– Афанасич, я ей передал боковушку. А Захаров будет заниматься только разгонным блоком, – познакомил со своими планами «начальник» группы.
– А она справится? – усомнился я.
– Бойкая девица… Да и ты поможешь… Справится, – бодро определил он.
– Прокопыч, да мне проще все сделать самому, чем обучать бойких девиц, – возмутился я, вспомнив, как Гурьев сходу оценил мою работу над стандартом, даже не вникая в нее. Способности Степановой, похоже, прикинул так же – лишь по ее темпераменту. Ну и ну.
– Да, чуть не забыл. Мазо сказал, чтобы ты съездил на Новостройку и посмотрел стенды. Можно ли там проводить огневые испытания блоков?
– Где хоть эта Новостройка, Прокопыч? И кто меня туда пустит без мандата?
– Зайди к Мозговому. Он туда часто ездит, – посоветовал Прокопыч…
– Здравствуйте, товарищи ракетчики! – поприветствовал группу Бойкова, в которой работал Мозговой, – Сидите, сидите. Не буду мешать плавному протеканию ваших путаных мыслей, – пошутил я.
– Как ты сказал, ракетчик? – рассмеялся Мозговой, – Надо записать. «Не буду мешать… плавному протеканию… ваших путаных мыслей», – процитировал он меня, помечая меж тем что-то в блокнотике, – Метко сказано. В точку попал, ракетчик, – продолжил он смеяться.
Меж тем остальной «коллектив», казалось, даже не заметил моего прихода. Никто не ответил на приветствие. Все сидели молча, уткнувшись в бумаги.
Мы договорились с Мозговым о поездке, и я покинул негостеприимную группу.
Так я впервые попал на Новостройку. В тот, тогда еще закрытый городок, автобус доставил нас с Олегом из Загорска минут за сорок. Рядом с городком, на огромной отчужденной территории, располагалась база для стендовых испытаний изделий ракетной техники. Олег был здесь своим человеком. Он прожил в городке большую часть своей сознательной жизни. Это была его малая Родина. Он знал тут все и всех.
Он показал стенд, где испытывали вторую ступень ракеты Н1. Это был самый большой стенд в стране. Увы… Мне показалось, без существенной реконструкции его нельзя было использовать для наших целей. Свой отчет я передал Мазо.
С той самой поездки на Новостройку между мной и Олегом установились приятельские отношения. Мы понимали друг друга и в спорных вопросах, часто возникавших в нашем непростом коллективе, действовали заодно.
Меж тем Мазо продолжал усиливать группу Гурьева. И однажды за столом Кузнецова появился старший инженер Саша Отто, молчаливый, очень серьезный молодой человек.
– Афанасич, будешь работать в паре с Отто, – дал указания «начальник группы».
– Как это? – не понял я.
– Как с Кузнецовым, – уточнил он.
– Как с Кузнецовым не получится, Прокопыч. Отто далеко не Кузнецов.
– Кузнецовым будешь ты, – неожиданно «повысил» меня Чебурашка.
Поговорив с Отто, выяснил, что по окончании института он ни дня не работал по специальности.
– Странно, – не удержался я, – Практически, Саша, ты молодой специалист, а по должности уже старший инженер. Как так получилось? – спросил, даже не рассчитывая на ответ.
– По блату, – вполне серьезно ответил «специалист». «Хорош напарник. Блатная сыроежка. Теперь только и жди подвоха», – подумал я.
Порасспросив, понял, что подготовку напарника надо начинать с азов. Для начала дал простейшее задание – переписать начисто мои черновики технических условий на ракету-носитель. Я подготовил этот документ еще до командировки в Днепропетровск, но машбюро не приняло его к печати – слишком много было правок и сносок.
– Задачка простая, – инструктировал напарника, – В первом отделе заведи свой спецблокнот и внимательно перепиши в него все из моих блокнотов. Тщательно проверь, чтобы не было ошибок, а то потом придется перепечатывать. Заодно потихоньку осваивай материал. Привыкай к терминологии и постарайся вдуматься в смысл каждого пункта документа. Не торопись. Времени достаточно. Что непонятно, спрашивай.
И мой напарник надолго исчез для меня. Исчез, разумеется, условно. Он молча сидел за спиной и совсем не беспокоил вопросами. Он переписывал и переписывал. Материала действительно было много…
– Афанасич, вот как надо работать! – примерно через неделю вдруг радостно воскликнул начальник группы. Я оглянулся и увидел рядом с ним Отто, а на столе начальника его раскрытый спецблокнот, – Всего за неделю разработать такой документ. Учись, – восхищался Прокопыч нашим новым сотрудником.
– Александр Михалыч, – подчеркнуто официально обратился я к Отто, – А где мои блокноты, которыми я разрешил вам пользоваться?
– Я их сегодня не брал, – растерянно ответил шустрый «напарник».
– Так возьми, а потом продолжим представление, – сказал я и отвернулся от блатного выскочки и нашего горе-начальника.
Не знаю, что происходило за моей спиной, но минут через пятнадцать меня снова окликнул Гурьев:
– Афанасич, подойди. Отто принес твои блокноты.
Я подошел к столу начальника группы.
– Александр Михалыч, покажите, пожалуйста, в вашем документе все отличия от оригинала, с которого вы переписывали, – попросил я.
– Отличий нет. Я все переписал один к одному, – растерянно ответил Отто.
– Тогда что вы разработали, Александр Михалыч?
– Ничего, – помолчав, ответил он.
– А тогда какого хрена ты вылез с чужим документом к начальнику? А если бы он тебя о чем-то спросил? Ты же ни на один вопрос толком не ответишь, разработчик хренов… Вам все понятно? – обратился я к Гурьеву.
– Понятно, – растерянно ответил он…
– Никогда больше так не делай, – сказал я Отто, едва тот сел за стол Кузнецова.
– Я все понял, Афанасич, – тихо ответил он. Похоже, тот случай стал ему уроком, потому что за все время нашей совместной работы подобных прецедентов больше не было.
– Кабулина, что случилось? Почему так поздно? – спросил Гурьев опоздавшую на час сотрудницу.
– Я не опоздала, Прокопыч… Я в поликлинике была.
– Могла бы позвонить. А то я не знал, что подумать.
– Не могла, Прокопыч. Так прихватил этот оттохондроз проклятый… Не до того было.
– Что за болезнь? Сроду не слышал.
– У Отто спросите… Наверняка кто-то из его родственников придумал.
– Александр Михалыч, что скажешь? – обратился Гурьев к Отто.
– Ничего. Я не медик… Может, кто и придумал… У нас в роду были медики. Даже известные.
– Как же… Знаем, – проснулся Мокшин, как всегда, после вчерашнего, – Отто Юльевич Шмит, – сообщил он под дружный смех присутствующих.
– Ну, Леня… Ты в своей тарелке, – не удержался я, уже изнывавший от едва сдерживаемого смеха по поводу «оттохондроза», – Надо же. Перла мудрости… Отто Юльевич… Оттохондроз, – и я рассмеялся в гордом одиночестве.
– Зря смеешься, Афанасич, – продолжил меж тем Мокшин, – Недавно где-то прочитал, что в Южной Америке поймали какого-то военного преступника… Тоже Отто… Михалыч, случайно не твой родственничек? – спросил он под очередной взрыв смеха. Не смеялся лишь Отто.
– Может и мой, – мрачно ответил он, – Отто фамилия редкая… В тридцатые годы много наших сменили фамилию… У деда были два брата. Так они собрались и решили, старший станет Пушкиным, средний – Лермонтовым. Моему деду предложили стать Гоголем. А ему фамилия не понравилась… Был, говорит, Отто, Отто и останусь.
– Вот и отвечай теперь за оттохондроз Кабулиной, – пошутил я.
– Да, Михалыч, – внезапно поддержала меня Кабулина то ли в шутку, то ли всерьез, – Твои предки выдумали болезнь, вот и помоги вылечиться.
– Обязательно, – буркнул Отто.
Недели две Кабулина ежедневно задерживалась в поликлинике. И всякий раз едва она входила в комнату, кто-то из присутствующих непременно спрашивал:
– Кабулина. Ну, как твой оттохондроз?
– Все также, – устало отвечала Кабулина, – Михалыч обещал помочь, но уже забыл о своем обещании, – иногда добавляла она под дружный смех сотрудников.
– Михалыч, помоги Кабулиной, – всякий раз просил Мокшин. К моему удивлению пару раз с такой же просьбой выступил сам Гурьев.
Мне эта шутка давно надоела. Поглощенный работой, я не включался в длительные обсуждения медицинской проблемы Кабулиной, затеваемые сотрудниками группы, скучающими от безделья. Как ни странно, «оттохондроз» неожиданно обрушился на мою голову в виде бурного начальственного гнева самого Мазо.
– Зарецкий! Вам не надоело издеваться над Отто? – грозно спросил он, вызвав в коридор.
– Не понял, Анатолий Семенович, – искренне удивился я.
– Ваша шутка с оттохондрозом уже давно выводит его из себя.
– А я здесь причем?.. Меня ваши шуточки тоже выводят из себя. Я же не бегаю жаловаться Бродскому.
– Как причем? Вы же культурный человек, Зарецкий. Это невежественная Кабулина и такие же Мокшин и Гурьев могут не знать правильное название болезни. Но вы же, надеюсь, знаете?
– Остеохондроз, – машинально ответил я, – Ну и при чем здесь я и Отто? Каким это образом я над ним издеваюсь?
– А почему вы не остановите эту вакханалию невежества в группе?
– Я-я-я?! – выразил искреннее удивление, – Да мне это до лампочки, Анатолий Семенович. Я от блокнота головы не могу поднять, а люди от скуки развлекаются. Что Отто сам за себя постоять не может?
– Александр Михайлович скромный человек. Ты должен был урезонить всех, – высказал свое мнение Мазо.
– Отто скромный? Что-то не заметил… К тому же я не Гурьев, чтобы урезонивать группу. Почему вы со мной говорите, а не с ним? Заодно бы просветили.
– Гурьев такой же болван как Мокшин, Кабулина и все прочие.
– Зачем же тогда вы его тащите в начальники, если такого о нем мнения? Не логично, Анатолий Семенович.
– Тащу, не значит, сделаю, – загадал загадку Мазо, заставив надолго задуматься над стойким «оттохондрозом» юридически не существующей группы Гурьева…
– Прошу внимания, – обратился к сотрудникам группы, дождавшись, когда Отто куда-то вышел, – Болезнь Кабулиной называется остеохондроз. Всем ясно?.. Наши шуточки надоели не только Отто… Надеюсь, все поняли? – закончил я свое обращение. Повторять не пришлось. С «оттохондрозом» было покончено раз и навсегда.
Меж тем «скромный» Отто подал заявление с просьбой о приеме в партию. Как ни странно, заявление тут же было рассмотрено, и он стал кандидатом в кандидаты. «Михалыч», как теперь звали Отто в группе, тут же получил партийное поручение – стал политинформатором отдела.
– Ну, Прокопыч, не быть тебе начальником группы, – заявил как-то Мокшин.
– Почему не быть? – удивился Гурьев, – Тебя что ли поставят или Афанасича?
– Беспартийный ты, Прокопыч, да и Афанасич тоже. А меня нельзя по другим причинам.
– Тут ты, Леня, не прав, – включился я в беспредметный спор, – Откуда ты знаешь, что я беспартийный? – продолжил я свою давнишнюю игру в «особиста».
– Понял, – мгновенно сориентировался Леня и смолк. Зато засуетился Прокопыч, соображая, что и у кого еще спросить, а это уже мне было совсем ни к чему. И я взял инициативу в свои руки.
– Группа, Леня, это не мой уровень. Я сразу сектор возглавлю, – шутя, нафантазировал, даже не подозревая, что достоверно спрогнозировал свою перспективу, – А вот с Прокопычем ты в точку попал. Он действительно никогда не станет начальником, – снова предугадал я развитие событий.
На Прокопыча было больно смотреть. Он покраснел и мгновенно взмок, поглядывая то на меня, то на Леню и не понимая, шутим мы, или говорим серьезно, и откуда у нас такая информация.
– Какой ты сектор возглавишь? А Мазо куда? – наконец пришел в себя Гурьев.
– Свой создам, – не задумываясь, брякнул я и опять угадал свое будущее.
– А кто же возглавит мою группу? – не унимался Прокопыч.
– Отто, – сходу ответил ему и, как оказалось, снова угадал.
– Слышал, Прокопыч? Не я это тебе сказал, – подал, наконец, голос Мокшин…
Что ж, похоже, наш блатной Отто успешно стартовал в гонке на приз в виде заветной должности начальника группы.
Однако через неделю оказалось, что это снова был фальстарт, уже второй по счету. Первым провалом я счел его выходку с моим документом. Но тогда мое мнение о новом сотруднике разделили лишь сам Гурьев, да пара свидетелей события. И только.
Второй провал Отто произошел на глазах всего отдела и оказался необратимым по последствиям – он разрушил его партийную карьеру. Казалось бы, заурядное событие – получасовая политинформация. Что может случиться? Тем не менее, случилось.
Зачитывая газетные новости, Михалыч неожиданно выдал свое видение политической проблемы лагерей палестинских беженцев в арабских странах. По его мнению, предприимчивые палестинцы стали вытеснять с местных рынков «глупых арабов», что и явилось причиной кризиса палестинского движения сопротивления.
– Каких таких арабов? – мгновенно среагировал генерал Халутин, наш «профессиональный» политинформатор, – Что за отсебятину вы несете? Кто вам поручил вести политинформацию?
– Это партийное поручение, – пояснил Отто, – И это не отсебятина, а мое личное мнение по данному вопросу, – заявил он, вызвав бурный обмен мнениями среди наших партийцев и решительное возмущение генерала.
– Ваше мнение никого не интересует. Политинформация – важное политическое мероприятие. Вам его нельзя было поручать. Вы политически безграмотный человек. И вам не место в партии, – поставленным голосом мгновенно вынес свой приговор генерал.
– Не вам решать этот вопрос. Кто вы такой? – полез в бутылку Михалыч, очевидно не представлявший себе, кто такой генерал Халутин.
Ответом был дружный смех сотрудников отдела. Все тут же самовольно вскочили с мест и направились к выходу, сообразив, что протестовать по этому поводу никто не будет. Вскоре стало известно, что Отто отказали в приеме в партию.
– Не переживай, – успокаивал я его, – Есть еще профсоюз. Можешь там отличиться. А лучше займись делом, а ни общественной деятельностью.
Меж тем над группой Гурьева вновь сгустились тучи. Осенью женился Боря Захаров. Но это важное событие его личной жизни отразилось на группе самым неожиданным образом.
Из всех сотрудников отдела на свою свадьбу Боря пригласил только меня, разумеется, с Татьяной. Обиженный таким непочтением своего оруженосца Гурьев долго ворчал по этому поводу и не разговаривал с ним почти неделю. А мы с Таней впервые попали в знаменитый ресторан «Славянский базар», где и прошло то памятное торжество. Казалось, там все еще витал дух Гиляровского, а снующие официанты, независимо от их возраста, все как один служили в этом ресторане с тех самых пор. Нам понравилась невеста, родители и гости. Свадьба прошла чинно, с размахом и без происшествий. А мы с Таней были приглашены к молодоженам и на следующий день.
Вскоре Боря подал заявление об увольнении по собственному желанию.
– Ну и куда же ты собрался? – спросил сразу заговоривший Гурьев.
– Какая вам разница, Прокопыч, – ответил почувствовавший свою независимость Боря, – Главное, там буду получать в полтора раза больше, чем здесь.
– Где же такие деньги дают молодым специалистам? – удивился Мокшин.
– А там я не буду молодым специалистом. Это здесь, сколько ни работай, все буду считаться юнгой, и носить за Прокопычем документы.
– Чем ты, Боря, недоволен? – обиделся Прокопыч, – Ты же сам себя так поставил.
– А теперь вот выставляю, – завершил разговор Боря. Вскоре его уволили…
Следующим беглецом стал наш ветеран Леня Мокшин. Его уход был скандальным. Много суеты, бесплодных разговоров и уговоров. Леня стоически прошел все инстанции и вскоре исчез. А через месяц неожиданно объявился ведущим инженером в группе Коли Корженевского.
Группа Гурьева была обескровлена. Снова встал вопрос перераспределения работы. В результате центральный блок Мокшина передали Отто, а разгонный блок Захарова перекочевал в группу Бойкова. И я опять оказался в гордом одиночестве, но с гигантским объемом работы.
Всю зиму работал, не поднимая головы, а когда поднимал, видел вокруг лишь разброд и шатания. Группа занималась, чем угодно, но не работой.