Кивает. Поворачиваем обратно к нашей временной базе.
Улицы пустые… Ах да, сегодня же танцы. И мой последний вечер в этом времени, с этими людьми — такими близкими и такими далёкими. Последний, ибо больше тянуть нельзя. Как только будет обезврежена последняя мина и организован побег Онезорга, мне надо будет возвращаться. И пытаться как-нибудь расхлёбывать то, что я натворила.
А натворила я много.
— Оля, ну где вы опять запропастились?! — Неля выбегает навстречу, лёгкая, как горная серна, в воздушном сиреневом платье. Сейчас ничего в ней не осталось от солдата; изящную фигуру уже не прячет безликая униформа, волосы красивой волной спускаются на плечи.
Восхищённо наклоняю голову.
— Ты прелестна, Нельчик. Правда-правда. Все мужчины сегодня будут у твоих ног.
Смущённый румянец окрашивает щёки.
— Скажешь тоже! Сама вот до сих пор не готова. И только попробуй сказать, что ты никуда не пойдёшь! Или найдёшь ещё какую-нибудь причину!… Кстати, Рудольф, тебя Витя звал.
Онезорг вопросительно поднимает бровь, но молча проходит в дверь. Неля хватает меня за руку, чуть ли не силой таща к какому-то соседнему зданию жёлтого цвета.
— У тебя конечно же никакого платья или наряда нету… Но это не проблема — смотри! Здесь раньше был театр хороший, ещё до войны, и много одежды разной сохранилось. Подбери сама, что тебе понравится, одевайся и приходи, — она останавливается, упирает руки в бока; взгляд грозный, как у рассерженной богини. — Приходи обязательно, слышишь! Рудольфа мы с Витей уже обработали, так что отказ не принимается.
— Ну если уже и Рудольфа обработали… — улыбаюсь подобной заботе. — Хорошо, Нельчик, я приду. Может только чуть попозже. Обещаю — так что можешь смело идти с Виктором под одной ручкой и с Рудольфом под второй и начинать праздновать.
— Ладно, смотри мне! — она машет рукой и торопливо убегает. Со вздохом провожаю её взглядом и захожу внутрь полуразрушенного здания. Платья, говорите?
Пока я рассматриваю себя в покосившемся зеркале на ум невольно приходит мысль о том, как же было трудно несчастному Штирлицу постоянно играть свою роль. Казалось бы — мне должно быть проще, моя легенда безупречна, над головой не висит дамоклов меч быть узнанной, ибо под рукой всегда есть заветный медальон. И тем не менее раз — и вылезет какое-нибуль слово, жест, мысль, по которым сразу видно, что я не та, за которую себя выдаю. Тяжело быть актёром…
Вот и сейчас — мне бы идти на бал времён царской России, а не на сельский праздник, тем более послевоенного времени. Но кто бросит камень в девушку, которая хочет быть красивой? Кто посмеет упрекнуть учёного, который хочет поставить новый опыт?
Не опыт — маленький психологически-социальный эксперимент.
Место сбора найти не сложно — музыка разносится по всему посёлку.
На несколько секунд замираю в прихожей, куда не попадает яркий свет. Сознание привыкает к пёстрому гулу голосов, восклицаний и перешёптываний. Играет гармонь, слышится звон стаканов за любовь, за успех, за дружбу. Всё как обычно. Даже немного, самую малость скучно.
Усмехаюсь про себя. Устроим небольшую встряску?
Дожидаюсь окончания незатейливой мелодии и захожу внутрь. Виват!
— Сыграйте, пожалуйста, вальс, маэстро, — выдерживаю нужную паузу, с иронической улыбкой оглядывая остолбеневших собравшихся. — Раньше в России любили этот танец.
В принципе, я была готова к тому, что в меня просто запустят каким-нибудь полугнилым помидором и выгонят вон, дабы не мешала празднику. Была готова и к ехидным смешкам в духе Дёмина о буржуях и иже с ними. Просто хотела проверить одну гипотезу на практике.
Гармонь сперва неуверенно, но потом всё громче и чётче начинает играть знакомый ритм. Считаю про себя первые такты. Раз-два-три… Раз-два-три…
— Ну что же, товарищи мужчины? — насмешливо поднимаю бровь — Вам не хватает умения или всё же смелости? Вальс ведь танцуется не в одиночку.
Провокация чистой воды — я знаю. Единственно для ублажения моего эгоистичного женского любопытства. Даже не буду пытаться искать себе каких-либо оправданий, ибо все они будут уже зараннее лживы. Всё это выступление было предназначено для исполнения одного моего желания.
— Позвольте пригласить вас, — Онезорг чуть склоняет передо мной голову. Приседаю в лёгком ответном реверансе, кладу ему руку на плечо. Да, разумеется.
Танцевать — действительно дар.
— Чему вас только учат в вашей военной академии… — спрашиваю вполголоса с едва заметной улыбкой. Он поворачивает голову, чтобы видеть моё лицо.
— А вас?
— Меня? — смеюсь, потому что чувствую себя совершенно безоговорочно довольной. — Меня учили жить. Как просто, верно? И не бояться рисковать… разумеется, если цель того стоит.
Молчание.
Раз-два-три… Раз-два-три…
— Я никогда не пойму русских, — неожиданно признаётся Онезорг. — Почему ты это сделала? Ты специально дразнишь их — Дёмина, остальных? Почему?
— Почему? — кружение танца завораживает и очаровывает. — Какое мне дело до остальных! Только не сегодня… Я хотела удивить тебя. Мне удалось?
Он выдерживает паузу, пока я не начинаю думать, что и в этот раз он предпочтёт не отвечать. Потом негромкое:
— Да.
На секунду отвлекаюсь, чтобы увидеть, что к нам присоединились и другие пары. На миг встречаюсь глазами со счастливой Нелей, положившей голову на плечо Виктору. А говорил, что не умеет танцевать, подлец! Ну ничего, я ему ещё припомню… как врать старшему по званию.
— Это последняя ночь, Рудольф. Наверное, я не должна была так поступать… Но всё же я рада, что всё сложилось именно так, а не иначе. Надеюсь, и ты простишь меня за эти маленькие вольности, что я себе позволяла.
— Ольга, — он внезапно резко останавливается, пристально вглядываясь мне в глаза. — Ольга, я всё бы подарил тебе, всё отдал… но у меня ничего не осталось. Даже жизнь теперь зависит не от меня. Я не хочу, чтобы ты страдала… прости!
Следующая за этим короткая, пронзающая насквозь фраза на чужом языке, поклон, и Онезорг стремительно выходит из зала. Ко мне подбегает изумлённая Неля.
— Что он сказал? — почти ровным голосом. Переводчица на одну секунду заминается, словно не уверенная в адекватности моего восприятия. Не скажу, что её подозрения так уж беспочвенны. Но на сегодня уже хватит встрясок. Тем более, что я сама почти уверена в смысле сказанного.
— Я тебя люблю.
Киваю самой себе. Плакать непозволительно, поэтому я лишь криво улыбаюсь.
— Да.
— Что да, Оль? — девушка встревоженно касается моего плеча. Чуть поворачиваю голову. Как это она не успевает следить за ходом мыслей? Всё же так просто — как вопрос, так и ответ. Иначе и быть не может.
— Да. Я тоже.
Утро такое серое, что каждую секунду ждёшь дождя. Промозглый северный ветер трепет и рвёт волосы, швыряет в лицо дорожную пыль, выдёргивает из того благословенного состояния относительного равновесия, которого мне удалось добиться к концу ночи. Правда, всё это рухнуло уже намного раньше, едва только на выходе я встретилась взглядом с Онезоргом. На неуловимый миг — достаточно для того, чтобы всё опять перевернулось с ног на голову. И своим внутренним стальным табу — не имеешь права.
Провожаю глазами стаю птиц — верно вороны, хотя отсюда не разглядеть. И вновь заставляю себя вернуться к передуманному десятки раз за ночь плану действий. Взвешенному, логичному и до тошноты правильному, от которого нельзя отклониться ни на шаг. Хватит! Когда я вступала в эту игру, я знала, чем всё закончится. Знала, на что шла.
Только не думала, что это будет так больно.
Разминировать мину. Достать новый «чистый» паспорт. Дать денег. Попрощаться. Нажать кнопку временного перемещения.
Может и не надо прощаться — и так слишком тяжело дался этот взаимный взгляд. Уйти по-английски, мне же нравятся англичане, правда, — одним рывком обрубив за собой все нити, нас соединившие. А там — у каждого свой путь и чистая совесть. А сердце… ну что же.
Всегда приходится чем-то жертвовать.
Неля непривычно молчалива, и даже Дёмин воздерживается от своих привычных едких подколов и шуточек. Всё погрузилось в тишину, словно сберегая этот последний час вместе.
Машина — снова машина — подъезжает к заданному пункту.
— Ну-с, Ольга, пожелаешь нам что-нибудь сегодня? — неуклюжая попытка завести разговор и хоть немного поднять настроение.
Безликим голосом:
— Удачи.
Дёмин со вздохом отворачивается к Неле, виновато пожимает плечами, словно говоря — ну, я пытался. Девушка опускает взгляд. Не могу винить их, они действительно хотят как лучше. Только теперь всё это уже неважно. Всё неважно, кроме…
Как-то непривычно молчаливо в городе, чересчур молчаливо даже для такой отвратительной погоды. Пустые улицы — словно все жители попрятались глубоко в дома.
— У меня нехорошее предчувствие, — тихо говорю. Неля оглядывается, скрывая волнение.
— Неужели опять опоздали?…
Машину чуть бросило в сторону, видимо Дёмин на миг не удержал руля. Раздражённо кусаю губу: было бы очень некстати именно сейчас разбиться об какой-нибудь случайный столб, в паре шагов до конечной цели всей этой эскапады.
— Спокойно, капитан, — сквозь зубы. — Не доводим дело до аварий. В конце концов, ничего экстремального ещё не произошло.
Вдох-выдох, ехидно-саркастическое "Есть, товарищ майор!", и снова такие же безлюдные улицы и повороты. Успокаиваю себя вполне логичными мыслями о том, что может быть в городе особое собрание, рыночный день, да и мало ли что ещё.
Машина выезжает на главную площадь, и Дёмин с силой выжимает тормоз при виде линии оцепления из вооружённых солдат. Несколько человек с оружием тут же подбегают к нам.
Чёрт возьми! Мне надо чаще слушаться своей интуиции.
Гордо выбираюсь наружу, придаю голосу оскорблённо-яростную интонацию.
— Что здесь происходит?! По какому праву задержка?! У меня распоряжения…
— Они вам больше не понадобятся, товарищ Орлова, — военный с презрительным и хищным взглядом выходит из дверей здания самоуправления, неторопливо приближается к нашей застывшей в недоумении бригаде. — Товарищ Дёмин, товарищ Погодина, также благодарю вас за отличное выполнение задания. А этого уведите.
Кивок на Онезорга, и двое солдат тут же подбегают к нему, силой заводя руки за спину. Ко мне наконец возвращается дар речи.
— Погодите! Что же вы делаете?! А восьмой объект?! Мы же ещё не закончили!
— Восьмой объект час назад был успешно разминирован вам вероятно знакомым капитаном Шнайдером, который согласился с нами сотрудничать… после недолгих уговоров.
Неля передёргивается, и я отчётливо вижу, как военный, судя по погонам не меньше чем сам генерал, наслаждается ситуацией. И понимаю, что за смысл был вложен в слово «уговоры».
— Так что можете считать, что я ваше задание принял. И нечего на меня так смотреть. Вы же получили пакет с инструкциями, верно? Так что можете этого немца благополучно выбросить из головы. Это уже не в вашей компетенции.
Всю силу воли вкладываю на то, чтобы не придушить его на месте, а медленно кивнуть в ответном согласии.
— Есть, выбросить из головы.
Кривая ухмылка, которую я сейчас ненавижу больше всего. Повелительный взмах рукой.
— Уведите его. А вы, товарищ Орлова, пройдёмте со мной.
Встречаюсь взглядом с Онезоргом. Вынужденная улыбка в ответ на моё немое отчаяние. Ну как же я могла этого не предусмотреть?! Как могла не предвидеть, что здесь нас уже будут ждать сотрудники НКВД?! Я виновата. Только я.
— Товарищ Орлова! Вы идёте или как?
С трудом подхожу ближе к нетерпеливо скрестившему на груди руки военному, стиснув зубы наблюдая, как один из солдатов резко толкает Онезорга в плечо, принуждая его увеличить шаг. Не позволю! Не позволю, слышите?!
Поворачиваюсь, и наши с генералом взгляды скрещиваются. Поединок — глаза в глаза. И моя вечно запаздывающая интуиция бьёт в набат, почти приказывая резко бросится в сторону, уходя с линии прицела. За короткий миг до того, как с его губ срывается:
— Взять её!
Видимо всё же где-то проскользнуло крошечное несоответствие в моей поддельной легенде, которую и сумело обнаружить бдительное око НКВД.
Дальше всё перемешивается, словно в безумном калейдоскопе — отчаянный и испуганный крик Нели, хватающийся за кобуру Дёмин, вспышки выстрелов где-то совсем рядом, отрывистый голос генерала с приказом бить на поражение и изнуряющий бег-гон по улицам, шарахаясь то в одну, то в другую сторону. Дома вырастают по бокам, катастрофически не хватает воздуха, и я только ещё раз успеваю подумать, как же я ненавижу чувствовать себя зверем.
Впереди внезапно вырастает стена, и я на миг отрешённо замираю, с неожиданной чёткостью понимая, что это тупик. Что это конец.
Значит, остался только один выход. Последний.
Выход там же где и вход.
Словно в замедленной съёмке достаю из-под рубашки медальон, непослушными пальцами открываю стальную крышку и, уже слыша совсем близко тяжёлое дыхание «гончих», нажимаю на миниатюрную кнопку.
Мир вторично растворяется в темноте.
…Время…
Прежде чем перед глазами перестают мелькать чёрные точки проходит не менее полминуты. Такой вот побочный эффект — надо будет не забыть сообщить об этом профессору…
Профессору? Ах, да.
Оглядываюсь и мысленно благодарю провидение за то, что тупик в прошлом так и остался тупиком в настоящем. В смысле, здесь не построили новый бетонный дом или что-нибудь в этом роде. А то бы от меня осталось лишь печальное воспоминание…
Людей не видно, да это и к лучшему. Искренне надеюсь, что никому не придёт в голову высунуться на улицу и забрести в сей переулок. Иначе он будет весьма удивлён, тем более, что моя одежда мало соответствует современной моде.
Тяжело опираюсь спиной на стену, усаживаясь прямо на землю. Мысли разбегаются в разные стороны, словно после обильного возлияния. Подрагивающей рукой выуживаю из своего рюкзака тщательно спрятанный мобильный телефон. Секунду смотрю на дисплей, не в состоянии решиться набрать номер. Ну ладно, если здесь — в этом настоящем — есть дома, значит люди всё же ещё существуют и не поубивали друг друга. Несомненный плюс.
Так, хватит паниковать. Первым делом — связаться с Рудовым.
Чуть ли не на генетическом уровне привычными движениями нажимаю чуть запылившиеся кнопки…Пять… три… звонок.
Жду. Сердце бьётся вместе с заунывными гудками.
Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!…
— Ольга, это ты?!
Вот так, без лишних предисловий. Время чересчур дорого. С беззвучным вздохом облегчения откидываю голову, прислоняясь затылком к шершавой и холодной стенке.
— Профессор. Я вернулась.
— Да, я понял. Сейчас… минутку… — короткая пауза, в трубке слышны щелчки клавиш и резкие сигналы приборов. — Всё, я тебя засёк. Однако же далеко ты забралась от места отправления. Мне потребуется часа два, чтобы до тебя доехать. Оставайся на месте, никуда не выходи, никому не показывайся на глаза.
&;nbsp; — Да, разумеется, — и всё же не могу не спросить; слишком громко стучит сердце. — Профессор, сколько всего было Мировых войн?
Голос в телефоне меняет тональность на обеспокоенно-вопросительный:
— Ольга, с тобой всё в порядке? Две, конечно.
— Две… — непроизвольно расплываюсь в улыбке облегчения. — Конечно. Хорошо, приезжайте, я жду вас. Мне очень нужно отдохнуть.
Профессор промолчал и отсоединился, видимо предпочитая действовать, а не выслушивать мои бессвязные комментарии. Тем более, что я только что дала ему прекрасный повод заподозрить у меня некоторое помрачение рассудка. Не могу сказать, что это так уж беспочвенно.
Прикрываю глаза, поджимаю колени к груди. Рука машинально теребит цепочку с временным переместителем. И чувство вины — такое острое, что хочется завыть в голос. Чувство утраты — такое пронзительное и разрывающее, что пальцы судорожно царапают землю. Казалось бы — чего проще — оказаться там же, в прошлом, на каких-то несчастных полчаса раньше, уже зная о том, что произойдёт. На полчаса, даже меньше, только чтобы Дёмин успел развернуть машину до въезда в город. Большего и не требуется; я бы успела.