Вьетнам. Официально объявление войны США северному Вьетнаму в 1964-м предшествовал инцидент, когда вьетнамские подлодки атаковали эсминцы США в Танкинском заливе (Танкинский инцидент). Главная проблема состоит в том, что атак на американские эсминцы никогда не было. Это была специально подстроенная акция, чтобы нашелся предлог для войны. Бывший министр обороны Роберт Макнамара много лет спустя заявил, что Танкинский инцидент был ошибкой, хотя многие другие участники событий признавались, что это был умышленный обман. Как только началась война, начался и бизнес. В октябре 1966-го президент Линден Джонсон ввел ограничения на торговлю с СССР, прекрасно понимая, что ими поставлялось более восьмидесяти процентов вооружений для северного Вьетнама. Как следствие – Рокфеллер заинтересовался финансированием советских заводов, с которых шли поставки военного вооружения для Вьетнама. Но финансирование обеих сторон в этом конфликте лишь одна сторона медали. В 1985-м были рассекречены вьетнамские правила введения боевых действий. Там описывалось, что могли и что не могли делать американские военные во Вьетнаме. Среди многих нелепостей, к примеру, американским войскам запрещалось бомбить вьетнамские противовоздушные системы до тех пор, пока не была установлена их полная дееспособность, запрещалось преследовать противника, если он пересекал границы Лаоса и Камбоджи, но самое удивительное, что важнейшие стратегические цели не разрешалось атаковать без приказа высшего командования. Более того, об этом знали сами вьетнамцы, которые и разрабатывали свою стратегию, используя слабые стороны противника. Поэтому война длилась так долго…
Целью была не победа, а сам факт войны, на которой грел руки проклятый Комитет. Миллионы вьетнамских жизней положили на алтарь бизнеса.
Если вкратце, то я поведала тебе суть и природу Федерального Резерва. Остальное, думаю, ты и сам знаешь, ведь следом последовали Югославия, Башни Близнецы, Афганистан и Ирак, и это далеко не предел.
Однако то, перед чем сейчас стоят члены Комитета, в несколько раз превосходит все их преступления перед миром вместе взятые. И все это они смогут совершить только с помощью Анатолия Меленкова.
Платон кивнул, не в состоянии вымолвить ни слова. Он не перебивал Алмазову в течение всего рассказа, разве что вставлял неуместные звуки «ни хрена себе» и прочие нецензурные фразы, порой хватаясь за собственный язык. Сейчас же он просто онемел, мысленно спрашивая, когда же наконец поступающая от Насти информация перестанет поражать его подобно удару молнии.
– Здесь, недалеко по дороге есть один японский ресторанчик, – произнес он вскоре.
– Хочешь пригласить меня на ужин?
– Ты проголодалась? Надо заехать на заправку, – наверное, он хотел так пошутить, но самому было не до смеха.
– Давай-давай, издевайся.
– Прости, пожалуйста, я сильно проголодался, и хотел бы перекусить.
Машина остановилась на гостевой парковке ресторана.
– Много не пей.
Платон на радостях, едва только сел за столик, заказал кучу ролов и пива, которые проглотил совместно довольно быстро. Когда голод немного отступил, он стал поглощать деликатесы немного медленнее, и под конец почувствовал себя на порядок лучше. Выпивать он не боялся, поскольку сам машину не вел и поэтому не рисковал попасть в аварию. Гаишников опасаться тоже не стоило, ведь с такими номерами, как у него, остановить может лишь слепо-глухо-немой страж порядка. После того, как на полукруглом деревянном подносе в виде кормовой части корабля не осталось ничего съестного, Платон заказал несколько порций тирамису и чизкейков, словно хотел загубить внутреннею катастрофу обилием сладостей. Нельзя сказать, получилось ли это, но в желудке воцарился полный порядок.
– Как самочувствие? – спросила Настя, как только он устало растянулся на водительском сиденье.
– Хорошо, довезешь меня до дома?
– С удовольствием. Надеюсь, тебе лучше.
На улице уже стемнело, но облака, каким-то невероятным образом продолжая отдавать белизной – редкость для Москвы, тем более в вечернее время – чудесно наполняли хмурый небосклон своим контрастом, медленно проплывая куда-то вдаль, пополняя ряды вечных странников. Температура воздуха заметно спала, не хватало только небольшого дождика, который бы смыл пыльную завесу столицы и немного освежил задыхавшиеся улицы.
– Завтра мы встречаемся с твоим сыном, – сказал Платон, словно хотел просто констатировать факт, – а во-сколько?
– Он прилетает рано утром, в семь часов.
– Встретим его в аэропорту?
– Нет, он прилетит на частный аэродром СБГ, а нам там светиться не стоит. Я договорилась встретиться в девять часов возле Триумфальной Арки. Мне понадобиться твоя помощь, пока он не привыкнет воспринимать меня в таком состоянии.
– Боюсь, на это понадобится слишком много времени, ведь даже я не могу привыкнуть общаться с тобой вот так.
– Не язви – ты понял, о чем я.
Некоторое время они ехали молча, думая каждый о своем. Голова Платона с приходом алкоголя стала соображать даже быстрее, поскольку градус помог снять определенную долю напряжения.
– Скажи, – встрепенулся вдруг он, словно невидимая мысль атаковала внезапно, – раньше ты говорила, что Соколов непричастен к тому, что с тобой произошло. Теперь ведь ты так не считаешь?
Настя долго не отвечала.
– Да, ты прав, не считаю, но я не хочу об этом говорить сейчас, – в словах Алмазовой словно слышалась большая горечь, или это уже дорисовывалось автоматически в воображении Платона.
– Хорошо, не будем. Но ведь ты собираешься отплатить и ему?
– Ему? С чего ты взял? – удивилась она. – Меня оставили на этом свете не для пустой и глупой мести. Нет, я должна предотвратить с твоей помощью надвигающуюся катастрофу, а Соколов и без меня заплатит за все свои грехи. Разумеется, если он будет находиться рядом с Меленковым в тот момент, когда осуществиться мой план, я не буду в большой претензии.
– Понимаю, – Платон признал разумность этих слов, и тут же ухватился за другую мысль, абсолютно не связанную с первой. – Скажи, а вот эти легендарные бойцы подразделения «Контра», они…
– Да-да? – подбодрила его Настя.
– Они и в правду так хороши, как ты говоришь? Просто мне довольно тяжело представить себе этаких суперлюдей в нашем мире, не на телеэкране.
– Согласна, тяжеловато. Но они и впрямь совершенны настолько, насколько может быть совершенен современный воин. Я никогда особо не вникала в методики их обучения, все-таки не совсем моя сфера, но и то, что успела уловить, поражало. Например, их практически нельзя застать врасплох или поразить со спины, даже в полной темноте, разве что шальной пулей.
– Это как так? – не поверил Платон. – Они что, от пуль уклоняться могут?
– Разумеется, они не быстрее пули, но почувствовать опасность и принять меры это они успеют, не сомневайся.
– Все равно не понимаю, у них что, чутье как у Человека-паука?
– Несмотря на то, что ты привел довольно смешной пример, оказался гораздо ближе к истине, чем думаешь. Чувства у них развиты и впрямь восхитительно. Проблема в том, что мы, простые смертные, мало знаем о способностях человека, скрытых изнутри. А в отличие от нас, Александр Самсонов, отец и создатель «Контры», заметно продвинулся вперед в этом направлении.
– Все равно я слабо понимаю о том, что ты хочешь сказать.
– Возможно, ведь я и сама в этом не специалист, повторюсь. Зато я видела своими глазами как один боец «Контры» расправился с тридцатью соперниками одновременно. Это происходило на территории одного из тренировочных пунктов СБГ, рассчитанных исключительно для «Контры». Чего там только нет, ты бы видел! Я была там несколько раз, и видела то, о чем сейчас тебе рассказываю. Противостоя большому количеству соперников, причем вооруженных битами и ножами, всего один из бойцов легендарной «Контры», не имея при себе ничего, вышел из схватки победителем.
– Он что, убил тридцать человек? – ужаснулся Платон.
– С ума сошел? Зачем убивать, это же тренировка? Хотя, при необходимости, смог бы и убить. В тот раз его задачей была вывести противника из строя, по возможности не причиняя сильного вреда здоровью, а уж это может в совершенстве каждый из бывшей «Контры».
– Тридцать человек. Обалдеть.
– Знаешь, как я заметила тогда, что будь их там вдвое больше, это ничего не поменяло бы. Когда нападающих больше десятка, они уже не смогут нападать одновременно, это логично, разве что задавить просто толпой, но для этого жертву необходимо грамотно подловить, что практически исключается с бойцами этого подразделения. Они быстры как смерть, если потребуется. Их даже можно назвать самыми совершенными слугами смерти, которые облачены в человеческую оболочку. Все, мы приехали, пойдешь домой?
Платон даже не обратил внимания на то, что перед глазами показались родные ворота, а за ними родной двор, настолько был поглощен рассказом.
– Да. Я, наверное, пойду, надо отдохнуть и набраться сил перед завтрашним днем. Если только у тебя больше никаких вопросов ко мне не осталось.
– Если ты не заметил, – весело сказала Настя, – то в последнее время вопросы идут в основном от тебя. Мне же до завтрашнего дня предпринимать и планировать ничего не стоит, а там посмотрим.
– Ах да, совсем забыл! – встрепенулся Платон, ведь вспомнил вопрос, с которого хотел начать расспросы о «Контре». – Ты говорила, что «Контра» была создана из десяти бойцов и никогда не пополнялась, за исключением Соколова, а как же состоит ситуация на сегодняшний день?
– Точно так же.
– То есть, ты хочешь сказать, что действующие лица, за исключением тех, кто пал в бою, остаются прежними?
– Совершенно верно.
– Но ведь они же… они же совсем немолоды?
– Да, ты правильно подметил. Самому молодому в этом году исполнилось сорок лет.
– Сорок лет? И что, они по-прежнему так хороши?
– Ну, может скорости у них и поменьше, чем двадцать лет назад, зато опыта и навыков на порядок больше, так что они по-прежнему вне конкуренции. Соколов несколько раз пытался воссоздать подобный отряд из подобранных детей, но ничего не получилось, ведь второго Самсонова просто не найти, да и свободного времени у Соколова никогда не хватало.
– Хм, странно… ну ладно, я все равно плохо разбираюсь в этих делах.
– Как и я. Не забивай голову, иди, отдыхай. До завтра!
– Да, доброй ночи.
Платон немного попарился в бане, что было нелегко с литром пива в животе, сделал пару заплывов в бассейне, помылся, накинул легкий халат и улегся прямо в каминном зале, смотря на разгоревшиеся в камине дрова, которые приятно потрескивали, доставляя душе удовлетворение. Странно, но именно этот треск, который нельзя сравнить больше ни с чем, ему больше всего запомнился из детства в те моменты, когда удавалось вырваться с друзьями на природу или съездить в пионерлагерь. Внезапно перед ним поплыли картины прошлого, и приятно защекотало внутри. Все-таки неповторимая штука – ностальгия! Разве можно сравнить ее с чем-нибудь схожим? Да и есть ли хоть что-нибудь схожее с ней!
Воспоминания минувших дней разогнали тоску и вместе с ней надвигавшийся сон. Платон вертелся на диване, слово курица-гриль, пытаясь принять удобную для сна позу, но тот все не шел, словно испугался чего-то. А дрова продолжали сладко потрескивать, лаская слух и навевая все новые воспоминания.
Наконец Платон вскочил, напился холодного сока, и вышел на улицу.
– Не спиться? – поинтересовалась Настя.
– Да, не очень, – кивнул он, – думал вот, сразу отключусь, да вдруг воспоминания нахлынули.
– Бывает. У меня такое ежечасно происходит, ведь я не сплю вообще.
– То есть я и тебя отвлек от этого?
– Ты отвлек меня от чтения, но я всегда рада с тобой поболтать.
– Спасибо, что читаешь?
– «Домби и сын».
– Диккенса? Восхитительный роман.
– А разве есть у него романы, которые можно охарактеризовать иначе?
– Да, ты права, я таких не знаю, – согласился Платон. – Для меня Диккенс это целая эпоха, литературный полубог. Ты знаешь, иногда я поражаюсь, как могли его книги печататься в те времена, ведь в них было столько откровенной правды и недвусмысленных намеков на прогнившую власть, ведущую народ к гибели, зажравшихся и чванливых богачей, считающих себя недосягаемыми, столько сочувствия к угнетенным нищетой массам, в общем, в них было столько правды, которая к тому же была выражена в такой великолепной литературной форме, что я до сих пор удивляюсь, как это могли печатать?
– Хороший вопрос, – согласилась Алмазова, – но не забывай, что у Диккенса был свой собственный журнал, где пройти цензуру было куда проще, а потом и поистине народная слава, которая помогала преодолевать все преграды, стоявшие на пути. Действительно, он был человеком-эпохой, величайшим обладателем пера, когда-либо рождавшихся на земле. Он не был первым, как Шекспир, он родился гораздо позже, и поэтому до сих пор англичане пальму первенства английского пера отдают Шекспиру, но для меня, как и для многих других, Диккенс стоит вне конкуренции.
– Для меня тоже. Я всегда удивлялся, как можно было оставить миру столь обширное наследие не уступающих друг другу романов.
– Согласна, работал он как проклятый – на износ, поэтому и умер от инсульта. Но узнай он теперь, что его почитают как великолепного юмориста в области критики тогдашних устоев, наверное, пришел бы в отчаяние.
– Почему? Разве он не старался высмеять государственные структуры? Министерство волокиты? Канцлерский суд? Деятельность отдельных чиновников? Общий принцип – «не делать того, что необходимо»?
– Согласна, все это он высмеивал поистине гениально. Но не забывай того, что он четко осознавал и понимал губительность такой политики, направленной против собственного народа, пытался донести до людских масс не только юмор и саркастические уколы в адрес власть имущих, но и заставить задуматься, оглядеться по сторонам, прийти к выводам, что так жить никак нельзя!
– Конечно. Но даже для сегодняшних читателей его книги многим не по зубам, поэтому не думаю, что в те времена люди были больше отягощены разумом, чем сейчас.
– Ошибаешься, – возразила Алмазова, – по крайней мере, население Советского Союза в интеллектуальном плане превосходило население современной России, это я точно тебе говорю. Не всегда временной прогресс отражается на сознании людей. Наверняка так было и во времена Диккенса, который тоже был продуктом времени. Другой момент что он, безжалостно указывая на раковые опухоли страны, не давал рецепта как от них можно избавиться. Пойми, даже если человек будет осознавать, что одурачен государством, что живет абсолютно не в том обществе, о котором пишут газеты и говорят по телевизору, что политика государства ведет его и сограждан к медленной и мучительной гибели, все равно он ничего не сможет сделать, не имея серьезной поддержки, потому что кричать по сторонам, требуя, чтобы все очнулись и возмутились, так и в сумасшедший дом попасть недолго.
– По-твоему один человек ничего не сможет сделать?
– Я не совсем то хотела сказать. Один человек, безусловно, может повергнуть горы, но таких людей единицы, и рождаются они крайне редко, словно неземные пришельцы, наделенные десятикратным потенциалом, опережающие время кометы, ярко пролетающие над землей. Таким человеком является Меленков, но именно его комету нам необходимо погасить, иначе вспыхнет все. Диккенс, безусловно – был велик, но он наверняка сильно страдал от понимания того, что твориться вокруг. Без сомнения он хотел помочь, сделать хоть что-нибудь, лишь бы изменить губительную тенденцию. Его книги актуальны и сейчас, поменялись только действующие лица, но все остальное осталось по-прежнему, словно невидимая спираль повторяет движение по кругу. Отличие настоящего времени состоит в том, что сейчас мир действительно стоит на грани величайшей катастрофы всех времен. И виной всему гнилая кучка людей, возомнивших себя богами. Да, во времена Диккенса нынешний Комитет только-только возрождался в недрах Ост-Индской компании.