Обед был вкусным: свежие овощи, мясо, поджаренное дядей Стивеном на барбекю, на гарнир – запеченный картофель. Пили игристое вино. Я тут же узнала от Кати местный сленговый вариант – «bubbly». На десерт тетя подала торт, напоминающий «Киевский», но вместо кремовых розочек его украшали взбитые сливки, клубника и киви.
– Это тебе. Особенно старалась к твоему приезду, – сказала тетя и протянула мне нож, чтобы я разрезала торт.
– Что это?
– Это «Павлóва». Самый популярный торт в Новой Зеландии.
– Странное какое название, – сказала я. – Что-то напоминает, только не пойму что.
– Это же ваше русское слово, – добавила Марианна.
В моих мыслях пронеслась тысяча слов, но такого я не могла вспомнить. Что-то с ним было не так. Меня все принялись уверять, что оно самое что ни на есть русское. Но потом, разложив его по буквам, я поняла, что это не просто слово, а фамилия: не «Павлóва», а «Пáвлова».
Это же известная русская балерина – Анна Павлова.
– Не все ли равно? – удивилась Марианна. – «Павлóва», она и есть «Павлóва».
– Почему вы произносите неправильно? – спросила я. – Тетя, это же русская фамилия. Что за коверкание?
– Ой, Маша, все тут так говорят. Какая разница?
– Но это же неправильно.
– Лучше попробуй торт, он такой вкусный. И легкий.
И сколько бы я ни объясняла всем, что ударение нужно делать на первое «а», никого этого не волновало – наоборот, меня пытались уверить, что я не права. А то, что это русская фамилия, наверное, лишь деталь. Я поняла, что даже для моей тети Россия и все русское стало далеким мифом.
Я попробовала торт. Ничего более безвкусного я никогда в жизни не ела. Это была какая-то масса, напоминающая безе, и все, что чувствовалось, – вкус жирных сливок, которыми был украшен торт, и фруктов.
– Вкусно? – спросила тетя Клава.
– Очень. Вы сами пекли?
– Нет, ты что! – Тетя рассмеялась. – Заготовка в любом магазине продается, мы только покупаем и украшаем.
«Всего делов-то, – подумала я. – Понятно, почему такая гадость. Вот помню, какие торты делала моя мама.. Это что-то…»
Вечер прошел неплохо. Здесь, конечно, так и просится слово «незаметно». Но нет, именно его приближение, колебания я заметила. Солнце село быстро. Около девяти вечера воцарилась тишина, прерываемая нашими голосами и шумом из соседних домов. В воздухе пахло свежестью, он был теплым и согревающим. Даже не верилось, что всего в тридцати двух часах лета отсюда есть город, где падает снег, зажигаются огни, образуются километровые пробки, люди спешат домой по обледеневшему асфальту, влюбленные пары согреваются глинтвейном в заполненных до отказа кафе, где поздним вечером ярко от мерцающих витрин магазинов, где постоянный непрекращающийся шум. Я была окружена голосами: в расспросы тети о Москве и маме будто вливались вопросы моих подруг Леры, Дианы, Светы… И вдруг я снова возвращалась сюда, в казавшееся нереальным лето, и с трудом объясняла моим кузинам, почему в московских ресторанах так дорого и что такое фейс-контроль. Тут же возникал образ моих недавних попутчиков. «Одна… Одна», – раздавалось эхом в голове.
Я устала и ушла наверх…
6
…Я по привычке стояла возле окна, наблюдая за двумя детьми, играющими в пустом дворе. Еще несколько десятилетий, и двор станет никому не нужным – дети вырастут, а вместе с ними отпадет необходимость в качелях и песочнице. А другие дети? Ведь на смену им должно прийти новые первооткрыватели, видящие мир совершенно по-другому, не так, как мы – взрослые. Но у меня почему-то не возникало ощущения, что здесь будут слышны новые детские голоса, как сейчас я даже не слышала, о чем говорили эти двое.
Между тем девочка залезла на качели, а мальчишка осторожно прижался к столбу и ждал своей очереди. Его губы шевелились, словно в такт раскачиванию качелей. Девочка с неохотой отвечала, а малыш все тараторил.
– И о чем они только говорят? – произнесла я вслух.
Даня закашлял, я обернулась и подала ему стакан воды:
– Я думала, ты уснул под мои новозеландские истории.
– Нет, – ответил он, отпив воды, – всего лишь прикрыл глаза. Я путешествовал вместе с тобой. Так сколько ты прожила у тети?
– Не очень долго, съехала сразу после Нового года, еще до моего дня рождения.
– Было скучно?
– Тетя оказалась непростой женщиной. Ее семья и образ жизни – это был другой мир.
– То есть? Почему?
– Как будто я вернулась в обустроенный вариант Советского Союза: все статично и однообразно.
– Разве не спокойствия ты хотела?
– А его там не было. Меня никто не оставлял в одиночестве ни на минуту. И на следующее утро после моего приезда тетя разбудила меня в семь утра со словами: «Маша, вставай, завтрак».
7
Потягиваясь и зевая, я села в кровати. Посмотрела на часы. «Она с ума сошла?» – подумала я. Но, решив не расстраивать тетю, я причесалась, надела шелковый халат, домашние туфли на невысоких каблуках, почистила зубы и спустилась вниз.
Сцена была немой: тетя Клава, ее муж и мои кузины сидели за обеденным столом, все в одинаковых спортивных костюмах, ели что-то напоминающее кашу и пили кофе. Они ошарашенно посмотрели на меня. Я, вздохнув, сказала:
– Доброе утро.
– Доброе утро, Маша, – ответила тетя. – Садись, пожалуйста, вот тебе кофе и овсянка.
Я посмотрела на блюдо. Выглядело оно не особенно аппетитно: сверху было полито жидкими сливками, в которых плавали светло-коричневые пятна, напоминающие растаявший сахар.
– Что это?
– Так едят овсянку в Новой Зеландии: варят ее на воде, а потом сверху добавляют мягкий коричневый сахар и заливают сливками. Очень вкусно, попробуй.
– Э-э, я бы с удовольствием, – сказала я, а сама подумала, что это выглядит просто отвратительно, – только я так рано не завтракаю, да и вообще, мой завтрак – это кофе и сигарета. – Я достала из кармана пачку и уже намеревалась закурить, как услышала:
– Маша, в нашем доме не курят. – Тетя сделала акцент на последнем слове. – Зачем? Это так вредно.
– Люблю все, что вредно.
– Ах, ну и Россия… что за обычаи у вас там. Правильно сделала, что приехала сюда – мы тебя перевоспитаем.
– Не поздно ли, тетя, перевоспитывать? – спросила я, отпив кофе, и встала из-за стола с кружкой. – Мне почти двадцать восемь. А в саду можно покурить?
Тетя поморщилась, но сказала: «Да, можно, гостям это разрешается».
Видимо, я испортила им утро. Семейство наблюдало за мной, не сводя хмурых взглядов. Представляю, что они думали. Я вышла в сад, присела на лавочку, с удовольствием закурила сигарету и отпила кофе. Тетя пару раз улыбнулась мне, но ее улыбка была уж слишком сделанной, чтобы походить на искреннюю.
– А мы собрались на пробежку, – сказала тетя. – Здесь это очень популярно. Сейчас сядем все в машину, поедем на Mission Bay, там длинная пляжная линия. Мы занимаемся бегом каждые выходные.
– Здорово, – сказала я и, чтобы показаться заинтересованной в спорте, спросила: – А спортклуб есть рядом?
– Да, только зачем тебе тратиться и бегать в душном помещении, когда гораздо приятнее пробежаться на свежем воздухе, – сказала тетя Клава. – Давай собирайся.
– Хорошо, – сказала я, докуривая сигарету и вспомнив, что действительно можно пробежаться, заодно «выгулять» мой новый плюшевый спортивный костюм.
Сделав легкий макияж, надев костюм и кеды, я спустилась вниз. Кузины в сереньких, явно не первого года свежести, майках и штанах выглядели на моем розовом фоне тускло. Несмотря на нежелание с кем-либо знакомиться и уж тем более заводить серьезные отношения, я все же дала волю фантазии и, сидя в машине, представляла себе, как бегу по набережной, а навстречу мне – загорелый красавец в спортивных шортах, с голым торсом и в солнечных очках. Но меня ждало разочарование: никаких загорелых красавцев не было – в основном семьи или друзья, пары, подружки…
После пробежки мы отправились восстанавливать потраченные калории в местном рыбном магазине. Для меня подобное предложение звучало дико, но уж если я согласилась на одно, надо было соглашаться и на другое. Когда тетя мне сказала: «Lets go to fish and chips shop», я перевела это для себя как: «Сейчас мы пойдем и купим рыбу». Но оказалось, что это был никакой не магазин, а фастфуд, где ты покупаешь приготовленную во фритюре рыбу и картофель фри. Стивен быстро, не заглядывая в меню, заказал каждому по куску «рыбы дня» и по порции картофеля. Еще мне, заморской гостье, досталось такое кушанье, как жаренный в тесте ананас, и сыр дор-блю.
Через десять минут дядя вышел из магазина с большим бумажным кульком, бутылкой кетчупа и минеральной водой. И мы отправились на пляж. Это был первый раз, когда я попробовала одно из самых традиционных блюд Новой Зеландии – «fish&chips». Не могу сказать, что поначалу была в большом восторге: слишком жирное, много панировки, а самым странным был процесс поедания. С этим бумажным пакетом мы устроились на траве – ни пледа, ни даже пластикового пакета в качестве подстилки не было. Дядя раскрыл кулек, каждому выдавил немного кетчупа и тут же принялся за еду. Мне все это напоминало прием пищи у первобытных людей, не хватало только разведенного в сторонке костра и освежеванной туши животного. Оглянувшись, я заметила, что мы не одни в парке заняты поеданием фиш-энд-чипс: вон мама с маленьким ребенком. Пока тот резвится на площадке, она пристроилась с заветным кульком на лавочке. А вон двое серфингистов идут к пляжу, где, видимо, и собираются обедать.
В одно мгновение мои пальцы стали сальными, покрытыми солью. Но, наверное, это не пришлось мне по душе с непривычки. Через два года я уже не представляла себя без подобной еды. Наверное, какой-нибудь русский, эмигрировавший в Китай, после пары лет тамошней жизни с такой же легкостью поедает жареных кузнечиков и сушеных тараканов. Бырр-бырр… нет, лучше даже не представлять себе этого.
Уже прожив какое-то время в Окленде, я поняла, что новозеландская еда – это не высокая французская кухня. Чего-то исключительно новозеландского здесь почти нет: разве что киви и до конца не отвоеванная у австралийцев «Павлóва», а те же fish&chip – типично британское блюдо, завезенное колонистами. Знаменитые бараньи ребрышки, мясо ягненка с тем же успехом делают на Кавказе и гораздо дольше. Слишком молодая это страна, чтобы у нее было много исключительно своего. Если новозеландская природа каким-то удивительным образом смогла собрать на крошечных островах всевозможные богатства, начиная от русских берез, горных заснеженных вершин и заканчивая гейзерами, джунглями и океаном, то новозеландская кухня собрала в себя все, что только мог придумать человек. Здесь по-итальянски любят пиццу и пасту, по-французски – вино, шампанское и устрицы, здесь в каждом городе есть сотни рыбных магазинов, торгующих свежей рыбой, свои чайна-тауны, где можно отведать любое китайское блюдо, а если захотелось карри – пожалуйста, отправляйся в индийский район, пропустить который невозможно – еще за несколько кварталов слышится запах специй, а перейдя дорогу, уже можно оказаться в Таиланде, Вьетнаме, Японии. Все вкусно и дешево.
Но могу с уверенностью сказать, что это не страна еды. Это не Италия с ее невероятным культом съестного. Приехать в Италию и питаться абы чем невозможно. В Новой Зеландии – легко.
8
В воскресенье было обещанное барбекю в мою честь. Тетя, надо отдать ей должное, расстаралась на славу – сделала русский обед вперемешку с новозеландским. Этих нескольких дней мне было достаточно, чтобы сделать вывод: она представляла собой некий гибрид современной цивилизации и советского взгляда на жизнь. Даже в том, что она была замужем за Стивеном, было что-то советское, потому как тот не был каким-то особенным «заграничным» парнем, а вполне мог сойти за колхозника Степана, каковым почти и являлся.
Но у тети была очень милая русская черта, раскрывающая ее больше, чем все остальные, но которой она, видимо, стеснялась: тетя любила пить чай по-старинному, вприкуску. Это я заметила в первый же день. Всякий раз, когда кто-то просил чая или тетя сама предлагала его, она шла на кухню со словами: «Пойду похлопочу». Ведь это просто непереводимо на английский! На кухне тетя Клава доставала красивый белый чайничек, расписанный гжелью (видимо, тоже одна из ее ностальгических слабостей. Гжель, хохлома, павловские платки и, конечно же, самовар – все эти предметы русского промысла заполняли дом в самых разных уголках, но, видимо, священный трепет они вызывали только у нее самой, остальные же домочадцы относились к ним как к обыкновенным бытовым предметам), обдавала его крутым кипятком, затем тут же накрывала варежкой-бабой, сшитой из разноцветных лоскутков.
Пока чайник согревался, тетя ставила небольшую стремянку, залезала на нее и доставала с верхних полок встроенного шкафа множество железных и стеклянных баночек, представляющих собой сплошной винтаж: там были банки из-под индийского чая со слоном, коробки, расписанные по мотивам народных сказок, и тут же попадалась какая-то самая простая банка из-под дешевого кофе, но выяснялось, что именно эту банку тете подарили на работе, когда она еще жила в Союзе, поэтому она для нее слишком памятна. Когда все банки оказывались на столе, тетя начинала колдовать: засыпала горстку черного чая, снова ждала, когда закипит чайник, и тут же, еще булькающим кипятком, заливала листья. Осторожно размешивала, потом туда же бросала маленькую щепотку соли и чуть больше – сахара, затем в чайник летели самые разнообразные травки, коренья, сушеные корки апельсинов, цветы, ягоды всевозможных сортов и прочее, и прочее. Потом все это она заливала кипятком во второй раз, аккуратно перемешивала деревянной лопаточкой и накрывала варежкой. Тетя настаивала заварку долго, хлопоча о чашках, блюдцах, сахарнице и сладком. Поэтому меня не удивило, что за то время, пока настаивался чайник, на кухню успевал зайти Стивен или Катя и сделать себе «cuppa»3, бросив в большую кружку заварочный пакетик, поболтать его там из стороны в сторону, плюхнуть ложку сахара и немного молока.
А тетя тем временем все ждала. Вот заварка поспевала, она разливала ее по чашкам и отправляла меня за стол: «Иди, садись, Машенька, сейчас принесу». Первый раз я, конечно, послушалась и ушла, но потом, вместо того чтобы сесть за стол, отправилась покурить в сад. И оттуда сквозь прозрачную стеклянную дверь увидела то, что тетя от всех скрывала. Она налила заварку и кипяток в чашки, быстро управилась с теми, которые предназначались мужу, дочерям и мне, а вот со своей задержалась на полминуты. Украдкой тетя взяла кусочек сахара, надкусила его и сделала глоток, положив обгрызенный кусок на блюдце. Лицо ее при этом выражало полное удовольствие и счастье, словно это были самые приятные секунды в ее жизни. Потом тетя взяла чашку с блюдцем, ступая аккуратно, чтобы не расплескался янтарного цвета кипяток, села за стол и тут же бросила кусок сахара в чай, пока никто не видел. При этом она пару раз вздохнула и посмотрела по сторонам, словно вор.
«Чай готов, – говорила тетя, когда ее тайное действо было завершено. – Все за стол». Тетя подвигала сахарницу Стивену, обращаясь при этом ко всем: «Я сахар никому не клала, берите сколько нужно, себе я уже подсластила». И через минуту спрашивала: «У вас сладкий чай? Сахара достаточно?» «Да, спасибо», – отвечала Катя или я. «А у меня несладкий, – говорила тетя. – Ничего, так попью». «У тебя он всегда несладкий», – комментировал Стивен, а я удивлялась, что, живя в браке столько лет, он даже не знал об этой маленькой слабости жены, которой та, видимо, очень стыдилась. «Вот так, – отвечала тетя. – Бывает, мне не очень хочется сахара».
И в то воскресенье на столе, видимо, оказались все «маленькие слабости» тети Клавы: рядом с жареной бараниной и телятиной, овощами и «Павлóва» соседствовали квашеная капуста, домашние малосольные огурчики, водка, тот же банальный оливье, селедка под шубой, а вместо пирожков – новозеландские sconеs с сыром или изюмом, напоминающие ту же самую домашнюю выпечку.
Алекс и Лида не забыли и тоже пришли, чему я была несказанно рада. Сообщили мне, что обустроились в двухкомнатной квартире в центре города, недалеко от работы. Мне же они шепнули, что, по местным меркам, я живу очень далеко. К тому же таким образом они сэкономили на машине – отпала необходимость в ее покупке. Так как особенно путешествовать они не собирались, то решили ограничиться такси, которое можно заказать всегда, и оно вполне комфортабельно для поездок по городу (это не московские частники на разваливающихся машинах). Но я, вместо того чтобы подумать о переезде, задумалась о курсах вождения.