Вот так вот.
Откидываюсь на подушку. Конечно, я предполагала нечто подобное, но всё равно на душе остаётся горький осадок. И стыд, ибо это ни что иное, как навязанное предательство. Но суть-то от этого не меняется.
— Что будем делать, Оль? — тихо спрашивает Неля. Всё ещё не поворачивается, словно боясь посмотреть мне в глаза и увидеть там железную принципиальность палача.
— Что делать, что делать… Пока ничего не делать, вести себя тихо и не нарываться.
— А потом? Ты же понимаешь, что рано или поздно…
— А потом будет побег! — рявкаю, не сдержавшись. Они что, действительно думают, что я так просто сдам друга? Даже не попытавшись ничего изменить?
…Дубина несчастная, на что ты подписываешься! Ты же прекрасно знаешь, что тебе строго настрого запрещены вмешательства в дела этого времени. Запрещено — железным табу — изменять чужие судьбы. Так какого чёрта ты уже вторично собираешься это сделать?!
Может потому что время обыграть проще, чем свою совесть?..
— Ольга, ты сама из НКВД. Если Онезорг исчезнет, то в первую очередь пострадаешь ты, а не мы. Ты — потому что не уследила. И просто напросто вместо него тогда расстреляют тебя — за измену Родине, — Дёмин говорит отрывисто, резкими рваными движениями затягиваясь сигаретой. — Тебя устраивает такой вариант?
— А другого нету, — зябко обхватываю себя за колени. — Нету, Витя. И давайте пока не думать об этом. Как говорил мой учитель — надо решать проблемы по мере их поступления. Впереди ещё целых две мины, причём наиболее сложные, по словам Рудольфа. Так что тебе в первую очередь следует думать, как их обезвредить и самому при этом выжить. А тут я тебе уже ничем помочь не смогу, хотя, поверь, очень хотела бы.
— Интуицию свою слушай больше, — он нервно выкидывает окурок. — Мы ещё вернёмся к этой теме. Должен быть другой способ.
— Если только товарищу Сталину личное письмо написать, — устало фыркаю. — Всё, товарищи мои дорогие, идите-ка вы спать. Завтра опять сумасшедший денёк.
Когда они молча выходят, сворачиваюсь клубочком на кровати, с головой укрывшись тонким, изъеденным молью пледом. Не за то они беспокоятся: высших органов мне бояться нечего — в любую секунду можно активировать машину времени и исчезнуть из этой эпохи. Вопрос только в том, что ожидает меня в будущем. Уже не моём будущем.
Всё это весьма грустно, однако.
Тихий стук в дверь.
Беззвучно чертыхаюсь, в мыслях поминая "Дёмина и K°" нехорошим словом. Мне это уже начинает порядком надоедать. Моя скромная персона явно не заслуживает такого количества внимания. Или они сегодня просто сговорились не давать мне заснуть?
— Не заперто!… Рудольф, а вы-то что тут забыли?!
Он словно не замечает мой изумлённый вопрос. Или, что банальнее всего, решает не обращать внимания на подобные мелочи.
— Я думал, что вы тоже не спите.
— Вы ошиблись, — недовольно бурчу, протирая глаза. — Я вполне наслаждалась жизнью, лёжа в этой замечательной кроватке. Ну ладно, раз уж всё равно разбудили… что-нибудь случилось?
Онезорг чуть поднимает голову.
— Я хотел поговорить… о том, что случилось сегодня.
Ой как нехорошо… А вот мне об этом говорить ну совершенно не хочется. Прямо-таки не испытываю ни малейшего желания. Ни объяснять причины своего идиотского с точки зрения здравой логики поступка, ни это странное совпадение, по которому я оказалась в столь нужном месте в столь нужное время. Эх, говорила мне мама…
— Как вы узнали, что может будет взрыв?
Прям допрос какой-то. Особенно меня впечатлила постановка вопроса — что ни скажи, всё равно ты уже виновен зараннее. И соврать ведь, когда мне глядят прямо в глаза, я не смогу. Ну не умею и всё тут. Как будем выкручиваться, Оленька?
— Я не знала. Только предположила. Называйте это предчувствием, интуицией, как вам будет угодно. Это всё, что вы хотели узнать?
Почти правда. Но дальше отвечать и пускаться в ненужные объяснения просто опасно. Можно ненароком рассказать больше, чем разрешено. Хватит с него и этой информации.
Чуть заметное недоверие во взгляде. Выдерживаю зрительный контакт — это моё право.
— То, что вы назвали магнитом… Я никогда не видел магнит такой мощности и такого размера. Что это было на самом деле?
— Ну знаете! — изображаю искреннее возмущение. Особо стараться даже не приходится, честно говоря. — Вы же не рассчитываете, что я вам расскажу о всех секретных разработках Советского Союза. Это было бы по меньшей мере нерационально. Так что прошу меня извинить, но на этот вопрос я отвечать не вправе. Тем более, что прибор всё равно безвозвратно утерян.
Несколько минут молчания. Обдумывает мои слова или размышляет над следующей ходом. А я ведь так и не научилась играть в шахматы, к моему большому сожалению.
— Почему вы уехали сегодня?
Прикрываю глаза. Наверное, я всё же ожидала, что он это спросит рано или поздно. Не мог не спросить. Значит, для него это тоже важно. Как и для меня, впрочем.
— Мне надо было подумать.
— Подумать? О чём?
— О вечном! — огрызаюсь. И только попробуй спросить что-нибудь ещё!
К счастью, ему всё-таки хватает тактичности не настаивать на продолжении. В комнате царит полумрак, и я не могу видеть выражения его лица. К сожалению. Было бы довольно занятно наблюдать его реакцию на свои слова.
— Вы, наверное, не верите в Бога… — тихо произносит Онезорг. Пожимаю плечами.
— Верю.
Он поднимает голову, во взгляде читается удивление. Ну что же, в принципе, я его понимаю — в такое время, в Советском Союзе, да ещё и на такой должности… Немного не соответствует моей легенде. Ну да ладно. Врать в таком вопросе непозволительно.
— Я не знаю, как сказать… Когда я ехал в Россию, я думал, что обязательно умру здесь. Я был готов к этому. Но вы… дали мне надежду. Не только потому, чтовы всегда спасате мне жизнь. То, как вы говорите со мной, смотрите — без ненависти, без страха. Я уже начал думать, что это какой-то знак свыше…
На смену моему искреннему восхищению такой длинной речью приходит лёгкая улыбка. Все детали подмечены верно, только вот выводы сделаны неправильные. Но приятно, отрицать не стану. Кому ещё выпадет честь услышать подобный комплимент. Пусть даже и посередине ночи, когда безумно хочется спать.
— Не преувеличивайте мои заслуги, Рудольф. Меня просто учили верить в человека, а не в вождя и не пытаться подстроить всех под свою планку. Вот и всё отличие.
Ещё пауза. Смотрим друг на друга. Я не выдерживаю первая.
— Давайте уже спать, а? Завтра действительно, тяжёлый день. Особенно для вас.
— Для меня? — он чуть улыбается, наклонив голову. — Я уже перестал бояться, Ольга. Ведь вы же рядом. Значит… значит всё будет хорошо.
Не дожидаясь моего ответа, Онезорг выходит из комнаты. Ошарашенно смотрю ему вслед, потом откидываюсь обратно на кровать. Весёленькая ситуация, блин… И с каждым днём чем дальше, тем веселее. Спокойной тебе ночи, Оленька.
Машины нам в этот раз не дали. Пришлось довольствоваться повозкой и двумя дородными лошадками, которым было глубоко начхать на всё, кроме еды. Посему ни на какие крики Дёмина, в этот раз ставшего кучером, они не реагировали и свою неторопливую трусцу ни на какой бег или галоп менять не собирались.
Онезорг курил и перебирал свои инструменты, кропотливо проверяя каждую детальку. Первый раз за всё пребывание здесь, как мне кажется. Значит, всё-таки волнуется, что бы он там и не говорил мне вчера ночью. А когда волнуется профессионал такого уровня, волей неволей и сам начинаешь нервничать. Нехорошо.
Неля плела венок и вполголоса мурлыкала себе под нос какую-то песенку, изредка прерываясь чтобы перекинуться парой ничего не значащих слов с Виктором. Я сидела, свесив ноги с края повозки и занималась пессимизмом.
Вот теперь я кажется уже встала на одну ступень со всеми здесь находящимися. До недавнего времени у меня была хотя бы относительная уверенность в завтрашнем дне. Уверенность, потому что по записи в архиве НКВД, там, в будущем, до шестой мины всё было предельно ясно. Все выживут. Тот проклятый взрыв на заводе также был учтён и описан. Беспокойство вызывало только моё внеплановое присутствие, которое могло как-то поколебать временное равновесие. Вот почему я не могла оставаться до конца спокойной. Но всё же… А сейчас?
А сейчас я не знаю ровным счётом ничего. Даже попытаться предугадать не могу. Ибо всё действие пошло по совершенно другому пути. Завтрашний день для меня, как и для всей нашей бригады — тайна, покрытая мраком неизвестности. И подобное состояние беспомощности перед временем высасывает силы и волю похлеще любой работы.
Печально. Весьма печально.
…Увязавшийся за нами щенок задорно лает, пытаясь догнать повозку. Лошади недовольно встряхивают гривой, не в состоянии понять, что за настырное создание осмелилось выдернуть их из приятной ленивой дрёмы. С улыбкой выуживаю из узелка с провизией кусочек хлеба, бросаю щенку, и он ловит его в прыжке, смешно приземляясь на лапы.
Закидываю голову к небу, щурясь от яркого весеннего солнца. Пора бы уже заканчивать рефлексировать. Всё равно проку от этого никакого не будет.
Пальцы незаметным движением поглаживают медальон, и ощущение тёплой металлической поверхности привычно успокаивает. Выход обратно в будущее ещё есть.
Повозка въезжает в небольшой посёлок, следует по извилистым улочкам до главного здания самоуправления. "Горком. Конечная остановка. Осторожно, двери закрываются". Мда уж…
Онезорг с Нелей ждут снаружи, пока мы с Дёминым отчитываемся перед вышестоящими, расписываемся под всеми бумажками и получаем наконец разрешение осмотреть здание завода на предмет мины. При слове «завод» под сердцем легонько ёкает. С прошлого раза у меня остались весьма неприятные ассоциации.
Выходим.
— Ну что, за дело? — Виктор с наигранной весёлостью застёгивает на поясе свою минёрскую сумку. — Дамы ждут здесь, отдыхают после тяжёлой дороги, приводят себя в порядок.
Молчал бы лучше.
Неля, не выдержав, внезапно всхлипывает, бросается к Дёмину, и я смущённо отворачиваюсь, не желая подсматривать за чересчур личной, по моему мнению, сценой.
— Только посмей не вернуться!.. — шепчет девушка.
— Как я могу, — Виктор пытается отшучиваться, но дрогнувший голос выдаёт его. — Тем более после такого. Мы с тобой ещё свадьбу сыграем, что бы ты там и не говорила!.. Ну всё, хватит… Рудольф! Пошли уже.
Отмечаю обращение по имени, наверное впервые за всё это время. Почти дружеское, почти такое, к которому я стремилась. Онезорг кивает, выбрасывая окурок сигареты, подходит к Дёмину, на короткий миг взглянув на меня. Этого взгляда хватает, чтобы решиться — одним неуловимым коротким движением коснуться щеки, прошептать:
— Возвращайся.
Проводить их, уходящих на очередной подвиг, глазами — на большее не хватает сил. И потом бросить все силы на какое-нибудь совершенно бесполезное и бессмысленное дело, выматывающее и высасывающее все силы досуха — просто потому, чтобы не считать каждое мгновение, чтобы время ожидания, выпавшее нам, не казалось таким непреодолимым.
Чтобы на время разучиться думать.
На время перестать чувствовать.
Только через два часа — о небо, как долго!! — Неля закричала: "Идут!!"
Выбегаю навстречу вслед за переводчицей, и неожиданно растерянно замираю, не зная, как следует поступить. К счастью, у Дёмина с Нелей не возникает подобных сомнений — она бросается ему на шею, обнимает — судорожно, яростно, так что щемит сердце. И сразу становится ясно, что так и надо. Так и должно быть.
Почему же я не могу сделать то же самое?..
Мы с Онезоргом ограничиваемся короткими кивками.
— Молодцы, отличная работа, — выходит как-то сухо, видимо от неумения подобрать нужные слова. Неля чуть хмурится, с укором глядя на меня. Ну что поделать, не могу иначе. — Всё было хорошо? Виктор? Рудольф?
Единственное, на что ещё могу пойти, это назвать его по имени.
— Хорошо, хорошо! — усмехается Дёмин. — Хотя работёнка ещё та, честно признаться. Этот ихний Шнайдер, или как-его-там, совсем не дурак был. Таких задачек понаставил, сам чёрт голову сломит… Ну да к счастью, мы тоже не промах.
Улыбаюсь через силу. Дышать становится чуть легче, словно отпускают невидимые оковы. Хотя я прекрасно понимаю, что это только временная передышка. Как же немного времени нам отпущено, совсем чуть-чуть. После восьмого заряда всё закончится.
Хочется плакать.
— Да, как же я забыл! — Дёмин хлопает себя по лбу, поворачивается, обнимает Нелю. — Нас же с вами пригласили на танцы. Сегодня вечером будет вечеринка, просят непременно быть. Оль… давай в этот раз не будем упрямится? Ничего с той последный миной не случится, а нам всем, ну мне по крайней мере, срочно требуется отдых.
— Конечно, Витя, — я и не думала отказывать. Получить ещё одну отсрочку — да я сама бы что угодно отдала за лишние несколько часов здесь. Рядом с ними. — Конечно. Приглашают нас всех?
— Всех, всех! — он дурачась подкидывает счастливо взвизгнушую Нелю в воздух и снова ловит. — Попробовали бы только… кого-нибудь не позвать!
— Ну и прекрасно, — машу рукой, пытась изобразить беззаботность. — Значит, друзья мои, можете идти отдыхать, переодеваться в парадное и быть готовыми.
— Пойду я и в самом деле вздремну малость, — Дёмин широко зевает и устало поправляет съехавшую набок сумку с инструментами. — Неля, разбудишь.
Провожаю его взглядом и поворачиваюсь к неподвижному Онезоргу, молча наблюдающему за сей сценой. Выдерживаю пристальный взгляд.
— Рудольф, вы не могли бы задержаться? Мне надо с вами поговорить.
Он кивает. Дожидаюсь, пока Неля, понимающе посмотрев на нас, удаляется под каким-то благовидным предлогом, которого я даже не запоминаю. Всё внимание сейчас сконцентрировано на том, что мне потребуется сказать.
Отходим подальше от жилых домов. Предосторожность… а может просто шанс ещё побыть рядом — молча, не надеясь ни на какие подарки судьбы.
Наконец понимаю, что пора начинать. И начинать без длинных прелюдий.
— Рудольф, мы получили вчера пакет из штаба, вы знаете об этом. Там был приказ… после разминирования последнего заряда вы должны быть переданы в органы НКВД.
Ну вот, сказала. Не знаю, какой реакции жду и боюсь. Отвращение, презрение, разочарование, гнев? Но только не совершенно спокойного кивка, словно в подтверждение своим мыслям.
— Я ждал это.
Короткая пауза, за которую я пытаюсь выстроить в хаотическом беспорядке разбежавшиеся мысли и решить, как мне следует вести себя в ответ на подобное заявление. Понять же логику этого человека мне видимо не дано.
— Они не станут отпускать меня. Я слишком много знаю. Es ist offensichtlich. Я говорил, в России мне умереть. Только… почему вы рассказали мне это?
— Потому что я не хочу, чтобы вы умирали, — голос дрожит, выдавая волнение. Странно, я же всегда умела владеть собой. — Потому что это несправедливо! Потому что вы заслуживаете лучшей судьбы, чем эта.
Он чуть улыбается кончиками губ, но в этой улыбке таится горечь.
— Danke.
— Да идите вы к лешему со своим спасибо! — неожиданно не выдерживаю. — После восьмой мины я достану вам новые документы. Насчёт денег не обещаю, но сколько получится. Снимете в виде исключения свою униформу и доберётесь до границы. А там и ваша Германия, там вас уже найти будет не так просто.
— Нет, Ольга, — он бережно берёт мою руку в свои, внимательно смотрит в глаза. — Они всё поймут, если меня не будет. Обвинят тебя.
— Пускай, — я же не плачу, верно?.. — Пускай. Мне ничего не будет. Я на слишком высокой должности, чтобы меня могли наказать из-за одного нелепого обвинения.
— Ты не говоришь мне правду, — недоверие.
— Это правда, — как можно больше убедительности. — Верь мне, пожалуйста. Разве я когда-нибудь подводила тебя? Не исполняла своих обещаний?
— Ты обещаешь, что с тобой ничто не случится? — тихо-тихо, на грани дыхания. Уверенно-нежное пожатие руки как жест чего-то светлого и искреннего. Неожиданный переход на «ты» кажется таким правильным и нужным, и даже странно, что я не поняла этого раньше.
— Обещаю. Только и ты обещай… что примешь мою помощь.
— Хорошо.
— Смотри, я ведь запомню, — улыбаюсь. Позволяю себе короткий, почти незаметный выдох облегчения — я и не заметила, что задержала дыхание. — Ну что, возвращаемся? А то Дёмин опять примчится меня спасать на взмыленном коне.