Нельзя. Нельзя, запрещено, ибо две моих личности в одном периоде времени могут вызвать неконтролируемое искажение измерений… кажется так объяснял профессор. И это неизбежно приведёт к катастрофе и уничтожению. Время — чересчур опасная игрушка.
Что остаётся? Просто забыть.
Только вот не так это и просто.
Кажется, я заснула. Прямо там, на холодном асфальте, свернувшись, как побитый голодный щенок. И пришла в себя лишь уже на мягком сиденье профессорского автомобиля.
— Ну что, проснулась, Спящая красавица? — добродушный тон и внимательный взгляд. — Уже в состоянии начать рассказ или подождём до дома?
Меня хватает на ироническую усмешку. Интересно, он долго тренировался в искусстве скрывать любопытство? Хотя, на мой взгляд, актёр из профессора так себе — уж очень явственно виден азартный блеск в глазах за стёклами очков.
— В состоянии-то в состоянии… — тяну, довольно наблюдая за всеми отражениями эмоций на лице. — Но лучше подождём, пока вы не встанете из-за руля, а то мне не хочется случайно влететь в какую-нибудь аварию после всего пережитого…
Рудов недовольно крякает. Но не возражает, только осторожно осведомляется:
— Надеюсь, ты не собираешься мне сказать, что нарушила Правила временного путешествия?..
Зажмуриваюсь.
— Надежда умирает последней.
По приезду мне надо будет сразу выбрать себе стратегически верное место, откуда легко будет сделать ноги, если реакция Рудова превзойдёт все мои скромные ожидания. А в том, что мой рассказ ему о ч е н ь не понравится, я совершенно не сомневалась. Ну может, не весь рассказ, но одна конкретная его часть так точно.
Не сказать, что моё предчувствие меня подвело.
— Что?!!! Повтори, что ты сделала!!! — профессор в диком ужасе хватается за голову. — Нельзя, сколько раз я тебе повторял?! Нельзя вмешиваться в естественный ход событий! Ольга, ты хоть понимаешь, что могла разрушить всё наше настоящее время?!
Молчу, изображая глубочайшее раскаяние. Хоть мне и в самом деле очень стыдно. Стыдно, потому что не сумела оправдать оказанного доверия. Стыдно, потому что превратила научный эксперимент в плохо разыгранный фарс. Нет оправдания — виновата.
Рудов с тихим стоном оседает на стул, трёт лоб рукой.
— И как теперь выяснить, что за перемены у нас произошли из-за сего поступка?!.. И как вернуть всё на свои места? Если это вообще возможно…
— Не произошло ничего глобального, — тихо рискнула сделать замечание. Профессор чуть не запустил в меня некстати подвернувшейся под руку пепельницей.
— Случайность!! Простое стечение обстоятельств! И потом как ты можешь утверждать нечто подобное?! У нас, быть может, в Европе — быть может! А где-нибудь в Африке, Австралии, Азии?! Ты себе даже не представляешь, насколько всё во времени взимосвязано…
— Что русским делать в Африке? — на мой взгляд резонный вопрос, на который Рудов только безнадёжно машет рукой, видимо устав от бессмысленной полемики.
— Ладно, будем считать, что тебе повезло. Невероятно, дико, фантастически! Просто в голове не укладывается… У меня нет другого объяснения этому факту. Я только вот одного никак не могу понять. Какого чёрта, Ольга? Какого чёрта ты поставила под угрозу провала весь эксперимент, который я планировал несколько лет?
Молчу, чуть пожимая плечами. Профессор ещё немного нервными движениями поднимает кружку с чаем, делает короткий глоток. Усмешка.
— Хорошо, что я тебя к Наполеону не отправил…
В тишине он поднимается, несколько раз прохоживается от одного угла комнаты до другого, потом внезапно подходит к письменному столу. Достав знакомую чёрную папку с архивными документами он быстро пролистывает страницы, потом на миг замирает, вчитываясь, и резким движением перебрасывает её мне.
— Свою заметку посмотри.
C возрастающей тревогой нахожу ту самую заученную наизусть, пожелтевшую от времени бумагу из НКВД, пробегаю глазами по сухим строками. Ещё раз…
Вторая часть изменилась.
"…Лейтенант Р. Онезорг задержан сотрудниками после обезвреживания седьмого снаряда. Расстрелян 26 мая 1945 года. Дело закрыто".
Прикрываю глаза.
Расстрелян. Всё-таки расстрелян. После всего — и без сомнений и колебаний. Всего лишь на третий день после моего исчезновения, стало быть практически без суда. И на что же я рассчитывала? На что осмелилась надеяться? Снисходительность к врагам — смешно.
— Это несправедливо!
Рудов недоумённо поднимает бровь в ответ на мою реплику обиженного ребёнка. Когда я со злостью захлопываю папку и резко откидываюсь в кресле, у него в глазах наконец-то мелькают весёлые искорки понимания.
— Я же говорил тебе не браться судить тех людей с нашей позиции. Это заранее безнадёжное занятие и неблагодарное к тому же. Оставим это…
— Оставим? — сквозь зубы. — Нет, я это так не оставлю.
В голосе профессора появляется заметное напряжение.
— И что же ты собираешься делать? Надеюсь, не…
— Именно, — решительно поднимаюсь и подхожу к двери. Ещё раз проверяю наличие своего крошечного медальона — а по научному "временного перемещателя". Рудов в некоторой оторопи следит за моими действиями. — Я возвращаюсь в прошлое.
— Нет! — коротко резюмирует профессор.
— Да, — на пороге оборачиваюсь. — Вы мне поможете?
Рудов с мученическим стоном обхватывает голову руками. С улыбкой слушаю такое знакомое "За что мне эта напасть?" и всё больше проникаюсь уверенностью в том, что желанную помощь и главное поддержку я всё же получу.
Потому что в должной степени подготовить меня к путешествию в прошлое может только один профессор. А дел будет очень много — если конечно я не хочу изменить существующую на данный момент ситуацию в худшую сторону.
Нужно ведь не только подготовить всё необходимое для побега. Помимо всего этого — деньги на ближайшее будущее, достоверные «чистые» документы, которые не смогут раскусить даже специализированные органы. Билет на поезд куда-нибудь в Европу — подальше от России. И много других мелких ньюансов, которые мне самой ну никак не учесть полностью. И поэтому я так рада, что Рудов всё же скрепя сердце соглашается на мою авантюру.
— Главное, никакой самодеятельности, — в последний раз инструктирует меня профессор. Слушаю вполуха, машинально киваю. Разум сосредоточен совсем на других вещах. — Проходишь в здание, усыпляешь охрану, забираешь своего Онезорга. Где должны быть машины — знаешь, я уже обьяснял. Подробный план здания имеешь. Это пропуск, — принимаю жёлтую бумажку с заковыристым росчерком. — Кем подписан, лучше не спрашивай.
Киваю. Лучше действительно не спрашивать. Надеюсь, ему не пришло в голову подделывать подпись самого Сталина…
Рудов чуть сжимает моё плечо и отходит на шаг.
— Ну всё. Будь осторожнее. И запомни — никакой самодеятельности!!!
Усмехаюсь; рука касается едва заметной кнопки временного переместителя. Кажется, Рудов говорил что-то ещё, но я уже не расслышала. Темнота — как мгновенная потеря сознания.
Надо будет всё же попросить его усовершенствовать сей механизм.
Несколько секунд на то, чтобы прийти себя и даже не открывая глаз ощутить, как изменился воздух. Не чувствуется едких выхлопных газов, словно и дышать стало легче. Чуть пошатнувшись поднимаюсь на ноги, заставляю себя собраться и сконцентрироваться. Вновь войти в роль. Уже въевшиеся в кровь привычки поднимаются откуда-то из глубины. Резкий разворот плеч, ровный чеканный шаг, идеально прямая спина, сталь и холод во взгляде.
Выйти из-за прикрытия дома, уверенным шагом направится к мрачному серому зданию.
Солдат у входных дверей вскидывается и предупредительно опускает ладонь на кобуру. Не останавливаясь, достаю из внутреннего кармана профессорский пропуск, встряхиваю его так, чтобы сложенный вчетверо листок развернулся. Взгляд солдата мгновенно стекленеет и он застывает, уважительно отдавая честь. Столь же безмолвно убираю заветную бумажку обратно и прохожу внутрь. Интересно, чью всё-таки подпись скопировал Рудов?
Длинный коридор, снующие туда-сюда люди в военной и штатской одежде. Воссоздав в памяти план, поворачиваю направо в незаметный коридор, спускаюсь вниз по витой лестнице. Стальная решётка заперта, рядом охрана. Пропуск как по волшебству раскрывает все двери. Дальше, вдоль закрытых камер, ещё ниже по очередной лестнице — это здание тянется на целых три этажа под землёй. Мне в самый низ — куда уводят уже приговорённых.
У последнего блока усиленная охрана. Даже при виде заветной бумаги из глаз солдат не исчезает острая подозрительность.
— Не положено.
— Только поговорить, — главное сохранить этот бесстрастно-уверенный тон. — Десять минут.
Переглянувшись, отпирают стальной замок. Один из охранников кидает выразительный взгляд на часы. Мысленно усмехаюсь — кто бы мне говорил о времени!
Вхожу и закрываю за собой дверь.
Как всё-таки долго мы не виделись… По крайней мере, для меня.
Пара секунд безмолвия, пока Онезорг устало поворачивает голову в сторону вошедшего. И поднимается единым стремительным движением, во взгляде смешались в хаотическом сумбуре изумление, радость и тревога.
— Ольга!..
Киваю с лёгкой, чуть вымученной улыбкой, подмечая все детали — и этот рубец на виске, и рассечённую губу, несколько скованные движения левой руки. Я надеялась, они смогут обойтись без этого. Без дополнительных «уговоров».
В серых глазах появляется оттенок страха.
— Ольга… Ты тоже… арестована?!
— Рудольф, — прерываю его коротким жестом. Глубоко вдыхаю, мысленно настраивая себя на предстоящий разговор. Почему это всегда кажется таким сложным?
— Выслушай меня, не перебивая, пожалуйста… Завтра тебя расстреляют.
Потом понимаю, что наверное стоило начинать не с этого, но Онезорг в ответ только чуть пожимает плечами. Полнейшее безразличие — значит, ждал?
— Я предлагаю тебе три варианта на выбор, — нетерпеливо машу рукой, когда он пытается что-то сказать. — Все вопросы после! Итак, вариант первый: всё остаётся как было, я сейчас ухожу, и завтрашнее событие случается как и было запланировано. Но, думаю, это нам не подходит, и мы сию версию рассматривать не будем.
Короткая, несколько ироничная ответная улыбка. Руки скрещены на груди, пытаясь скрыть волнение. Что же, вполне понимаю. Уже приготовившись к смерти, внезапно получить хоть какую-то крохотную надежду. Я сама нервничаю едва ли меньше.
— Вариант второй: мы сейчас устраиваем тебе побег. Документы готовы, деньги есть, билет на поезд купим уже в Москве. На твой выбор — Франция, Англия, Германия… куда пожелаешь, в общем. Можно даже в Америку, хотя придётся подольше повозится…
— Ольга, — он всё-таки не выдерживает и прерывает моё словоизлияние. — Это невозможно. Слишком много солдат здесь. Бежать невозможно.
— Значит, с остальными пунктами этого варианта ты согласен, — мельком кидаю взгляд на часы, время, отпущенное мне охраной, почти на исходе. Ну что же, основное уже было сказано. Пора переходить к более активным действиям.
У меня есть своя версия «уговоров».
Достаю из сумки помещающийся в ладони баллончик с усыпляющим газом мгновенного действия. Сделав знак Онезоргу чуть отойти, стучу в дверь. Замок послушно щёлкнув, отпирается. Без колебаний нажимаю незаметную кнопку, выпуская струю зеленоватого газа прямо в лица охранников. Они так и не успели понять, что произошло.
Оглядываюсь на Рудольфа. Демонстрация явно произвела впечатление.
— Только сон, — поясняю в ответ на несколько тревожный взгляд. Перешагиваю неподвижные тела, на ходу надевая респиратор и перебрасывая второй Онезоргу. — На всякий случай. Теперь радиус поражения будет немного пошире.
Да, Рудову пришлось потрудиться, чтобы объянить, зачем ему срочно потребовалась граната из снаряжения ОМОНа с усыпляющим газом.
Чтобы закинуть её в коридор, особых навыков спецназовца не потребовалось. Правда моей заслуги тут было мало, ибо никто попросту не ожидал нападения. И разумеется, не успел приготовится к атаке подобного рода. Ну, а про себя я не могу сказать, что мне совсем уж не понравилось играть в Шварценегера.
Шагать по коридору с беспорядочно лежащими на полу людьми было немного непривычно. К счастью, уже скоро мы повернули в другой переход, который, если верить плану здания, должен был вывести нас к стоянке машин, или как она там раньше называлась?..
Несколько раз всё же приходилось консультироваться с картой. Ещё дважды — использовать усыпляющий газ. Страшно подумать, что могут подумать вышестоящие чины, когда обнаружат столь повальный сон. Наверно решат, что это была специальная немецкая диверсия с целью похитить бесценного агента. Мда…
Онезорг молчал всю дорогу, видимо приходил в себя. Видимо, ему ещё не доводилось участвовать в подобной операции спасения. Ну… в принципе, мне ещё тоже не доводилось.
У машин всего один солдат. Балончик уже на исходе, поэтому пришлось воспользоваться шокером. Надеялась, что мне не придётся к этому прибегать, а можно будет обойтись более гуманными средствами. Но когда это у меня получалось выполнить всё запланированное?
— Надеюсь, ты умеешь водить этот агрегат, — нервно выдыхаю, быстро забираясь на соседнее с водительским сиденье и захлопывая дверь. Мои способности по вождению распространяются только на машины с автоматической коробкой передач. К сожалению.
Рудольф кивает, но и у него это движение получается несколько дёрганым. Мысленно даю себе подзатыльник — надо было хоть морально подготовить человека к тому, что ему предстоит увидеть. Ну да что уж теперь поделать: если ты от рожденья идиот, то это неизлечимо.
Машина трогается с места ощутимым рывком, выравниваясь только на выезде из двора. Оглядываюсь — погоня, как и следовало ожидать, отсутствует. Ну, може, я немного перестаралась с усыпляющим газом. Облако не должно было накрыть всё здание… по крайней мере, как вначале планировали мы с профессором. Ну, утешусь тем, что всё к лучшему.
— Два часа форы, — выдыхаю, откидываясь на спинку жёсткого сиденья. — Потом действие газа закончится, но мы уже будем слишком далеко. И потом, если предположения проф… гм, моего учителя верны, то он должен вызвать лёгкую потерю памяти. Не хотелось бы, чтобы на уши подняли всю армию…
Скосив глаза, смотрю на напряжённое лицо Онезорга, побелевшие руки, удерживающие руль. Не сдержавшись, фыркаю — видимо сказывается перегрузка нервной системы.
— Расслабься уже, Рудольф. Проехали. Больше таких экстремов не будет.
— Невозможно… — взгляд в прострацию. — Как?!!
Машина совершает рывок в сторону, я с взвизгиванием вцепляюсь в ручку двери.
— Блин, ты предупреждай хотя бы! Ну как, как… Разве сейчас это имеет большое значение? Главное, что всё получилось именно так, как я хотела. Ну, может, не совсем всё, но большая часть так точно.
— Теперь мне не стыдно… что Германия проиграла войну.
Хмыкаю. Знал бы он! И всё-таки хорошо, что Рудов не видел этой «диверсии». А то бы он мне стопроцентно голову свернул за подобную самодеятельность.
Прокручиваю в сознании эпизоды последних двадцати минут и мысленно глажу себя по головке. Молодец, Оленька. Хорошо сработано. И потом, если сама себя не похвалишь, то кто же ещё сделает подобную глупость?
— Куда мы едем? — наконец прерывает затянувшееся молчание Онезорг. Я с некоторой неохотой отрываюсь от своих размышлений типа "а что, если", уже прочно свернувших в область фантастики, и пытаюсь сконцентрироваться на настоящем. То есть, прошлом. То есть… А, леший с ним, какая разница!
— А вот это уже ты решай, ладно? Я тебе вон сколько альтернатив предоставила.
Встряхиваю сумку и после минутных розысков гордо вытаскиваю оттуда мной и Рудовым кропотливо сработанный паспорт. Выглядит достоверно на все сто баллов. Профессор постарался. А когда усилия прилагает мэтр такого масштаба, всем остальным остаётся только развести руками и тихо осесть в уголочке.
Даже фотография есть, но это уже лично моя заслуга. Ну и компьютера, конечно.