Евдокия вернулась за парту и заплакала еще сильнее: «Куды мне тепереча идти?» Я чувствовал себя виноватым и не мог бросить ее в беде. Тогда предложил ей пожить у меня, пока что-нибудь не придумаем. Об этом она и слышать не хотела. Я долго уговаривал ее, а затем взял ее за руку и повел за собой. На школьном дворе было уже темно, и мы зашагали по полям, задними дворами, чтобы нас никто не заметил. К тому времени я успел полюбить ее и в душе ликовал. К счастью, я жил у одинокой старушки, которую мало занимали деревенские сплетни. Она была довольна, ведь теперь я стану платить за двоих. И старуха взяла Евдокию в свою комнату. Однако я успокоился рано. На другое утро уже вся деревня шепталась о нашем «сожительстве». Придя в школу, я сразу заметил, как мои коллеги уже остыли ко мне. И стало ясно: здесь я долго не задержусь. Но тяжелее всего пришлось Евдокии: она начала избегать сельчан, которые глядели на нее косо, словно на развратную девицу. Чтобы хоть как-то защитить ее, мы стали вместе ходить в школу и таким же путем возвращались, на виду баб и мужиков, сидевшие на лавочках возле своих изб. Уже дома мы могли легко вздохнуть. Нам не было скучно. Вечерами мы были заняты просвещением. Дело в том, что последние годы Евдокия не ходила в школу: отец-пьяница не позволил дочери учиться дальше и заставил ее работать в школе. Поэтому вечерами я учил ее грамматике, разъяснял законы физики, химии и другие предметы. Так мы еще больше полюбили друг друга.
Как и следовало ожидать, вскоре меня вызвали в губернскую управу и после недолгого разбирательства уволили за недостойное поведение. Я вернулся в деревню и рассказал Евдокии о случившемся. Девушка горько заплакала и решила, что теперь-то я брошу ее. Тогда я обнял ее, горячо поцеловал и предложил стать моей супругой.
Мы обвенчались в той же деревенской церквушки и уехали в Москву. Я привез ее домой, и, как и следовало ожидать, мои родители приняли ее довольно холодно. Это обидело меня, и мы уехали в Рязань, к моей одинокой тетушке. В Москву же вернулись через десять лет. Спустя много лет я стал понимать, как правы были мой родители, ах, молодость!
Николай Владимирович закончил свою историю любви с печальной улыбкой. Не успел он вытереть полотенцем вспотевший лоб, как Надя спросила:
– А что было дальше? Куда же девалась столь трогательная любовь?
– Ах да, забыл рассказать о самом важном. Несмотря на трудности, первые годы супружества были счастливыми. Я служил в гимназии, а вечерами еще занимался с женой. Хотел сделать ее образованной, культурной, чтоб нас связывала не только любовь, но и дух высокой культуры. Знания давались Евдокии нелегко, потому что в ее душе я не заметил особой тяги к просвещению. И все же она старалась, терпела, чтобы не быть чужой в обществе культурных людей, куда приглашали меня друзья по университету и коллеги по службе. Была еще другая причина: в первые годы мы любили друг друга, и она сносила мои требования по учебе, если даже ей не нравилось. Почти вся моя зарплата уходила на театр, концерты. Еще Евдокия стала посещать уроки танцев, осваивая светский этикет. Тогда она чувствовала себя робкой и во всем слушалась меня. Однако это длилось недолго. Освоив городскую жизнь, то есть внешнюю сторону культуры: модно одеваться, правильно вести себя за столом, танцевать и так далее, она перестала расширять свой кругозор. Я пытался убедить жену, что она сделала лишь первые шаги. Суть высокой культуры лежит глубже, в ее духовности. В ответ жена заявляла, что этого ей достаточно, чтобы выглядеть культурной женщиной среди умных людей. С горячностью я стал убеждать, что культура – это не показное приличье, а, прежде всего, то, что возвышает душу человека. Привел еще довод: «Поверь, милая, в обществе культурных людей ты все равно будешь выглядеть отсталой, стоит тебе принять участие в беседе. Твои поверхностные суждения сразу бросятся в глаза. И никакие модные платья и утонченные манеры не спасут». Но, увы! Никакие слова не помогли. К тому времени Евдокия считала себя достаточно культурной, и мои разговоры ее лишь раздражали. Она перестала читать серьезные произведения. Я не сумел сделать ее своим единомышленником, близким другом, я не сумел сблизить к себе, к своему уровню культуры. И пока между нами была любовь, она как-то сглаживала эту разницу в культуре. Но именно это различье с каждым годом отчуждало нас. И именно это стало убивать нашу любовь. С тех пор наша семейная жизнь стала скучной: нам не о чем было беседовать, кроме обыденных тем о быте. А затем возникли и ссоры. С годами мы стали чужими. Впрочем, Евдокия так не считает. Наша жизнь ей кажется вполне успешной.
Излив свою душу, Николай Владимирович легко вздохнул.
– Я вам сочувствую, – поддержать его Семен. – Вы считаете свою личную жизнь неудачной?
– Что поделаешь, жизнь уже близка к исходу, уже поздно что-либо менять. Лишь об одном жалею: не послушался совета родителей. Тогда я был молод, самоуверен, и казалось, что наша любовь будет вечной, а я смогу сделать Евдокию близким мне по духу человеком, то есть интеллигентом.
– Мы понимаем вас, – утешала его Надя.
Поезд остановился
Наступил вечер. Поезд все мчался. Красное, раскаленное солнце повисло у самого горизонта, над желтыми песками. Перед взором русских пассажиров возникла фантастическая картина. Такое они еще не видели и припали к окнам купе.
И в эти часы поезд встал среди барханов. Людей это не удивило, ведь в пути таких остановок было немало, все-таки техника состарилась. Прошло минут двадцать, и среди пассажиров началось недовольство. Вагон, где ехал Семен, обслуживал пожилой русский мужчина. Грузная фигура проводника в синей рубашке изредка мелькала в открытой двери купе. Чаще его видели в его комнатке в мокрой майке: он любил пить горячий чай, обливаясь потом. И всем пассажирам, проходящим мимо, он разъяснял, что этот напиток – лучшее средство от жары. Вот и сейчас он советовал им чай, когда собрались три возмущенных пассажира из-за задержки поезда. Семен был среди них. Опытный проводник знал, что нужно говорить в таких случаях:
– Граждане, спокойно! Если стоим, значит, есть на то причина. Вы думаете, самим машинистам приятно торчать в этом пекле? Сейчас все выясню и доложу вам, – и проводник, надев синюю рубашку, покинул свою тесную комнатку.
– Мы же тут сжаримся! – раздался в коридоре нервный женский голос, и все согласно закивали.
Прошло минут пять. Проводник вернулся и тяжелыми шагами взобрался в вагон. Тем, кто еще стоял в коридоре, он громко объявил: поезд стоит из-за поломки. Поломка серьезная, и ремонт затянется на час.
Затем он добавил:
– Граждане, пока можете выйти наружу и подышать воздухом. Только прошу, от поезда далеко не уходить.
– Куда уходить, в пустыню, что ли? – донесся шутливый голос одного из студентов в круглых очках, и пробежал смешок.
Проводник улыбнулся и сделал еще одно объявление:
– Граждане, в тамбуре двери открыты только с правой стороны. И еще, не оставляйте вещи без присмотра. И тут бывают воры.
Люди стали расходиться. Сам проводник ушел в соседний вагон, к своим коллегам: там было веселее.
Многие спустились вниз. Хотелось размять застывшие ноги.
– Николай Владимирович, мы хотим прогуляться, не желаете с нами? – тихо сказал Семен, боясь разбудить Евдокию Матвеевну, которая спала на нижней койке.
– Я вас догоню, – зашептал он.
Леночка и Семен надели свои цветные самаркандские тюбетейки. Надя – соломенную шляпу и взяла собой книгу.
Когда они ступили на землю, ноги казались вялыми, плохо слушались, да еще мягкий песок. Из других вагонов тоже вышли люди. И все сразу замирали на месте и с трепетом смотрели на барханы, чудо природы. Оттуда веяло горячим дыханием, словно пустыня живая. Бескрайние пески таили в себе смертельную опасность. «Будет что рассказать дома», – говорили себе приезжие. Местные же пассажиры в халатах и темных папахах глядели на пустыню с равнодушием, усевшись на песке вдоль вагонов. Пустыня для них не экзотика, а вот поезд – это чудо. Они все недоумевали, как такая железная махина, да еще забитая народом, движется без божьей помощи. Среди пассажиров была и местная молодежь, которая ехала в Москву на учебу и уже одевалась по-европейски: широкие брюки, светлые рубашки и тюбетейки. Эти скромные ребята с любопытством наблюдали за русскими студентами, которые играли футбол. У будущих историков закончилась в Бухаре практика, и теперь они ехали домой. Их было шестеро, они с шумом носились по песку, догоняя друг друга. Услышав веселые голоса, изумленные азиаты высунули головы из окошек. Одни улыбались их ребячеству, а пожилые хмурились из-за легкомысленности русской молодежи.
Когда Николай Владимирович спустился с вагона, то глянул по сторонам и заметил семью Розенталь. Те шли к началу поезда. Чтобы догнать их, Николай Владимирович ускорил шаги. Супруги же вели себя словно на прогулке: легкую обувь они несли в руках, и босые белые пятки обжигал раскаленный песок. Их спутник по купе тоже снял штиблеты.
– Я слышал, что горячий песок полезен, особенно при ревматизме, – сказал Николай Владимирович.
– Об этом я тоже читала, – согласилась Надя, – да и просто приятно ходить, хотя слегка жжет.
– Будьте осторожны и смотрите себе под ноги, – предостерег Семен. – В пустыне водятся каракурты. Это маленькие черные пауки, их укус смертелен.
Николай Владимирович прошел метров десять и надел обувь. А супруги Розенталь решили устроить испытание своей смелости. Молодым было приятно чувствовать себя героями – это же романтично. Они дошли до локомотива, где два машиниста что-то ремонтировали под колесами поезда. Пройдя еще немного, они остановились. Впереди – бескрайние желтые пески и темно-голубое небо. И больше ничего. Без сомнения, пустыня красива, но она все-таки пугает своей жарой и безжизненностью. Окажись в ее пасти без воды – тебя ждет мучительная смерть.
– Вроде красиво, но не дай бог заблудиться здесь, – произнесла Надя.
– Это будет ужасная смерть, – согласился Николай Владимирович, но Семен не был склонен драматизировать ситуацию.
– И все же здесь живут пастухи – значит, можно выжить.
– При определенных условиях можно выжить, но не всегда, – возразила жена и привела факты из истории Средней Азии. – Более двух тысяч лет назад местный пастух Ширак заманил в эту пустыню войска могущественного персидского царя Дария, и, как гласит легенда, они все погибли здесь. Так что пустыня весьма коварна.
Любовались барханами недолго, потому что безжизненная картина вызывала гнетущее чувство.
Так же не спеша они вернулись к своему вагону. Однако заходить в душный поезд не хотелось, и было решено посидеть на земле. Для этого Надя принесла из купе тонкое одеяло и постелила на песке. Все расселись по краям.
– Моя жена еще спит? – поинтересовался Николай Владимирович и, получив утвердительный ответ, удивился. – Как в такую жару может заснуть? В общем-то, не стоит удивляться, она и дома любит спать днем. А может, это к лучшему, так жара переносится легче? Говорят, еще сутки нам ехать по пустыне.
Семен предложил попутчику сыграть в шахматы. Партия в песках Каракумов – уникальный матч. Эта идея понравилась и Николаю Владимировичу, он охотно согласился. Семен быстро сбегал в купе за шахматами, и через минуту они уже выстраивали свои фигурки. Для удобства Семен сел по-восточному, подложив под себя ноги, и снял рубашку.
– Семен, постыдись людей! – с укором сказала жена.
– Чего стыдиться, вон студенты тоже разделись. Да и к чему эти буржуазные условности. Надо быть проще, ближе к простому народу.
– Согласна, но эта простота должна быть в разумных пределах, иначе мы скатимся до бескультурья. А культура – это не пустые условности – это уважительное отношение к окружающим тебя людям.
– Надя, успокойся, я не собираюсь раздеваться догола, все-таки я не папуас!
Все рассмеялись и даже Леночка, хотя не совсем поняла смысл сказанного, но ей понравились слова: «голый» и «папуас».
Надя принялась читать толстую книгу, раскрыв ее на коленях. Это был серьезный роман, и его следовало читать неторопливо, вдумчиво. Леночка же устроилась рядом, выставив перед собой плетеную корзинку, где лежала кукла, книжки и цветные лоскутки. Чтобы не было скучно, она стала придумывать себе игры. Для этого две куколки она облокотила к корзине и, как учительница, принялась читать им книжку. А когда это надоело, стала наряжать их в разноцветные лоскутки. Впрочем, подобные игры были ей уже знакомы и быстро надоели. Тогда она взяла корзинку и поднялась с места.
– Мама, можно я погуляю, а то мне надоело сидеть.
– Одну я тебя не отпущу, посиди рядом с папой, научишься играть в шахматы.
– Ну, мама, это мне не интересно. Я устала сидеть, мне скучно! – почти захныкала дочка.
Семен, склонившись над фигурками, казалось, весь был поглощен игрой. Не отрываясь от доски, он попросил Надю отпустить дочь:
– Она уже не маленькая. Да и где тут потеряться.
– Ну ладно, только далеко не уходи.
– Хорошо мама. Вон там я буду собирать камушки и что-нибудь построю на песке.
И Лена с корзинкой пошла вдоль вагонов, разглядывая скучных пассажиров. По пути девочка собирала разноцветные камушки и бросала их в корзинку, затем обратно, так она гуляла.
Временами Надя поглядывала на дочь. Потом снова увлекалась чтением и погружалась в мир героев Марселя Пруста.
Последний раз, когда мать вспомнила о дочке, та сидела возле соседнего вагона и что-то строила на песке. Отец же был прикован к шахматной доске и ни разу не взглянул в сторону дочки.
Прошло немного времени, и наконец-то раздался долгожданный гудок поезда. Все облегченно вздохнули и устремились к своим вагонам. Надя поднялась с места и глянула туда, где сидела дочь. Но Леночки там не оказалось. Тогда мать окинула взглядом всех пассажиров – и среди них тоже не заметила дочь. Вот тогда от волнения ее сердце забилось быстрее.
– Семен, вставай, я не вижу Лены!
– Надя, напрасно беспокоишься. Я уверен, что Лена уже сидит в купе и пьет чай с Евдокией Матвеевной, – сказал Семен, собирая шахматы в коробочку, и при этом добавил. – Жаль, что не удалось закончить второй матч, а ведь у меня были все шансы отыграться.
Его жена успокоилась, решив, что муж вполне прав, где же быть Лене, как не в купе.
– Николай Владимирович, вы запомнили расположение своих фигур? Мы можем продолжить игру в купе? – спросил Семен и у вагона помог жене подняться.
– Все помню, но хочу сказать, что вы напрасно торжествуете: потеря королевы и двух слонов – это не всегда проигрыш.
Надя первой вошла в купе и застыла на месте. Там была только Евдокия Матвеевна с заспанным лицом.
– Вы не видели Леночку? – с трудом выдавила Надя, и от волнения ее ноги стали как ватные.
– Не видела, я только проснулась, – и попутчица заметила, как лицо Нади побледнело. – Что происходит? Почему мы стоим?
И тут в душе Семена пробудилось тревога. Надю же охватил такой страх, что она не могла понять, о чем ее спрашивают. Она выбежала из купе и, толкая в коридоре пассажиров, устремилась к выходу. Возмущенные люди ворчали вслед этой странной женщине. Один военный, здоровяк лет пятидесяти, крикнул ей: «Вот дура, слепая, что ли?!»
Семен кинулся за ней.
У вагона стоял проводник. От волнения Надя уже не могла говорить, и Семен сказал:
– Дочка пропала, нет ее в купе, что делать?
В ответ проводник усмехнулся:
– Что значит пропала? Сами подумайте, как она может потеряться тут? Это вам не город. Наверное, сидит в соседнем купе. Такое иногда бывает. Нечего панику разводить!
– Но наша дочь никого здесь не знает.
– Дети есть дети. Им ничего не стоит заглянуть в любое купе и завести себе подружку.
Уверенный тон опытного железнодорожника слегка успокоил родителей. Надо было ее искать.
– Надя, загляни к соседям по купе. Я же на всякий случай пройдусь вдоль вагонов, – сказал Семен и побежал к концу поезда.
Семен добежал до последнего вагона, он тяжело дышал, но Лены нигде не было видно. Тогда он посмотрел на другую сторону поезда: там и вовсе ни души. Семен помчался обратно – к своему вагону. Проводник стоял на том же месте и опять усмехнулся.
– Гражданин инженер, напрасно беспокоитесь, ваша дочь, наверное, сидит у добрых людей. Послушайте меня.
– Сейчас проверим это, – ответил на ходу Семен и вскочил в тамбур.
Оттуда – в коридор и сразу столкнулся с Надей. Жена не могла говорить, лицо залито слезами. Муж все понял: Леночки в их вагоне нет. Вот тогда ему стало по-настоящему страшно.
Поиски
Поезд опять дал гудок, и стало ясно: сейчас он тронется в путь. Глаза Нади наполнились безумным страхом, слезы по лицу потекли еще сильнее, и она стала кричать: «Нет, нет, поезд сейчас уедет! Надо его остановить!» Николай Владимирович находился рядом и не знал, как им помочь. Он был тоже растерян.