогой князь, давайте забудем об этом, будто вы ничего и не говорили. У всех у нас бывают слабости. Обещаю никогда в жизни не напоминать Вам об этом случае:,- тот кардинально меняет свое поведение. Наведя на моего отца пистолет и разоружив его, он спросил и о перестне- ведь славу этого камня отец, никогда не таил в секрете, хоть и не верил тогда в него, а Сатия был одним из близких друзей его.
"Где камень? Где перстень, поручик; ведь вам он больше ни к чему - сострил тогда тот.
Отец понимал, что отдав перстень, он просто ускорит свою смерть и потому старался затянуть время насколько это будет возможно:- Я потерял его с этим бандитами,- отвечал он,- я не хотел себя ничем светить пред этим сбродом висельников и я спрятал камень".
И надо заметить, что это было совершенно справедливо, ибо и другие участники, кроме непосредственных связных организаторов, держали себя в тени перед этой публикой.
- Не лги, он был у тебя!- кричал тот сатанея -Я -говорит,- тебя мучить буду, а ты даже на меня в обиде быть не можешь. Потому как спасся ты только благодаря мне. А так ты по сути, сейчас должен лежать там с остальными. Но ,так как ты отблагодарить меня не желаешь, то, извини...
Отдай, мол, без мучений, не заставляй тебя обыскивать после смерти.
Отец мой, расстегивая, рванул в отчаянии ворот кителя и рубахи, вместе с шейной золотой цепочкой.
- Смотри,- говорит,- я его повесил на цепочку, как медальон. Видишь -цепочки нет.
На самом деле перстень был просто в нагрудном кармане.
Сатия же ему просто так заявляет, что был с ним честен, хотел поделить и деньги, и судьбу. Теперь же он считает до 10 и ... ну, в общем, дальше сцены не для слабонервных. Он прострелил отцу ногу и после того, как тот корчился от боли и только проклинал его , тот выстрелил ему в грудь, и скрылся в неизвестной направлении.
Спас его ваш отец, Аркадий, который вернулся вскоре и нашел его истекающим кровью. Но даже и отец ваш был бы бесполезен, дорогой мой юный друг, если бы пуля, чиркнув по камню, не изменила бы чуть направления своего. И потому рана оказались не смертельной. Вот так то. А ты и не знал об этом?
-Вы же знаете моего отца, Он много говорить не любит; Особенно за дела господ. Говорил только, что спас отца вашего, когда того подстрелили на дуэли с князем.
- Ну, да.. "дело было под Полтавой". Вот, посмотрите, с перстнем ничего даже не случилось. Он не был в ремонте.
Артур поднёс руку достаточно близко к моему лицу и я мог теперь вполне рассмотреть то, на что раньше не обращал много внимания.
Да, перстень был массивен, белого металла в форме и виде белой чалмы. И если, как -то деформирован, то совсем незаметно то было в его рисунке складок той чалмы. В центре же её горел своим багровым отливом овальной форме камень, действительно напоминавшем сердце.
Да, признаться, после такого рассказа, камень теперь действительно горел пред моим мысленным взором.
-Как же батюшка теперь ваш, не боится?
- Отец не любит суеверий, но ему, почему-то не спокойно за меня. И он очень не хочет пережить сына. Потому и вручил его мне, когда я объявил ему о своем желании поколесить по свету.
Я молча кивнул.
-Чудеса начались уже сразу в Петербурге- продолжил он. -Да такие, что я сразу передумал куда бы - то ни было ехать.
-Да вы что?
- После того,как я зашел повидать Алису Ниловну, с ней что-то вдруг стало. Во-первых, это было заметно уже при первой же встрече. Встретив меня весьма прохладно, она во время нашего уже разговора стала как-то теплеть, а в конце, представьте, просила зайти обязательно на днях - чего не было полгода. И, что же, Аркадий?! - Артур был уже сильно возбужден. Разгоряченный либо вином, либо воспоминаниями, он рассказывал сейчас чуть ли не взахлеб: - Когда я пришел через два дня, о Боже, я не мог поверить своим глазам. Предо мною была прежняя Алиса. И ты знаешь, что я понял, Аркадий? Что она в плену у меня, у камня моего. Знаешь из чего заключаю? Потому, как временами я вижу, что она, как бы хочет вспомнить свой норов, воспротивиться, что ли... Видно то и в движениях, и в словах. И ,как будто, временами ненавидит мою власть над ней, но уже через минуту она снова податлива и внимательна, и нежна. Н-да... Ну как, стоит он половину царства?
-Ну, если он сохраняет жизнь владельцу, да еще попутно и дела сердечные решает, то на пол царства Российского потянет - улыбнулся я. Вот, таким образом, я на утро взялся и изготовил эту первую свою заметку в свой "судовой журнал" - как основу для своего будущего сюжета; если не романа, то уж новеллы - это точно.
Боже, мог ли я знать тогда, что это только первая глава моей собственной драмы.
II
НОЧЬ
Целый день ничего особенного со мной не происходило, если исключить мое ознакомление с кораблем, которое просто перенесло меня в какую -то уже, действительно, сказку наяву. Я изо всех сил старался везде не показать виду, что не то что ошарашен, а раздавлен просто этим чудом техники нового века.
"Да, - думал я, засматриваясь на океанские горизонты, - стоя на таком корабле-острове, где только что дилижансы не ездят, и чувствуя себя его частью, невольно чувствуешь эту волну восхищения и гордости за весь род человеческий. Море - мы уже покорили. Осталось - небо. Но уже начали..."
И с позиции такого корабля, очертания грядущего Нового света, за которым - как уверял меня Артур Всеволодович - ближайшее будущее, пока Россия не встанет ото сна, конечно, ошеломляли.
Так что весь день я ходил зачарованным. Наши же, днем были на прогулочной палубе - по крайней мере, я видел их на крытых скамейках - но сходились мы только за обедом.
Мне, если честно, было тяжеловато с моими спутниками на таком плавучем острове чудес, поскольку эта их атмосфера погребальной процессии "во - спасение", которая заложилась у нас от самого момента принятия решения плыть в Штаты, давила меня. И я, буквально, задыхаясь, стремился ретироваться любым способом, дабы не показаться циничным и бессердечным существом.
А вот вечером, когда мы собрались в гостиной большой каюты наших дам, я пребывал в обратном, чуть ли не эйфорийном состоянии от нашей тесной компании; поскольку был пресыщен дневными впечатлениями своих экскурсий и теперь жаждал лишь только тихого и спокойного общения за чашкой кофе или чая.Я в таком состоянии был бы, возможно, рад и пустой болтовне, но разговор для меня вновь оказался таким интересным, что на следующий день я уже снова сидел за своей зелёной тетрадью, которую, как писал выше, называл своим "судовым журналом", с подробной записью примечательных мест этой вечерней беседы, которая поставила предо мною лично сразу несколько знаков вопроса.
Особая уникальность того вечера для меня заключалась в том, что я впервые увидел в отчую - насколько же я, действительно, еще юн.
Открылся мне в тот вечер тот парадокс, что все мы, имея, вроде бы, одно и тоже - жизнь, имеем о ней совершенно разные представления. И что самое интересное, так это то, что, как я видел до сего момента и представлял себе самого себя и свою жизнь - вовсе, оказывается и не факт-истина.
До этого, жизнь мне вовсе не казалась архи-какой сложной штуковиной. Как научили нас по Писанию - есть добро и зло. Если зло ненавидишь - молодец, пойдешь к Господу на небо в вечное блаженство - "узришь его как Он есть". Вот и всё, живи и удаляйся от зла, по возможности. А там, священники помолятся, помогут. До этого я полагал, что есть только две категории: принимающие Господа и "злодеи", которые противятся Благовествованию. То, что христиане бывают разных толков, это меня не беспокоило и не касалось-то как разные расы у людей, а Бог один - считал я. Но здесь в одной комнате четверо мужчин (если включить и меня) совершенно по разному воспринимали один и тот же фундаментальный предмет-жизнь, совершенно по разному предлагая её использовать.
Тогда что получается - что кто-то один прав? Или, о чем, вообще, страшно подумать - в общем все неправы?
А начало этому не шутейному разговору положил тогда барон Корандт. Еще днем, на прогулке, как-то будучи со мной "tet a tet", он коснулся разговора об Артуре Всеволодовиче, как бы с сожалением; что он искренне сопереживает этому молодому человеку. Ведь, якобы, как это ужасно, когда самые чистые мечтания молодой влюбленной души вдруг вдребезги разбиваются о скалистые берега реальной жизни. Барон прямо-таки сыпал красноречием тогда, потому не поленюсь привести здесь еще пару его "метких эпитетов":
"...Где, увы, понимаешь со временем, что необитаемый остров без денег и магазинов - это никакая не романтика, а жалкое полуживотное существование, граничащее с прозябанием. И рай в шалаше - это не рай; это просто шалаш. И жизнь в нем соответственно, шалашовая".
-Вообще-то, Артур Всеволодович не в шалашах родились; - почёл нужным заметить я.
-Да бросьте вы; вы же все прекрасно понимаете, хоть и юны годами. А говорю это вам, потому как и вам то не без пользы. Это, понятное дело, что Артур Всеволодович - благородный человек, не оставленный Божьей милостью без хлебов. Я говорю вам о жестокой правде жизни. Что это подобно тому, как если бы мы подплывали к какому-нибудь неведомому берегу и издали видя все крайне неясно, рисовали бы себе в воображении всякие волшебные и приятные картины, согласно нашим желаниям. А когда подплыли бы ближе, то увидели бы голые скалистые берега; и это еще хорошо - если без костей и обглоданных черепов.
-Да вы прямо поэт, барон. Только уж больно черный поэт.
Корандт усмехнулся и покровительственно - дружески тронул моё плечо: - Я взрослый поэт, мой юный друг; просто взрослый.
Ничего не скажешь, барон вёл себя безупречно по отношению к моему господину и другу. Но шила в мешке не утаишь и холодное призрение к нему - я, да и сам Артур Всеволодович, конечно; подмечали.
Но, между тем, не имея возможности делать какие бы, то ни было выпады против молодого соперника - это выглядело бы слишком дурно в глазах дам, да и не подобало то такому высокому рыцарю - он сосредоточил свое остроумие на его праздном друге, Константине Львовиче.
Надо заметить, что я постепенно давно уже стал оттаивать к нему, перестав и ревновать его к своему господину и другу, потому как был он очень прост душою.
Отчасти этим и объяснялось его, на первый взгляд, хамское отношение к своему другу - покровителю, как к обязанному ему человеку. Нет. Он до удивительного спокойно был настроен принимать как худое, так и доброе от жизни, чуть ли не равно благодаря за то Вседержителя.
Этим же вечером, в дамской каюте, когда я только уютно разместился в кресле с чашкой кофе, он, обращаясь ко мне, как бы вторя, до того игривому тону Артура Всеволодовича, неосторожно пошутил:
-Ну что, наш юный друг, за целый день, я вижу, таки не выловил бутылку?
-Какую? - я собственно, действительно тогда не понял вопроса.
-От князя Сатина из Патагонии; - и он попытался засмеяться, но вдруг видя, что его никто не поддерживает, понял весь свой конфуз. Мне стало откровенно жаль его, когда он, обведя всех глазами, моргая прятал свое покрасневшее круглое лицо; но барон уже нацелил на него свой буравящий взгляд.
Да, то что было впору Артуру Всеволодовичу, на этого беднягу явно не налазило.
-Любезный Константин Львович, - начал не спеша и не без удовольствия размазывать барон, - я, вот, сразу как-то хотел вас спросить, да всё, как-то, не к месту было. Вы, собственно, зачем путь держите? Подвергаете себя каким-то хлопотам, риску в какой-то мере, следуя в незнакомую вам страну? Да еще ведь и капитал не малый ложится - благо-б вы богаты были-б, а то ведь сердце у Артура Всеволодовича широко: он хочет, понятное дело, и стремится быть полезным другу своему, Алисе Ниловне, разделяя с нею все напасти. Хочет и вас не обойти. Но, право, на эти деньги вашего путешествия, можно было бы какой -никакой приход вам организовать и вы бы занялись делом.
Нет, право, не вздумайте обидеться, - деликатно всплеснул тут барон руками; - я вовсе не собираюсь считать ваши деньги, но, право, мне не вполне ясна ваша цель?
Как говорится, и ежу было-б понятно, что вопрос в целом, в сущности, относится к ним обоим. Не знаю, ожидал ли барон увидеть здесь пред собою растерянного человека, но здесь такого не наблюдалось. Уже по ходу речи Корандта было заметно, что Константин Львович как-то внутренне подобрался; от конфуза своего отошел совершенно, и на его круглом полном лице была теперь даже какая-то улыбка: Я мог бы вам, барон, конечно, не отвечать, но я отвечу, дабы избежать всегда досужих домыслов.