«Мальчик примеряет шляпу отца…»
Мальчик примеряет шляпу отца.
Девочка – банты.
Девушка – платье.
Женщина – серьги.
А сирота
примеряет на всех прохожих
роль своих родителей:
мать и отца.
«Ещё на правой обручальное кольцо…»
Ещё на правой обручальное кольцо,
ещё надеждой светится лицо,
ещё живут дни давние удач,
ещё лишь только вздох, ещё не плач,
ещё приходят мысли по ночам:
ещё всё встанет по своим местам,
ещё он образумится, поймёт,
ещё останется, прощенный, не уйдёт.
Уже на левой обручальное кольцо,
уже печально постаревшее лицо,
уже наедине не вздох, а плач,
уже висит на стенке только плащ,
уже такие мысли по ночам:
уже всё поздно. Снова не начать.
Уже закрыта дверь. Навечно. Не войдёт.
Уже – одна! Осенний ветер листья рвёт.
Истина
Были дни: печали и радости,
и любили друг друга неистово.
Были годы такие разные,
и сквозь них продиралась истина.
Ни изъяна в ней и ни трещины,
но парит, как лукавое облако:
бродит счастье в облике женщины
и несчастье всё в том же облике.
«Я больше сюда ни за что не вернусь…»
Я больше сюда ни за что не вернусь.
Мечты, как всегда, обманули.
Пускай меня ранит безжалостно грусть
с упрямой настырностью пули.
Как мог я легко, безнадежно пропасть
под шёпот ресниц и под шорох.
Теперь никогда, приоткрыв свою пасть,
меня не проглотит твой город.
Теперь нипочём, ни за что, никогда
не стану я пленником встречи.
Я общие наши с тобою года
швырнул в ненасытную вечность.
Лодка
Я по году жду погоду,
но Находка – не находка.
Ночью рвётся на свободу,
у причала плача лодка.
На цепи скулит железной,
жадно грезит о просторе,
чтоб спасательным жилетом
обхватило лодку море.
Чтоб нестись навстречу водам,
позабыв навек про путы.
Кто мечтает о свободе,
тот не ищет ветр попутный.
«Капли времени – секунды…»
Капли времени – секунды
мельтешат отчаянно.
По лицу секут нас,
мы не замечаем.
Вглядываясь в Млечный,
ощущаешь вечером,
что горят не вечно
звезды эти вечные,
что свистят прощально
веткою секущей
в тишине печальной
капельки – секунды!
«Идут по жизни Квазимодо…»
Идут по жизни Квазимодо
с глухою смертною тоской.
Есть в мире вечные уроды,
есть в мире вечный непокой.
И очень трудно примириться,
хоть эта истина проста…
И квазимодам прямо в лица
чужая хлещет красота.
«О, как же мечтал он смыться…»
О, как же мечтал он смыться
из дома: от тряпок, детей…
Он – пасынок здравого смысла,
стал сыном безумных затей.
А жизнь его била и била,
он ад испытал и потоп.
И если вначале щадила,
то мстила вдогонку – потом.
Вернулся домой он усталым.
О сколько промотано дней!
По свету судьба расплескала,
и тряпки, и дом, и детей.
В житейской сплошной круговерти
мстит позднее чувство вины.
А грустные мысли о смерти
с годами не так уж грустны.
«В январе во всю морозы…»
Нине
В январе во всю морозы,
мы опять в плену стихий.
Ухожу я в дебри прозы,
забываю про стихи.
Словно окна забиваю,
словно с прошлым расстаюсь.
Забываю, забываю,
лишь тебя забыть боюсь.
На душе слегка тревожно,
грусть, как изморозь, светла.
И снежинка осторожно
на лицо твоё легла.
И мороза паутинки,
словно сети января.
В этой жизни мы снежинки.
чур, растаю первым я.
«Благодарю…»
Благодарю,
что я тебе себя дарю,
что вместе встретили с тобою мы зарю.
Мы встретили зарю не в мести!
Мы встретили с тобою вместе.
Благодарю
за прожитые дни.
Не всё удачно было-
не вини!
Не всё так было, как хотелось.
Быть может, задержалась зрелость.
Быть может, молодость дерзила,
но то, что было, —
было, было…
Благодарю
за первый общий снег,
за миг, за час, за день, за год, за век.
«…И в плен лукавыми глазами взят я…»
…И в плен лукавыми глазами взят я,
я не могу сегодня не любить.
Росистым утром розы срезать рад я,
чтоб радость красоты тебе дарить.
Любви мгновенья вечности дороже,
но чтобы мне счастливым быть,
я должен знать всегда: и ты не можешь
меня сегодня не любить.
«Какой счастливый год —…»
Какой счастливый год —
один из многих лет.
Я думал: никого
меня счастливей нет.
А помнишь ты леса,
где облака близки,
где ярки небеса,
где синий плеск реки?
Встречались мы с тобой —
какой счастливый год!
Не знал я: счастье – боль,
которая придёт.
«Огни новогодние тают…»
Огни новогодние тают,
и ёлки о лесе грустят.
А наши вчерашние тайны
прощаться никак не хотят.
Мечты, словно вольные птицы,
уносятся в звёздную высь.
И пусть никогда им не сбыться,
я рад, что они родились.
И в ночь поздравлений отрадно
коснуться пленительных плеч.
Мне нового счастья не надо,
мне прежнее надо сберечь.
«Настырные всплески сирени…»
Настырные всплески сирени
ломились нахально в окно,
когда погибал от сомнений…
но только тебе всё равно.
Из сердца, как будто из дома,
ушла навсегда… Решено!
Смеялась сирень долго-долго,
но было мне всё всё равно.
На улице, в шуме и гаме,
случайною этой весной
мы встретились… только глазами.
И мне, и тебе всё равно.
«Исконно русские стихи-…»
Исконно русские стихи-
исконно русские грехи.
Царю молиться,
Богу,
в поклонах биться.
И радости, и боли-
молиться!
И руки вновь заламывать,
и уходить в монахи.
Пытались зря замалчивать
стихи монархи.
С убийственностью страстной
решётками крестили.
Есть грех!
Грех самый страшный:
сама
себя
сечёт
Россия!
Касаться лбами пола,
упасть в грехах на снег.
Но крик догонит подлый:
– А бога нет!
Страна позоров диких,
кровавый след…
И снова крики, крики:
– А Бога нет!
……………………………………..
России нет!
«После обеда…»
После обеда
я вышел на балкон
и увидел, как резвятся,
весело прыгая,
две собаки.
Играя и повизгивая,
они утверждали
вилянием хвостов,
что жизнь,
даже если она собачья-
прекрасная штука.
И я этим псам весёлым
бросил кости,
оставшиеся от обеда.
Но оказалось,
что вместо костей
я им бросил
яблоко раздора.
Веселье сменилось
злостью,
а лай собак
стал походить
на самый отборнейший мат.
И когда
они были готовы
вцепиться друг другу в глотку,
я подумал,
глядя на них с высоты,
что жизнь-
всё же мерзкая штука.
«Бьются волны дни и ночью…»
Бьются волны дни и ночью
в популярный берег Сочи.
Может, морю ночью снится,
что тесны его границы.
Потому, не умолкая,
бьёт волна, за ней другая.
Думает с надеждой море:
«Всё фальшивое я смою».
Есть желание простое-
постижение простора.
Неизбежно волны стихнут,
а простор всё не постигнут…
«O tempora, o mores!»
O tempora, o mores!
А море – вечно море!
Какая глубина!
К нему съезжаться вправе
в любые времена
любые нравы.
На море всё меняется,
оно и нас меняет.
И всё объединяется,
и всех объединяет.
Оно – одно великое!
И носимся по берегу
мы с маленькими криками
и с малыми победами.
Поняв его величье,
/коль мы понять сумеем/,
становимся мы чище,
становимся сильнее.
……………………………..
И все печали волны смоют,
под жёлтый шелест сентября.
Мы, как в себя, уходим в море,
чтоб снова выплеснуть себя.
«Мне дождь приятнее, чем ты…»
Мне дождь приятнее, чем ты.
Он не грубит, ласкает нежно.
И в нём размытые мечты
не издеваются потешно.
Ах, жизнь, сложна ты и смешна…
Когда-то близкий стал далёким.
Не защитит дождя стена
от ядовитого упрёка.
Любовь… Всё это глупость, дым,
издержки юности фривольной.
И оттого, что нелюбим,
я ветром стал беспутным, вольным.