«Мечтают друзья, чтоб влюбился…»
Мечтают друзья, чтоб влюбился.
Мечтают враги, чтобы спился.
Но поздно, теперь не влюблюсь,
теперь ни за что не сопьюсь.
Рассветы мои не женаты,
стаканы хрустально чисты.
Мечты, что сбылись – нежеланны.
Да здравствуют снова мечты!
А время, как коршун над полем,
застыло тревожно в тиши.
Кто жизни на земле этой понял,
тот, право, уже не спешит.
«Меняются года, надежды, вехи…»
Меняются года, надежды, вехи…
Подмостки те же, тот же гул.
В объятья нынешнего века
двадцатый век меня швырнул.
Он был неистов, неразборчив
среди побед, среди пробел.
Его непостоянный почерк
остался и в моей судьбе.
Я мимоходом здесь и пусть я
в том веке – часть его вины.
Расплата неизбежна: с грустью
смотрю на будущие дни.
«Аллергия на осень…»
Аллергия на осень…
Все куда-то спешат.
И листву свою сбросил,
не стесняясь, наш сад.
В небе грустно-осеннем
вдруг сверкнёт яркий свет,
словно в дни потрясений
бывшей радости след.
Он внезапен вначале,
как из прошлого весть.
Всё же в каждой печали
что-то светлое есть.
«Правдивы только зеркала…»
Правдивы только зеркала…
Они не льстят, не унижают,
они бесстрастно отражают
и чувства наши, и дела.
Твой взгляд, из зеркала маня,
коснулся трепетно, чтоб снова
я ощутил-
из времени иного-
с надеждой смотришь на меня.
В том времени, где ты была,
мне недоступен мир зеркальный
такой чужой, холодный, дальний.
…Правдивы только зеркала.
«Не стоит врагов наживать…»
Не стоит врагов наживать,
когда наши дни быстротечны.
Небесная синь и трава,
улыбка любимой – не вечны!
Становишься в жизни мудрей
и вдруг понимаешь, о боже,
всё меньше и меньше друзей,
врагов же всё больше и больше.
«Вы знаете…»
Вы знаете,
когда приходит
старость?
Вы знаете,
когда берёт в плен
обречённость?
Я знаю!
Вот уже последние
три года живу
без грёз и в небе
звёзд не замечаю…
«Взбаламученных листьев лёт…»
Взбаламученных листьев лёт,
и осенняя грусть ожиданья…
Только чудится сквозь шуршанье:
Час пробьёт!
В суете повседневных забот,
заглушив все земные печали,
вдруг пронзительно и отчаянно
Час пробьёт!
Безразличен звезды полёт,
когда руки – за ворот рубашки,
когда самый последний, тяжкий
Час пробьёт!
Как прекрасно, что жизнь идёт,
что и солнечно, и ненастно.
Сожаленья смешны. Прекрасно:
Час пробьёт!
«Сколько раз дорогой прощальной…»
Сколько раз дорогой прощальной
уходил и совсем не знал:
на меня тревожно, печально
смотрит женщина из окна.
Как ей смотрится тёмной ночью?
Почему она так грустна?
Ухожу, а мне в спину молча
смотрит женщина из окна.
И меня, словно в море, смоет
набежавших людей волна.
Но мне чудится, хоть не смотрит, —
смотрит женщина из окна.
Я в чужих городах терялся,
и прошедшему – грош-цена.
Вспоминал, иногда смеялся-
смотрит женщина из окна.
Сквозь удачи и сквозь потери,
сквозь судьбу, что так неясна,
всё по-прежнему, в это верю, —
смотрит женщина из окна.
И боится, что к ней случайно
не вернусь. В тревоге она.
И поэтому всё печальней
смотрит женщина из окна!
Январь
Январь суровый на исходе,
вот скоро вкатится февраль.
И неприкаянно в нас бродит
томительное слово «жаль».
Нам январи напоминали:
смотри вперёд, а не назад.
Мы первый месяц разменяли,
и остальные пролетят.
Перетасую все потери…
Но неотступно снится мне:
мы встретились…
Ты слышишь?
Двери
скрипят в грядущем январе.
«Я иду, весьма небритый…»
Я иду, весьма небритый,
если б было, да кабы…
Не врагами – жизнью битый,
я – не баловень судьбы.
Жизнь – стеклянка!
Жизнь— болтанка!
Кто виновен, не поймёшь,
что живешь, как наизнанку,
словно ты и не живёшь.
То ли время?
То ли люди?
Кто виновен, жизнь – игра?
Иль мороз, что нынче лютый?
Иль минувшая жара?
Или черти те, что нами
правят, прячась по кустам?
На чертей валить не надо,
может, ты виновен сам,
что идешь весьма небритый,
что вздыхаешь:
«Эх, кабы…»,
что наотмашь жизнью битый,
что не баловень судьбы?
Во время дождя
А за окном всё тот же дождь,
который лил когда-то,
смешав надежды, лица, даты…
Всё тот же дождь, всё тот же дождь.
Я помню, как он лил давно,
я даже помню капли эти.
Воспоминаниям на свете
бессмертно повторяться суждено.
Всё те же лужи… тот же зонт
вспорхнул, как прежде, надо мною.
А дождик шёл сплошной стеною,
закрыв от взора горизонт.
Он лил… пронизывала дрожь.
Хотелось затеряться в прошлом,
в том дне, что солнечно был прожит…
Но в прошлом дождь, и дождь, и дождь.
«Как хочется отвлечься от сомнений…»
Как хочется отвлечься от сомнений,
от мелочей, досадной суеты,
уйти туда, где поле и цветы,
и пенье птиц, и небосвод весенний.
И ощутить всю прелесть бытия,
и к вечности щекою прикоснуться,
и, словно от кошмара, вдруг очнуться,
поняв, что ошибались ты и я.
Как хочется проникнуть в суть вещей
и жизни смысл постигнуть сокровенный,
чтоб в полном единении с вселенной
служить тому, что есть всего важней!
И до сих пор счастливую звезду
пытаюсь отыскать я в мирозданье.
Но остаётся между тем в сознанье:
живу не так… И с этим я уйду.
Листья летят
И снова листья падают,
как сотни лет назад.
Как позывные радио,
они летят…
Летят
над сонною вселенною
немыслимой гурьбой,
над всякими антеннами
и над моей судьбой.
Над муками любимой,
над радостью детей,
над грустной Хиросимой…
Скорей!
Скорей!
Нас осень грустью красит.
просвечивая век,
сейчас горит не красный —
осенний жёлтый свет.
Прохожие, как ламы,
у них серьёзны лица.
…Как бабочки на лампу,
летят на осень листья.
«Как не хватает женских рук…»
Как не хватает женских рук
в минуты горестей, разлук.
Как не хватает их тогда,
когда преследует беда,
когда, как будто пёс шальной,
тоска несётся за тобой.
Как не хватает женских рук,
когда предаст внезапно друг,
когда однажды вдруг поймёшь:
под правдою скрывалась ложь.
Пронзит внезапно боль… И вдруг
мелькнёт: нельзя без женских рук.
Во все года, во все века
спасенье – женская рука.
«Вот «коньки» отброшу…»
Вот «коньки» отброшу,
кто-то будет рад.
Не всегда хорошим
был я.
Виноват!
Кто-то пожалеет,
может быть меня…
Алые аллеи
на закате дня.
Столько было счастья —
превратилось в дым.
Всё же в жизни чаще
был я неплохим.
Был я непонятным,
мучился, любил.
В общем, много пятен —
самым разным был…
«Счастье приходит внезапно…»
Счастье приходит внезапно,
даже когда закрыты
двери и окна
на все запоры.
Счастье —
гость неназойливый,
не любит засиживаться долго,
рассказывая
разные байки.
Счастье
нахлобучивает внезапно
шапку свою невидимку
и неожиданно пропадает…
«Под пасху в церковь шли старухи…»
Под пасху в церковь шли старухи…
Туман стелился вдоль реки.
Старух морщинистые руки
держали трудно узелки.
В тех узелках подарки Богу…
Смиренно люди шли и шли,
свой хлеб, печаль свою, тревогу
с молитвой Господу несли.
А там, где радостно сияли,
даря надежду купола,
подростки дерзкие смеялись,
роняя бранные слова.
Они свистели и кричали,
не признавая святость дня.
И становились всё печальней
старухи около меня.
А Бог молчал на все вопросы…
Но с верой думая о нём,
устало вытирала слёзы
старушка дряблым кулаком.
«Не хочет сдаваться зима…»
Не хочет сдаваться зима,
боится смертельной капели.
И сводит слегка нас с ума
упрямство капризной метели.
Как будто всё это во сне —
метели баюкают вечер.
И кажется мне, этот снег
навечно,
навечно,
навечно.
«В эту зиму тепла не дождёмся…»
В эту зиму тепла не дождёмся,
на ресницах – алмазами слёзы.
Мы с тобой не однажды вернёмся
в этот город и в эти морозы.
Дни – снежинки проносятся, тают,
но во сне появляются ночью.
Для меня перестало быть тайной:
чем счастливее жизнь, тем короче.
Благодарен и рощам, и чащам,
что врачуют порою и лечат.
И чем думаешь реже о счастье,
на душе тем спокойней и легче.