«В больнице тишины…»
В больнице тишины
и ночью не бывает.
Отшвыривают сны
то крик, то боль сквозная.
Сосед в бреду: «Держись!
Ещё не так нас било».
Но коль пришли мы в жизнь,
То всё же счастье было.
Пускай нелепа смерть,
бессмысленно нелепа.
Открыто ей смотреть
в глаза, как ввысь на небо.
Больничная луна,
больничная палата.
…А смерть не так страшна,
как в юности когда-то.
«За рассветами —…»
За рассветами —
закаты.
За поэтами —
солдаты.
За закатами —
рассветы.
За солдатами —
поэты.
Вечны на земле
рассветы,
вечны на земле
закаты,
вечны на земле поэты.
А солдаты?..
А солдаты…
«Не дорос я до войны —…»
Не дорос я до войны —
под столом ходил пешком.
Но слегка опалены
мои волосы огнём.
Не вступал с врагами в бой,
был от смерти в трёх шагах.
Только бомб смертельный вой
до сих пор стоит в ушах.
До сих пор приходят в сны
автомат, солдат, фугас…
До сих пор волна войны
с головой накрыла нас.
До сих пор и боль, и грусть,
радость смешана с тоской.
А страдающая Русь,
словно нищая с клюкой.
«В эту зиму очень много…»
В эту зиму очень много,
много снега намело.
С небом сходится дорога,
всё бело, белым-бело.
Запорошены деревья,
снег и снег со всех сторон.
Я сейчас живу в деревне,
словно вижу белый сон.
Вдруг безмолвье нарушает:
«Н-но!!! Живей бери разгон!».
Сани… Лошадь… Долетает
снег из пушкинских времён.
«Хочу я перед дальнею дорогой…»
Хочу я перед дальнею дорогой
лишь об одном тебя просить:
забудь, что было! Прошлое не трогай!
Не стоит память ворошить.
Не стоит ворожить на тех обрывках,
что вдруг предстанут пред тобой.
Забудь печаль, надежды и улыбки —
что было некогда судьбой.
Всё вычеркни из жизни.
И внезапно
ударит обретений свет.
…Лови с надеждой призрачное завтра:
в нём нет меня —
в нём боли нет.
«Доволен я своей судьбою…»
Доволен я своей судьбою,
необходимое дано:
есть хлеб, есть изредка вино,
и небо есть над головою.
А что ещё мне в жизни надо,
чтоб быть счастливым на века?
…Меня касается твоя рука,
как в знойный день
зелёная прохлада.
«Ещё день один буднично прожит…»
Ещё день один буднично прожит
и в ночной растворился тиши.
Где-то, где-то осталось там в прошлом
время глупостей, боли и лжи.
Мы с тобою сегодня другие…
За обиды, ошибки – прости!
Лгут друг другу пускай молодые:
у них жизнь ещё вся впереди.
«Был горный воздух юн, целебен…»
Был горный воздух юн, целебен,
извечной синевой слепя,
Под горный шум, под горный лепет
счастливо ощущать себя.
И ощущать руки движенье
чужой,
плывущей вдалеке.
От одиночества спасенье —
стремиться к тающей руке.
Найти, догнать её, настигнуть
и удивиться —
цель близка.
И всё стремительное стихнет,
спокойней станут облака
и проплывут, качаясь, мимо…
Над всей землёй неясный свет.
Ах, как становится всё зримо
на склоне гор,
на склоне лет.
«Предел возможностей, желаний…»
Предел возможностей, желаний…
Судьбы подвох или пробел?
Я в юности забыто – ранней
пределам верить не хотел.
Я думал кстати и некстати,
что вечен мир.
Он – без конца!
…За всё, за всё мы в жизни платим.
…А годы капают с лица.
«В электричке – в сплошной кутерьме…»
В электричке – в сплошной кутерьме
полупьяный мужчина поёт.
Только строчка запомнилась мне:
«Я еще наверстаю своё».
Пролетает верста за верстой,
так и годы летят в забытьё.
Что же ты замолчал? Что ты? Спой:
«Я еще наверстаю своё».
Всё нам кажется – сможем успеть,
что судьбою оплатится счёт.
Впереди и любовь, и успех:
«Наверстаю своё я ещё…»
Молча строчку пишу на стекле,
остаётся извилистый след.
Ничего нет на свете теплей,
чем надежды немеркнущий свет.
В электричке мужчина поёт
и выводит мотив не спеша.
…Я ещё наверстаю своё,
не грусти, не тревожься, душа.
«Мне снится альма-матер – ВГУ…»
Мне снится альма-матер – ВГУ,
примерным я студентом не был, каюсь.
Но радостный, счастливый на бегу
учусь, экзамены сдаю, влюбляюсь.
Нам прошлое потом предъявит счёт
безжалостно, что грусть берёт поныне.
Я и во сне никак не сдам зачёт
по трижды мучавшей меня латыни.
Не всё, как надо, я тогда постиг,
врывались в жизнь различные моменты.
Но благодарен я судьбе за миг,
за миг, в котором нищим был студентом.
И, повзрослевший, понял я теперь:
в полуголодной юности, раздетой
мы сыто, мудро жили, без потерь,
и лишь тогда, тогда я был поэтом.
О ВГУ! Для нас священ твой сан.
В твоих стенах наш дух ещё витает.
…И полусумасшедший Исаянц
ещё взахлёб свои стихи читает.
«Декабрь лютует!»
Декабрь лютует!
Лютует!
И снег под ногами хрустит —
как будто зима салютует,
как будто бы осень грустит.
И в этих морозах суровых
понять и увидеть должны:
глаза – неизбежность сугробов,
душа – неизбежность весны.
Белый танец
Белый танец, танец белый,
парень с девушкой кружит.
И стою я оробело,
и никто не пригласит.
Некрасивый и ушастый,
я один стою в толпе.
Танцевать хочу ужасно,
и мне так не по себе.
Белый танец, танец белый…
Это, кажется всерьёз.
Потому и оробел я,
и обидно мне до слёз,
что никто не приглашает,
я растерянный такой…
Рядом счастье проплывает,
насмехаясь надо мной.
Снегом времени заносит
жизнь, те юные года.
Но сидит во мне занозой
белый танец навсегда.
Лошади
…Кони шли на дно и ржали, ржали,
Все на дно покуда не пошли.
Вот и всё. А всё-таки мне жаль их,
Рыжих, не увидевших земли.
Борис Слуцкий
А всё же лошади те выжили…
Когда тонули корабли,
до берега добрались рыжие,
стряхнули воду – и пошли!
Они пошли бродить по свету,
пошли разгуливать печаль.
Мне кажется, свистит не ветер, —
а лошади – галопом – по ночам.
Они бегут от глупой смерти,
от океанской злой воды,
как убегает грусть от смеха,
как всё живое от беды.
Я их за городом встречаю,
пасутся мирно на лугу,
и, грустно головы склоняя,
о прошлом память берегут.
И поднимают к небу морды,
ведь небо – океан – родня…
Я лошадей не видел мёртвых,
они бессмертны для меня.
«Года, минутами шурша…»
Года, минутами шурша,
блуждают где-то в мирозданье,
где бродят первые свиданья
и в сны приходят не спеша.
И в этой лунной тишине
звезда щеки моей касалась.
А мне, наивному, казалось:
ты возвращаешься ко мне.
«Я постарел на три разлуки…»
Я постарел на три разлуки,
я опоздал на сотню встреч.
Как новой избежать разрухи?
Как мне прошедшим пренебречь?
Оно – мой камень преткновенья,
не обойти, как ни крутись.
И будущее – не спасенье!
От прошлого в нём не спастись.
За мною будут вечно следом
лететь из юности мечты,
наивные полупобеды
и недолюбленная ты.
Как бились в крике эти руки,
я что-то всё сказать хотел…
…Я постарел на три разлуки
и на печаль я повзрослел.
«Осенние ветры подули…»
Осенние ветры подули
и юность умчали мою.
Мечты и надежды уснули
в далёком тщеславном краю.
Всё проще, иначе с годами,
и трепет душевный угас.
Легко распрощавшись с мечтами,
о них я жалею сейчас.
И в жалости этой нелепой
тень юности бродит порой.
Но есть надо мной ещё небо,
и солнце ещё надо мной.
«Мы все у времени в долгу…»
Мы все у времени в долгу:
мы не ценили, что имелось.
Небрежно, как-то на бегу
швыряли дни, как будто мелочь.
Что было – не вернет никто,
душа замрёт не раз тревожно.
Давно ушедших дней итог
переиначить невозможно.
Пусть не закончился полёт
под всплеск рассветов и закатов.
Мы упустили время… вот
настиг нежданно час расплаты.
«Снег юности кружился надо мной…»
Снег юности кружился надо мной
весёлый, словно детский стих.
Взахлёб ловили мы его с тобой…
снег зрелости меня настиг
И одарил навечно сединой,
забыв, что был и я огнём.
Снег старости летает надо мной —
снежинки юности я вижу в нём.