С раннего утра густой туман окутал берег и
море. Солнце не проникало сквозь серую толщу,
и сверху разливался белый, как молоко, свет.
— Хороший денек будет.
— Этот туман последний лед поест, завтра
чисто будет, —говорили рыбаки, идя на работу.
Предсказания оправдались.
Ветер всколыхнул нависшую над землей молоч-
ную муть. Стала она понемногу таять, расплы-
ваться. Вот уже открылась часть моря, спокойного,
бесцветного, вот показался обрывистый берег с
постройками и деревьями.
Блеснула в небе согретая солнцем синева—и
в миг преобразилось море. Заиграло светло-голу-
быми отблесками, закачалось, зашумело.
На берегу возобновились работы. Снова зады-
мили костры. Зазвучал бодрый, веселый шум.
Волны тумана сгустились уже в громоздкие
серые облака, которые медленно поплыли в синеву,
поднимаясь все выше. И вдруг со стороны моря
донесся гулкий протяжный зык. Все встрепенулись
на берегу и стали жадно всматриваться вдаль. На
горизонте показался маленький синеватый дымок.
— Пароход, пароход! —пронеслось по всему
берегу.
Первый весенний пароход!
Для береговых жителей это—большое событие.
Пришел пароход, значит море уже свободно и
можно идти на ловлю. Не сегодня-завтра откроется
навигация, берег закипит оживлением, жизнью.
Придут заграничные пароходы, начнется выгрузка
и в гавани закопошится народ.
Ревет громкий пароходный гудок, ловят его
сотни настороженных ушей и сотни глаз вгляды-
ваются туда, откуда он несется.
— Это из Мариополя. Море-то, знать, свободно.
— Ишь как чешет... Как муха летит!— слышатся
голоса.
Пароход шел к гавани. Он словно чувствовал,
что на него устремлено столько жадных глаз,
словно сознавал себя героем дня и шел на всех
парах.
Подойдя к гавани, он приветствовал ее гром-
ким гудком и скрылся в ее гостеприимных стенах.
— Прощай, мамка. Надо скорее идти, а то как
от'едут,—опасливо и торопливо говорил Сенька,
стоя перед матерью.
— Прощай, мой голубь, берегись там.
Мать поцеловала Сеньку в теплые влажные
губы. Подступила к сердцу жалость. Идет пар-
нишка в море в первый раз. Начинается настоящее
дело. А что он? Совсем еще глупыш, давно ли
на ноги поднялся...
— Я буду осторожный. Да и Андрюшка там,—
радостно взволнованный сказал Сенька.
— В добрый час, — напутствовала мать.—Там
в сумочке пироги, поешь, когда захочешь.
— Ладно. Прощайте.
Выкатился Сенька из хаты, красный, торопли-
вый, зажал в руке сумочку с харчишками и побе-
жал на берег, боясь как бы не опоздать. Столк-
нулся на обрыве с Митькой, оба кубарем скатились
вниз и как раз вовремя. Андрей с товарищами был
уже на берегу. Их двухмачтовый заново отделан-
ный баркас стоял недалеко от берега на якоре, кра-
суясь полуопущенными парусами.
Компания, с которой уходил Андрей, совсем
уже была готова к отплытию. Сети, припасы,
харчи— все уже было на баркасе. Отъезжающие про-
щались с рыбаками, работавшими на берегу, и уса-
живались в небольшой каюк, который должен был
доставить их на баркас.
— Прощайте, братцы. Скорей управляйтесь, да
к нам. Гуртом веселее будет, — говорили от'ез-
жающие.
— Счастливый путь. Ловите, да и на нашу долю
оставляйте,—кричали с берега.
— Ладно, мы только свою будем брать, а вашу,
если попадется, обратно в море.
— То-то, смотрите: наша меченая.
— А какая пометка?
— Да как во лбу два глаза, а на конце хвост—
вот и наша. Ваша бесхвостая.
— Добрая пометка, — засмеялись с каюка. —
С такой пометкой вся будет ваша.
Каюк отчалил. Сенька посмотрел на берег. Над
обрывом стояла кучка народу. Зоркие глаза Сеньки
отыскали там мать. Вон она в теплом платке стоит
на краю. Сенька снял шапку и помахал ею... А вон
и Митька. Завистливыми глазами смотрит он на
счастливого товарища и тоже машет картузом.
Подошли к баркасу и взобрались на него.
Сенька вскарабкался последним. Каюк пошел
обратно, а прибывшие стали размещаться. Загре-
мела якорная цепь, поставили паруса.
Тихо, чуть покачиваясь, баркас двинулся вперед.
Легкий ветерок тронул паруса, натянул их—и бар-
кас ускорил ход.
Сенька смотрит на берег, прислонив руку к гла-
зам. На обрыве все еще виднеется фигура матери
в темном платке. Лица уже нельзя разобрать, бе-
рег отодвинулся далеко...
Прощай, мамка, привезу осетра,—хочется крик-
нуть Сеньке, но крик уже не долетит до обрыва.
— Что, бубырь, доволен? — спросил Андрей,
шлепнув Сеньку по шапке.
— Довол-ен, — отозвался Сенька, показывая
крепкие зубы.
Да и как не быть довольным? Он чувствует
себя теперь большим, как и все.
Хорошо идет баркас. Стелется за ним широкой
лентой разбегающийся след. Море подернуло
рябью, дышит прохладой. Ветер натянул туго па-
руса.
Смотрят рыбаки на берег, а он уже синеет дале-
кой пропадающей чертой. Перед ними открытое
море. Плывут по небу белые облака, тени их ло-
жатся на воду.
А вдали нет уже ни неба, ни моря, все слилось
в светлое, голубое марево и блестит, и манит к себе
неудержимо....
VI.
Три дня носились по морю рыбаки, и Сенька
испытывал великое блаженство. Все было так хо-
рошо, так удачно. Днем дул свежий, в меру доста-
точный ветер, и паруса весело' лопотали, натягива-
лись и несли вперед и вперед послушный, легкий
баркас. Зеленые прозрачные волны качались, свер-
кали на солнце. Иногда схаватывались на них белые
гребешки. Баркас покачивало, и у Сеньки от не-
привычки пьянела голова.
А вдали стояли большие белые льдины, засти-
лая горизонт. Иногда баркас подходил к ним
близко, и мелкий стрельчатый лед шуршал под
кормой. Сеньке тогда казалось, что они столкнутся
с льдиной, и их баркас затрещит, обломается.
И было жутко и вместе с тем как-то весело.
Один раз увидели на льдине что-то черное. Уж
не человек ли, захваченный с сетями, когда стало
ломать лед? По весне с рыбаками это часто бывает.
Подошли близко и увидели, что это лошадь. Она
лежала на льду, разбросав ноги, подогнув под себя
голову с оскаленными зубами, шаршаеая, худая.
Рыбаки долго смотрели на бедную конягу.
— Должно-быть, бросили на льду, когда самим
круто пришлось,—сказал Андрей.
— А может, она от голода сдохла.
Сенька смотрел на лошадь напряженно-удивлен-
ными глазами, и особенно жалкими показались ему
худые, костлявые бока и сбитый, растрепанный
хвост.
Перед заходом солнца закинули сети. Ветер
утих, море лениво покачивалось, и бессильно об-
висли паруса. Солнце опустилось прямо в море—
Сенька первый раз видел такой закат,— и розовые
льдины на горизонте долго светились, как облака.
И долго стояло в небе цветное зарево вечерней
зари. А потом выглянули звезды, и когда стало
совсем темно, они замигали часто и густо. Запахло
легким морозцем, колко пощипывало что-то за
руки. Сенька ежился.
— Замерзнешь ты, брат,— шутили над ним ры-
баки.
— Ничего, я терплячий, — ответил, улыбаясь,
Сенька.—Надо ко всему привыкать.
— Это правильно,—согласились с ним.
Вечером сварили кашу. Занятно было смотреть,
как это делали на баркасе. Взяли большой котел,
развели в нем огонь, а над огнем приладили другой
маленький котелок с кашей. Пламя освещало лица,
недвижно повисшие паруса. А за бортом хлюпало
море, слегка покачивая баркас, и звезды светили
вверху, как маяки, зелеными огнями.
Славно было сидеть у котла, протянув к огню
стынущие от холода руки. В котелке ворчит каша,
вода кипит ключом, и двое режут большими лом-
тями черный хлеб. А когда пшено укипело, сняли
котелок с огня, взялись за ложки и выхлебали все
дочиста. Вкусной показалась Сеньке каша,—про-
голодался за день. Даже жарко стало—так усердно
работал он ложкой.
А потом и спать легли, поставив одного на
страже. Завернулись в запасные паруса и стало
тепло, «ак дома. Скоро сморил сон — так ласкаво
хлюпало море, так тихо покачивался баркас.
Два раза просыпался Сенька среди ночи. Один
раз его разбудили голоса менявшихся по очереди
рыбаков, а другой раз что-то беспокойное стало
щекотать его прямо в лицо. Он заворочался, от-
крыл глаза—прямо перед ним стоял яркий ущерб-
ленный месяц и светил зеленовато-серебряным
светом.
Сенька приподнялся, огляделся. Лежала на воде
зыбкая серебряная полоса, и белые льды тихо
светились вдали. На носу кто-то пел заунывно; за
парусом не видно было, и Сенька узнал по голосу,
что это Василий—молодой парень, молчаливый и
тихий. Был он нерасторопный, робкий, а пел хо-
рошо, и за это любили его.
Сенька стал слушать. Слова с трудом можно
было разобрать.
«Стоит деревцо на поле,
Его солнышко печет.
А что меня, молодого,
В этой жизни стережет»?
выводил Василий и выходило хорошо. Вспомнил
Сенька, как далеко они теперь от берега, и на ми-
нуту ему стало страшно.
Кругом вода и вода, а баркас такой маленький,
утлый... Вдруг схватится буря, куда они кинутся,
где будут искать спасенья? Море или опрокинет
их или выбросит на льдину, и с ними будет то же,
что с конягой, которую они видели днем...
Но море было такое тихое, так мягко светил
месяц и так покойно было кругом, что не верилось,
будто есть на свете бури и ураганы, которые рвут
паруса, ломают снасти.
И Сенька уснул опять под тихую песню Василия,
выговаривающего такие слова:
«Злая буря налетела
И сломила деревцо.
Покатилось, зазвенело
Обручальное кольцо...»
VII.
Утром, на восходе солнца Сенька проснулся.
Дрожь пробирала, было свежо. Бее уже были на
ногах и захаживались возле сетей, брошенных с Ее-
чера. Было тихо, чуть хлюпали волны. Льды
отошли за ночь далеко, и расстилался во вес сто-
роны широкий зеленовато-синий простор.
— Выспался, малый?— спросил Сеньку один из
рыбаков, по имени Алексей, черный, загорелый,
высокий, с длинным горбатым носом, похожий на
грека. Он был на баркасе за старшего.
— Выспался,—сказал Сенька поеживаясь.
— Холодно? Ну вот сейчас погреемся.
Стали поднимать сеть. Показалась рыба. Забле-
стели серебряной чешуей подсулки, сазаны, че-
хонь. Бултыхнулся и зашлепал длинным хвостом
сом. А вот и осетр. Тонкий, упругий, аршина в пол-
тора, он извивался во все стороны, запутавшись
растопыренными плавниками в петлях. Его с осо-
бым почтением высвободили из сети и положили
на дно баркаса.
Рыбы было много. Сенька помогал, выбирая из
сети чехонь и судаков. Тепловатые, скользкие, тре-
пещущие рыбы занимали его. Какие они прыткие,
сильные, как прыгают на дне баркаса. А у сома
такие смешные усы, и как широко раскрывает он
свою огромную пасть. Но лучше всех красавец
осетер. Длинный точенный нос, крепкая костистая
чешуя и твердые, как пружины, плавники. Хвост
точно винт у парохода. Как должно быть хорошо
владеет он этим хвостом в морской глубине.
— Для начала не худо,—говорили рыбаки, со-
бирая сети—дай бог и дальше так.
Убрали рыбу, а потом сварили кашу с свежими
подсулками и поели с большой охотой. Рыба была,
как масло, мягкая, молодая, и Сеньке казалось, что
он никогда не ел такой вкусной каши.
Солнце уже поднялось и пригревало, когда тро-
нулись дальше. Подул ветер, натянул паруса и бар-
кас пошел полным ходом. Сыпались на палубу со-
леные брызги, дрожали крепкие, тугие паруса.
Казалось Сеньке, что он уже не человек, а птица
и летит на широких белых крыльях в голубую бес-
конечную, согретую весенним солнцем даль. И он
улыбался блаженно и щурился, лежа на корме.
Подошел Андрей и вытянулся рядом с ним.
— Что, брат, хорошо?
— Хорошо,— сказал Сенька.
— То-то, бубырь.
Андрей положил руки под голову и закрыл
глаза. Сенька посмотрел на него и подумал:
«Какое у него смелое лицо. Вот так и видно,
что не человек, а сила... Да и все такие...»
Сенька обвел глазами товарищей Андрея—-все
темные, загорелые, твердые лица, смелые глаза,
крепкие фигуры. Даже у молчаливого, тихого Ва-
силия видна эта крепость.
«С такими и в бурю не страшно»,—подумал
Сенька, и ему стало весело.
К вечеру ветер подул с запада и тучи поползли
па небо. Сначала шли обрывками легкие, белые
облака, а потом посунулись серые, с синеватым
отливом. Солнце спряталось, стало холодно, брыз-
нул дождь. Ветер налетал порывами и все как-то
сбоку. Волны запрыгали, замелькали на них белые
гребешки, стало покачивать.
— Как бы шторма не было,— сказал кто-то из
товарищей.
— Нет,— сказал Алексей, поглядывая на небо.—
Это веснянка, скоро пройдет.
Тучи сгустились, ветер подул сильнее, и брызги
от волн, сразу поднявшихся, как бы набухших,
стали смешиваться с брызгами дождя. Даль затя-
нулась туманом и море стало черное, неприветли-
вое, злое. А давно ли оно улыбалось?
Сенька сидел в уголке, закрывшись парусом.
Баркас пошвыривало, и голова кружилась так,
точно он накурился табачного зелья. Незаметно
спустилась темнота. Смешалась с морем, с тучами
и плохо было видно впереди. Зажгли фонарь и по-
весили на носу.
Сенька всматривался в лица своих больших то-
варищей—лица были спокойны, и это ободряло
его.
«Только бы не налететь на льдину»— опасливо
думал он, всматриваясь вперед.
Время шло, дождь барабанил, ветер не утихал,
и темнота лежала над морем, черная, тревожная.
Поужинали всухомятку хлебом с солью. Рыбаки
часто менялись у парусов, и сквозь спокойствие
проглядывала забота.
Сенька задремал, сидя в уголке. Его укачало,
как ребенка в люльке.
И вдруг он проснулся от сильного толчка, шума
и треска. На баркасе засуетились. Мелькали в тем-
ноте фигуры. Свет фонаря колебался в чьих-то
руках. У Сеньки замерло сердце. «Тонем» — поду-
мал он, и ему стало страшно. Он вскочил и вытя-
нулся вперед, держась руками за палубу.
Баркас уже не качался. Что такое? Неужели
земля?.. Огонь фонаря метался по баркасу, загля-
дывая во все углы.
— Течи нет?— послышался озабоченный голос
Алексея.
— Нету,—отозвался кто-то с фонарем.—Да он
вошел мягко. Лед теперь, как масло.
— Ну, слава богу.
Сенька понял: это они врезались в льдину, кото-
рой не заметил в темноте.
К нему подошел Андрей.
— Не бойся,— сказал он ласково и серьезно.—
Опасного нет. Это даже лучше, что в лед сели—
трепать не будет.
— А как же мы изо льда?— спросил Сенька.
— Ничего, высвободимся к утру. Спи, Сеня.
Но сна не было в эту ночь на баркасе.
До полуночи свистел ветер и глухо шуршали
кругом льды. Что-то звенело, хлюпало, перелива-
лось. Похоже было на звон, на музыку, которую
приносил издали ветер. Баркас колыхался мертвой
зыбью. Опасно было, как бы не засосал лед. Обло-
жит кругом, как стеной, сдавит со всех сторон,
тогда и не выберешься.
После полуночи ветер стал утихать, небо про-