И много чего ценного, дорогого в том облупленном «будтоегипетском» чемодане. Пуще самой памяти о вещах там хранятся самые яркие воспоминания детства, отрочества и зрелости всех старших детей Полутуземских.
В той же комнате стоит Новый Сервант, называемый теперь Книжным Шкафом, наполненным, правда, не очень-то симпатичными книжками-учебниками из разных областей знания, а также с рисунками от всех поколений, и с потрёпанными журналами на все случаи жизни.
А настоящие Большие Шкафы до потолка с семейной и непрочитанной никем и до конца библиотекой, высоты которых любил покорять и оставлять при этом на полках свои молочные зубы маленький Никитка, как-то раз перекочевали в спальню мамы—бабушки.
Никитку, молча и без соответствующего письменного приказа, поставили главным и безответственным фендриком1 всей этой нечистоплотной и безразмерной богадельни.
Комната с эркером имеет дверь. Но, ввиду того, что Никитка как-то раз, и почти-что не специально, разбил не починяемое, редкостное стекло в ней, то дверь номинально вроде бы и была. А вроде бы ничего и не отгораживала.
Возвращаемся к ремонту компьютера.
Никитку послали сначала за крестовой отвёрткой, потом за простой.
Иваша вынул антистатическую спецмазь, которой тут же воспользовался Никитка. Он выдавил из шприца пасту и с трудом размазал её по рабочей плоскости упомянутого ранее директорского стола раннеминималистического стиля.
Иваша развинтил компьютер. Что-что, а Ивашка – мастер на эти дела ещё с детства!
Повзрослевшая Маша – Красная Шапочка каким-то чутьём принесла недавно купленную чудо-лампочку (белый и красный свет) неимоверной красоты, которая прицепляется к голове, когда нужно заглянуть в мотор автомобиля.
Все по очереди померили и повосхищались. Круто! Зашибись!
– А с горы ночью, на лыжах можно спускаться?
– А лампочка далеко бьёт?
Проверили. Нет, не далеко.
Иваша теперь с волшебной лампочкой на башке.
Рождественским эскулапом он засунулся во внутренности развороченного компьютера. Никитка присоединился.
Оба потерялись в компьютере. Так авантюрист Том с любовницей-девочкой Бэкки потерялись однажды в пещере.
Папа – и он же дядя Кирьян – зевнул.
И – от нечего делать – в немеряно—очередной раз рассказал про китайскую ручку-лазер, которая добивает до обратной стороны реки в городе Угадае, если стоять на Прибрежной, и как он сторговал её всего за 133 юаня, вместо 399 у упорного пекинского продавалы на Евроозере, и всего за полтора часа китайского времени, а всё это время продавала стоял у открытого окошка ресторана, и при свете красных шаров пересчитывал: сколько Кирьян Егорыч съел еды и выпил рисовой водки вместе со своими друзьями, и сколько у них осталось денег на лазер. А друзей вместе с Кирьяном Егорычем было ровно трое, поэтому за 399 юаней купили только три лазера, а на на тапочки с роликами в подошве и с подсветкой уже не хватило юаней.
И рассказал, как в Пекине луч лазера добивал до низкостелящихся облаков Поднебесной, а было бы батареек на одну больше, и раздвинулись бы облака над Озером, то лазер бы добил до Луны, по крайней мере так утверждали китайцы.
И их честным словам, написанным на лицах и множащимся в улыбках, хотелось верить и верить.
А если довелось бы, то можно было попробовать пожить там, рядом с Озером, чтобы проверить Китай на искренность их улыбок и правдивость или не очень их китайских легенд.
Все в очередной раз уверовали и удивились дальнобойным возможностям прибора всего лишь с двумя тонкими пальчиковыми батарейками.
На самом деле лазер добивал только до середины реки Вонь, то есть всего лишь до острова Пляжного Отдыха, а вовсе не до Луны. Наивные и доверчивые люди! Они не понимают, что Луна ближе к китайцам, чем к русским, потому, что Земля это сплюснутая китайская тыква на слонах и черепахах, а не круглый сибирский арбуз.
Пришла Александра, врезала сыну за размазанную по столу пасту:
– Что натворил, негодный мальчик, стирай теперь!
И ушла провожать следующую партию гостей.
Никитка старательно размазал пасту по ещё большей поверхности, вытер пальчики об пол и удовлетворился: «Иваш, глянь, а у меня пальцы слипаются».
Долго искали растворитель.
Пока то, да сё, за стёклами эркера мало—помалу глушился свет фонарей.
Побурчал ещё немного и как-то разом спрятался уличный шум. Автомобильное движение после определённого часа запрещено: рядом больница, а её стены выходят чуть ли не на красную линию.
Освещённый как празднично иллюминированный аквариум, эркер с тюлевыми шторами от пола до потолка стал для обитателей расположенной напротив больницы прекрасным и бесплатным «Домом—2», только без секса, драк и поцелуев.
Во времена Кирюшиного детства было ровно наоборот. Кирюша наблюдал в окнах больницы такое… О чём можно только догадываться. Но это не является предметом данной наивной истории.
Иваша, тем временем, после первой неудачной прогулки по компьютерным пещерам что-то придумал. Он опять разобрал комп, обмазал там что-то пастой и снова его свинтил. Потерялся важный внутренний винтик.
– Леший с ним, – скупо, но зато смачно сказал Иваша.
– Кто это, Леший? – спросил заинтригованный Никитка.
– Я так, к слову.
– А вот он, вот он, я нашёл! – закричал Никитка позднее, когда, исполняя мамино задание, поползал под столом и собрал все находившиеся там бумажки, проволочки и кусочки пластилина.
– Возьми себе на память, я уже закончил, – буркнул Иваша, – можешь пользоваться своей игрушкой.
Леший гордо спрятался в кармане Никитки: «Я его привинчу завтра сам».
С целью проверки компьютер включили. Никитку отставили в сторонку. Мама Саша ввела трижды секретный пароль. Что-то забурчало, ненадолго приоткрылось, потом щелчок… и по экрану поползли сообщения. Смысл сообщений: «дураки вы все».
Расстроенный осечкой и ругательствами жёсткого диска Иваша выключил комп. Зловеще пообещал проконсультироваться со знающими людьми.
Дядя Кирьян заскучал, пошёл за коньячком, но его уже убрали в холодильник. Морщась, огорчённый Кирьян выпил чашку зелёного чая без сахара. Так полагается, чтобы не торпедировать вкус. Так полагается пить по законам чайной церемонии каждому недавно прибывшему из Китая путешественнику.
Выпил ещё. С натянутым интересом поговорили о цене чайного вопроса.
Кирьян в последнее время предпочитал пакетики одноразового чая за девять рублей набор.
Бедная учительница, её отпрыски и пенсионерка предпочитали «принцессу Нури» за 45 р.
Паучок, между тем, так и не появился более.
Приближалась скукота.
Кирьян от нечего делать рванул гирю, на которой чьей-то детской рукой (уж не его ли призраком?) белой масляной краской на одной стороне написано «100 кг», а на другой пририсована ухмыляющаяся рожа. Рожа взлетела было, но одумавшись, нагло скользнула вниз, мимо уха, по пути ворчнув что-то весьма насмешливое и обидное.
Гиря была привезена когда-то крепким на выдумку студентом Кирюхой аж из Новосибирска и пешком от вокзала донесена до дому. Это километра два. Мля, неужели тут 32 кг? Но, нет: полуистлевшей ржавчиной на плоском стальном пятачке было пропечатано всего лишь 24.
– Ёпрст, ослаб старичок, – и дядя Киря сильно расстроился.
Гирю пробует поднять вдохновившийся спортивной паузой Никитка. Раздвинув ноги и изогнувшись Иваном Поддубным, он отрывает гирю от пола. Ещё пару раз.
Ну не фига! Здоровый пацан.
А что такого? Папа у него – здоровенный грузин. У папы – грузина ещё две или три семьи в разных странах ближнего зарубежья. Эту семью он посещает раз в три или в четыре года, даря велосипеды с конфетами и напоминая детям ху есть ху.
Дети растут здоровущие и разносторонние, ограняемые неугомонным ювелиром – матерью Сашей.
Любаша попробовала в своей только едва начатой жизни художественную гимнастику и танцы. На тхэквондо получила ногой в нос. Пережила. Потом подружки по спорту сломали Любе палец.
Тхэквондо закончился навсегда, не оставив в наследство даже ремешка для сандалий, не говоря уже про жёлтый или чёрный пояс.
– Никита, у тебя же грыжа! Нельзя. Потом будешь болеть всю жизнь. Яички отвалятся.
Никитка продолжает из вредности: «Но я хочу». – И вновь подвергает яички испытанию.
Получает от матери оплеуху. При всех – только словесную. Если Никитка не сообразит и не ляжет вовремя спать, дополучит по-настоящему.
Кирьян Егорыч: «Я гирю заберу себе. Буду тренироваться, а то что-то поднять не могу».
Александра: «И забирай. Давно хотела выбросить».
– Машка, можно тебе гирю в багажник положить? Не продавит, поди? Добросишь до хаты?
– Что ты, папа! Это же не тонна. – Смеётся.
Поговорили, как опасно вещи в салон класть. При торможении всяко случается. Под педаль тормоза попадёт что-то – всё, кранты!
– Мам, я засолю бочку с капустой и гирей придавлю.
Мама Вера не очень-то поверила про квашеную капусту в городской квартире сына—интеллектуала.
Хотя интеллектуал как-то завёл на балконе для познания живой природы своими детьми – Красной Шапочкой и Ивашкой – двух курочек. Чернушку и Белушку.
Белушка умерла естественной смертью от кота.
Чернушка после репрессирования в дедушкины огороды лишилась разума и перестала откликаться на ласковые позывные своих прежних друзей и добрых хозяев по балкону.
Там же Чернушка перекрасила перья стандартно-куриным и дурно пахнувшим цветом. Желая слиться с обществом, мимикрировала под прочее птичье стадо. Кирьян Егорович, обладающий прекрасной зрительной памятью мог бы даже скушать её по нечаянности.
Таких условий, как на городском балконе, у Чернушки до конца своих дней уже никогда не было.
Дедушка Заиль Чернушку в баню не водил, и сладкую пастилку, как некоторые сврхдобрые его внучики, в кормушку не подкладывал.
Поминки мягко сошли на нет.
Паучок больше так и не выполз.
Этот тайный знак знаменовал завершение поминальной сходки. Осталось ждать через паучка письма от господа.
Багажник в автомобиле открывать лень.
Гирю поставили в салон. Выходя, дядя Киря запутался о гирю ногой и упал в мокрый февральский снег. По-доброму, почти-что в шутку выругался.
В почтовом ящике лежало письмо от Паучка с угрозой отключить свет и отрубить Кирьян Егоровичу канализацию, если в самое ближайшее время Кирьян Егорович не оплатит долги.
Какой этот Паучок – шустрячок! Стоило ли его спасать от насилия?
Домашние тараканы в доме Кирьяна Егоровича ночью крепко спят. И, кажется, собирают чемоданы. Ну не нравятся им ГМФ-продукты!
Электричество с водой и канализацией им в такой ситуации вообще пофигу!
Место их медленно, но верно заменяют клопы. Эти твари ближе к человеку, чем даже собаки: кровь-то пока ещё не ГМФ. Они даже надеются через Кирьяна Егоровича попасть в человеческую литературу.
P/S
Ровно через три года, день в день с описанными поминками, в доме номер «Опять двойка – Семь лепестков» рухнула голубиная башенка спректированная архитектором-евреем Нерабиновичем.
По счастливой случайности никого не придавило.
Новый мэр чисто для симметрии снёс вторую башню.
Разбогатеет страна – приладят новые, из железа. Кирьян Егорович, похоже, этого момента уже не дождётся. Но намёк этот навсегда останется в веках. Это его лучший вклад в архитектуру.
CODA
Дада Кигян, Грунька и её мама Олеся
За YY с половиной года до знакомства с Дашкой и Жулькой, Кирьян Егорович закончил, кончил, довершил, довёл до конца, провёл жирную черту, разорвал, изодрал отношения, связи милые, грубые, всякие любовные касательства с Олесей, Олесей, Олесей, летящей в поднебесье Олесей, Олесей, Олесей.
♫♫♫
Олеся любезная 1/2Туземского подружка молоденькая женщинка девушка первое впечатление барышня красна девица с прекрасной душой и телом и талии и бедра нимфы с гладкой как ярко розовый отблеск утреннего солнца на флуоресцирующей сетчатке дорожного предупреждающего знака жаль не сообщившего о превратностях ходьбы на подмёрзшем асфальте с инеем на лунках выбоин девочка упала и проснулась по дороге в школу взламывая каблучком тонкую стекляшку льда как результат физического воздействия низкой температуры и превращения лужи в не начавшийся запоздалый ледоход вот—вот тронется студёная полувода бугристая вздыбленная осколками—корочкой полуметровой худобы над Вонь—рекой взорванной на днях агентами МЧС у Неважнецкого моста, видимого с ладони Прибрежной на фоне апрельского жемчужно—серого с многообещающими оттенками раковинного перламутра в окружении высокого берега вырезанного из неба штрих—бора который при приближенном рассмотрении оказывается всего-то навсего палевыми тополями на дальней стороне реки с каменистым берегом окраса сенбернара или сеттера или английского дога с одной тысячей борзых с проплешинами в итоге одного но огромного но одного далматинца синонима случайно не растаявшего белого какого-то ещё другого цветного снега в окружении чёрной с прошлого года весны в оврагах и в лощинах пропалённых стриженными вениками карагача на самом бледном оттенке фиолетового спектра в каталоге Тиккуриллы с картонками выкрасок можно встать рано и сфотографировать запечатлеть оцифровать и немедленно сунуть в фото—мэйл ждущий тебя на пьедестале в топе «сто лучших фото» в интернете нет ничего приятней как встать спозаранку с трубчонкой набитой доверху Капитаном Блэком и курить курить курить у приоткрытой щели деревянного окна с двойным стеклопакетом и без форточки совершенно не приспособленного для вентиляции разве что открыть настежь и впустить времена года то со снегом то жёлтыми листьями накрайняк дымящимися бычками сверху ругаться кому-то оттуда испорченным ангелицам а лучше обзывать их тварями а там не твари а суки конкретно далматинские со сворой кобелей бульдожьего вида обоссывающих дворы скверы фонари обнюхивающими следы траву ботинки кеды штанины подъюбки пальтишки и сочинять вернее лить или выплакивать текст грустный-прегрустный будто специально для гениального Романа Карцева.
♫♫♫
Чёрт побери, тяжело по правилам раскуривать трубку, набитую в три операции, приходится расширять железной приладкой дырочку лёгкой наркотической дури – мать этой вздорной поэзии надобно шлёпнуть пулькой, порохом набитой, чтобы дождаться результата – как вспыхнет вдруг лист табачный ярким пламенем любви загорелось первое знакомство с Олесей – всё той же девочки—женщины любезной 1/2Туземскому сердцу подружки, проснувшейся где-то спозаранку, недалече, может в километре или за смежной стеной женщиной с ребёнком, даже не с настоящей девочкой, а малым зверьком, птичкой, несмышлёнышем, плачущей игрушечными слёзками.
Затухает трубка изнеможённая постоянная трудящаяся чёрнорабочая уморившаяся булькающая воздушно—слюнявым зазором игнорирующая столь длинные поэтические навороты с зелёными бруньками придуманного Гринписом что ли экологического грамматического пережаренного мимолётом синтаксического сервиса.
♫♫♫
Девочка эта, ранее упомянутая в тексте с минимумом запятых – суть Олесина дочка, родившаяся через три года после окончания Олесей школы.
Лучше бы, чтобы девочка родилась сразу после окончания этого заведения; но, увы, этого не случилось, и, к радости некоего, не известного вам Чена Джу, не придётся теперь объясняться с читателем и с самой Грунькой через десятки лет, насколько целомудренной и правильной школьницей была дочина мама. Ну, просто эталон девственности и противообразец никуда не годной юношеской нравственности, привезённой из далёких Америк, буйно процветающей на ниве летающего по земному шару империалистического менталитета!