Хозяйка пришла через две недели. Без очков и без макияжа, но в черном платке.
— Окулист сказал, что я слишком мажу глаза, — сказала она. — От этого ячмени и были. Но все в этом мире не бесплатно дается. Мама с папой умерли — с промежутком в неделю. Хоть и болели давно, все равно неожиданно…
Массажист Х., держащий фигу в кармане, открыл рот.
— Когда? — спросил он.
— На прошлой неделе. Вот, траур ношу. Но с другой стороны, теперь я богатая невеста, доктор.
— Позд… В смысле, сочувствую, — сказал массажист Х. — Желаю вам найти хорошего мужа. А меня пациент ждет, извините…
— Нихера себе, — сказал массажист У., когда она ушла. — Это получается, ты их убил? Нельзя этим заниматься, если последствия не просчитал.
— Почему я? — заорал массажист Х. — Она сама мечтала об этом! Наверное, рикошетом от нее… И вообще, херня все это, совпадение!
— Не знаю, не знаю, — сказал массажист У. — Но будь с этим осторожнее…
ДЕВОЧКА И СМЕРТЬ
Люди — существа суеверные. Несмотря на то, что большая часть охвачена тремя-четырьмя монотеистическими религиями, люди все равно верят в домовых, чертей, леших, астрологию, хиромантию, — такой языческий коктейль, который веками заинтересованные в единовластии особи пытаются вылить и заменить на чистое и однородное. Не получается. Тот же Христос остается одним из компонентов язычества. Человек никак не может разобраться с тем, как проявляет себя Невидимый, кто он на самом деле, в каком мире мы живем — светлом или темном. Это далеко не решенный вопрос, и его нерешенность иллюстрирует эта история, которую нельзя назвать забавной в светлом мире, но парадокс в том, что в светлом мире она бы просто не случилась…
— А можно я к вам внучку приведу, доктор? — сказала пожилая пациентка. — Упала с велосипеда, теперь ножка болит, бедро. Уже два месяца болит и все сильнее…
Она привела девочку 9-ти лет. Хорошую, веселую мальвину. Пока массажист Х. делал массаж бабушке, девочка рисовала фломастерами яркие картинки. Потом он осмотрел ее ножку, шутя и щекоча. Она смеялась. Ее паховые лимфоузлы были увеличены, это насторожило. И кожа была странного, не детского, сероватого оттенка, уже знакомого массажисту.
— Знаете, — сказал он бабушке, — вы сводите ее к хирургу, сделайте рентген, а потом онкологу покажите. На всякий случай. Или даже сначала онкологу. Может, конечно, просто ушиб кости, но я не вижу ничего серьезного в этом плане. Беспокоят лимфоузлы, и лучше перестраховаться…
— Да, все на бабушку легло, — сказала она. — Мама-то совсем ребенка забросила — второй раз замуж вышла, сейчас беременная от этого мужика.
— А какой срок? — спросил массажист Х., смутно чувствуя, что это почему-то важно.
— Да два месяца.
— И внучка упала два месяца назад… — задумчиво сказал он.
Когда бабушка с девочкой ушли, массажист Х., рисуя на бумаге круг, сказал массажисту У.:
— У меня вот какое подозрение. Следи за логической цепочкой. Девочка упала в тот самый момент или около, когда в ее маме зародился плод. Этот зародыш — от ее отчима, и, судя по срокам, если родится, то в знаке Скорпиона. Скорпионы часто пользуются наследством своих умерших раньше них родственников, и это, я думаю, относится не только к материальным предметам или деньгам, это относится к энергетике вообще. Есть такой феномен, как пожирание одного близнеца другим во время внутриутробного развития — конкуренция. Есть такой феномен, как конкуренция у львов — молодой лев, побеждая старого и забирая у него самку, убивает детенышей первого мужа — а самка смотрит на это совершенно спокойно — не сопротивляется, во всяком случае. Улавливаешь?
— Ну, мне кажется, ты перегибаешь, слишком сложная цепочка… — сказал массажист У.
— А, по-моему, простая… — сказал Х., глядя в начерченный гороскоп девочки. — Видишь, у нее в Скорпионе Сатурн? И квадратура с Ураном… А кожа у нее, как у раковых больных — не совсем как у взрослых, но есть неуловимый налет, серый перламутр, знаешь же… Не хочет новый ребенок конкурента…
— Да хватит сочинять! Такая девчонка жизнерадостная!
— Вот и я говорю — хорошо бы ошибиться, но вопрос про срок зачатия невесть откуда пришел в голову, так всегда бывает, когда… Будем ждать.
У девочки обнаружили саркому бедренной кости.
— Я бы посоветовал маме сделать аборт, но уже поздно, да и не поверит, — сказал массажист Х. массажисту У. — Я бы сам не поверил. А вдруг эта мама как та львица? И этот ребенок, пусть на подсознательном уровне — обуза для нее?.. Короче, я думаю, если девочка переживет рождение ребенка, то выздоровеет…
Но девочка умерла в день рождения сестренки. Очень быстро для саркомы.
— И как теперь я должна в бога верить? — говорила, бабушка, утирая слезы, рассматривая рисунки фломастером, вынутые массажистом из стола. — Зачем он так сделал? Ей же здесь хорошо было, ее все любили!
— Не знаю, — сказал массажист Х., незаметно от бабушки, вытирая глаза. — Я не думаю, что бог добрый или злой. Он — никакой, он — одновременно черный и белый, он — серый в моральном плане. Это мы, люди, делаем друг другу добро, чтобы, в конечном счете, жить вместе. То, что у нас называется добром или злом, у бога называется притяжением или отталкиванием — всего лишь смена направлений одной энергии взаимодействия. И в самом деле, зачем ему делать добро? Он даже не понимает, что это такое. Он один в отличие от нас. Потому что он — целое, а мы и все вокруг — его части. Его можно пожалеть…
В ту же ночь сторож Х. написал трактат о доказательстве бытия бога. Он был очень зол на него, и абсолютно точно доказал, что бог есть, и что его нет. Но это — трактат, а не история, поэтому в данном тексте его не будет.
ЭРОС, МЕНТОС И ТАНАТОС
Покинув солнечные воды забавных историй, мы погрузились в печальные глубины жизни, на самое ее дно, где она обрывается. Теперь автор должен думать — как бы вернуться к солнцу быстро, но без вскипания противоречий в крови читателя. И, как ни странно, такой путь — кратчайший между двумя точками и при этом не прямой — обнаруживается. В нем присутствует страх смерти, но именно через него мы возвращаемся к маленьким радостям бытия, так и не поняв, что же все-таки произошло.
— Кажется, муж мой начал что-то подозревать, — сказала медсестра Э. — Хочет прийти на ближайший праздник, посмотреть на мужиков стационара.
— А кто, кстати, у нас муж? — спросил сторож Х. — Помню, директор строительной фирмы. А как человек-то он кто?
— А как человек он мент, — с присущим ей юмором ответила Э. — Еще год назад опером был. Капитаном уволился, создал фирму. Так что придет вычислять, с кем я тут шашни кручу.
И наступил обещанный праздник — чей-то день рождения. В пристрое был накрыт длинный стол, принесены стулья, поставлен на тумбочку магнитофон. На этот раз мужчин было больше — к массажистам добавился директор строительной фирмы — симпатичный, похожий одновременно на актеров Клуни и Лифанова, молодой мужчина. Он принес картонную коробку грузинского вина и торт, чем сразу расположил медперсонал, и заставил массажистов ощутить свою устарелость, подобно двум зубным щеткам с прямыми ручками из рекламы против щетки с изогнутой. Пришелец еще играл на гитаре, которую внес его шофер — внес и удалился ждать хозяина в машине. Сердобольные женщины, конечно, отнесли в машину селедку под шубой, оливье, и вернулись к новому центру общества.
— Пришел выяснить, кто из нас его жене люб, — шепнул массажист Х. массажисту У. — Будь осторожен!
Массажист У. кивнул:
— Он уже на меня смотрит, как гиена на падаль — знаю я эти ментовские взгляды… А на тебя почему-то не реагирует.
— Ну, ты мужчина представительный, а я для него — килька. Не может же он подумать, что его жена так мелко плавает… — засмеялся Х. — Главное, веди себя естественно, на Э. смотри в меру, как и на других.
— Ага, попробуй быть естественным под наблюдением…
Праздник развивался. Массажист У. упорно не смотрел в сторону Э., и чем упорнее он на нее не смотрел, тем подозрительнее становились взгляды ее мужа. Он даже позвал массажиста У. курить в туалет, и там, озирая вплотную, мрачно сказал:
— А ты здоровый парень, небось, топчешь кур-то местных? Вон тут их сколько.
Зато, увидев, как массажист Х. прикуривает, сунув спичку в приоткрытый спичечный коробок (таежная привычка), с уважением сказал:
— По-блатному прикуриваешь…
Пора отвлекать, — с жертвенной грустью понял массажист Х. и пригласил медсестру Э. на танец. Пока танцевали, муж стоял, отвернувшись к окну без штор, за которым была осенняя тьма.
— Какой у тебя тактичный мужик, — сказал массажист Х., касаясь носом ее щеки.
— Ага, — сказала она, отстраняясь. — Он сейчас за нами тактично в отражение следит…
Вскоре бывший оперуполномоченный принял несколько полных рюмок водки, пустился в одинокий и бурный пляс, подвернул ногу, катался по полу с завываниями, был отнесен в палату, уколот уколом, уложен на кровать, откуда жалобно звал жену. Она пришла и сидела рядом остаток вечера.
— Как так можно при женщинах верещать? — мстительно сказал У. — А еще мент называется. Психопатическая личность…
Прошло несколько дней. Сторож Х. сидел на дежурстве и по обыкновению что-то писал. Был поздний вечер, когда в дверь постучали.
— Привет, — сказал оперуполномоченный, входя с бутылкой. — Я подумал — скучно тебе, наверное, сидеть здесь одному. Выпить же всегда хочется, но не всегда есть с кем. Как смотришь на этот предмет? — и он щелкнул по бутылке ногтем.
Сторож смотрел отрицательно. Но опер смотрел подозрительно, и сторож неопределенно пожал плечами, прикидывая, какой разговор его ждет — длинный или короткий? Как обычно бывало со сторожем, ему все время попадались противники более тяжелой весовой категории. Вот и на этот раз он начал думать, что есть в комнате твердого и продолговатого на случай неудержимого развития событий. Впрочем, время на подготовку у него еще было — минимум одна рюмка, максимум бутылка, — святое же дело — вначале выпить с жертвой, и уже потом заколоть ее рогами.
— Но есть и еще вариант, — сказал опер, глядя внимательно в глаза сторожа Х. — Машина ждет, и если можешь оставить дежурство, сейчас садимся и едем в баньку. Потом доставляем тебя обратно. Вообще, я на этот вариант рассчитываю. Не все же с женой вечера коротать, — подмигнул он. — Может, и она куда гульнет, пока меня нет…
Этот довод убедил сторожа. В самом деле, сидеть здесь и ждать, что сюда внезапно заявится медсестра Э., было бы глупо. Лучше увести опера подальше.
— Поехали, — бодро сказал сторож, — Давненько не брал я в руки веник…
Идя к машине, он чуть не заложил руки за спину.
…Они ехали по огнистым улицам, потом пересекли мост и помчались по загородному шоссе, рассекая темноту фарами. "Как же я не догадался, что он задумал? И никто не узнает, где могилка моя", — с тоской думал сторож, сидя на заднем сиденье и глядя, как вспыхивают в свете фар дорожные знаки.
— Кстати, — сказал опер, — познакомься, мой шофер тоже вертолетчик. Училище-то разогнали, я ему работу дал. Капитан, между прочим…
— Летчик? — спросил Х., стараясь говорить мужественным голосом.
— Аошник я, — равнодушно ответил шофер, сворачивая с шоссе на лесную дорогу.
"Встретишь аошника — убей его", — вспомнил Х. аэродромную поговорку. — Народная мудрость не врет, — подумал он, глядя на мощный затылок молчаливого шофера, — не ты его, так он тебя".
— Что-то далековата банька, — сказал он, скребя пальцем черное стекло.
— Так не городская же! — хохотнул опер. — На озере она, хорошее местечко, тихое… Да не ссы, обратно с ветерком доставим!
"Неужели так бывает? — думал сторож Х., вытирая потеющие ладони о штаны. — Из-за одних подозрений, бездоказательно, возьмут и утопят как котенка. И это притом, что у меня столько недоконченных великих дел! А они потом попарятся, выпьют, закусят и продолжат их совершенно никчемную жизнь. И никто не узнает, куда я пропал, свидетелей-то не было. Нет, нельзя идти на заклание как теленок. Надо бежать. Пока изображаем неведение, а на месте сориентируюсь".
Машина качалась на ухабах, дорога петляла среди сосен. Ездоки молчали, глядя вперед. "Вот он, второй случай из трактата, — думал сторож. — Бог говорит — я есть, и сейчас воздам тебе за прелюбодеяние".
— Ты же доказывал, что меня нет, чтобы свободно и бессовестно предаваться греху, — говорил бог, толкая сторожа в бок. — А теперь что думаешь?
— А что тут думать, — отвечал сторож. — Признаю свою ошибку. И в самом деле, зачем они мне нужны? Глупо из-за этого вот так бесславно сгинуть. Только сейчас понял весь абсурд и неравновесность. Давай договоримся — я больше пальцем их не трогаю, — хотя, признаюсь, это будет трудно! — и просто сижу и пишу. Мне нужно написать роман, закончить разработку научной системы хиромантии и астрологии, и доделать единую физическую картину мира. Ты же знаешь, кроме меня этого никто не сделает. Я уже близок к разгадке. Тебе это в первую очередь нужно — познать бога полностью могут только его части…
— А вот и нет, — сказал бог. — Сам знаешь, я абсолютно равнодушен, мне вообще по барабану, что ты там пишешь. И когда появится единая картина мира — тысячелетием раньше, тысячелетием позже — мне это — как там по-английски? — мне это возле птицы. И потом, веры тебе никакой нет. Ты меня сколько раз просил помочь, обещал, что верить будешь — и что? Только выкарабкаешься, и опять за свое. Сам теперь выкручивайся…
И бог, дав ему дружеский, но ехидный подзатыльник, исчез. По всей видимости, ему было все равно — жив сторож или мертв.
Сторож открыл глаза. Машина стояла возле какой-то освещенной изнутри будки.
— Сидите, я сейчас, — сказал опер, вылез и вошел в будку. Вернулся с тремя девицами. — Не дергайся, — сказал он сторожу, — за все уплачено.
Девицы утолкались на заднее сиденье, вмяв сторожа в дверь, и машина покатила вниз, к озеру. Сторож немного повеселел — столько свидетелей на дело не берут. Может, все ограничится мордобитием? Хотя, менты, они хитрые, мало ли какой план разработал этот психопат…
На берегу стоял большой деревянный терем. На первом этаже была парилка, мойка и несколько тесных кабинок с деревянными полками — но, судя по царящей в них прохладе и запаху спортзала, явно не для парных забав.
— Ебом пахнет! — потянув носом, повеселел мрачный шофер.
Посидели в парилке, быстро помылись, и, завернувшись в простыни, поднялись на второй этаж. Там их ждал стол и лавки. Тут же в углу на подставке притулился телефон. Опер привычно снял трубку и заказал салаты и люля-кебаб. Все было принесено вежливым юношей.
После третьей рюмки, глядя на добрые лица друзей, сторож расслабился. Он даже начал шутить с девицами. Две были слегка потасканы и сильно накрашены, но третья, совсем молоденькая, была свежа и особенно хохотлива.
— А наш друг, — сказал опер, — между прочим, массажист, чтобы вы знали. И сделает массаж, кому захочет, прямо щас. Кто хочет?
"Погоди! — хотел сказать массажист. — Как это — кто захочет? Ты же сказал — кому я захочу!".
— Я хочу! — подпрыгнула самая молодая. — Можно?
— Конечно, — кивнул сторож, думая с облегчением, что хоть в этом повезло сегодня.
Они спустились на первый этаж, вошли в кабинку, он закрыл дверь на крючок.
— Стели простынку, ложись, — сказал, подумав, что прежде здесь не помешает окатить пол, полок и стены хлорамином. — И полностью расслабься. Работать тебе сегодня не придется. Понимаешь, я не знал, куда они меня везут, а то не согласился бы. Не имею женщин за деньги. А тем более — за чужие. Так что у тебя сегодня оплаченный отгул. Делаем просто массаж…
Она сказала, что ей девятнадцать, но, похоже, даже меньше, — думал он, гладя ее нежное упругое тело. Они были голыми, и ему нравилось, что все условности отсутствуют изначально. Он применил все запретные приемы, он оседлал ее и нежно терзал. Он сделал все, кроме главного. Хотя, не все — усеченный вариант, по понятным причинам общедоступности пациентки.