треть мило, как это, дескать, весело и приятно:
гуляй себе на свободе. А как потрепают раз-дру-
гой штормы, так задашь лататы.
— Я не боюсь. Меня уже качало,—воскликнул
Сенька.
— Где же это тебя качало? В люльке, как
малым был?—насмешливо спросил Андрей.
— Да, в люльке, как раз. Нет, в море и на глу-
боком месте.
— Там, где воробью по колено, а синице по
брюхо.
— Да, да. Попробуй!
— А где же?
— А ну тебя. Ты насмехаешься.
— Ну, я не буду.
Сенька немного помолчал и начал серьезно:
— Это раз прошлым летом. Поплыли мы с Ми-
тюхой на Михайловом баркасе на Черепаху. И нас
как захватило...
Андрей прыснул от смеха, мать тоже засмея-
лась.
— Ах, ты, чудомор, — сквозь смех сказал
Андрей.—Поплыли на Черепаху. Да на Черепаху
люди пешком ходят. Туда и курица доплывет. Ну
как же ты не пискарь? Пискарь и есть...
Сенька обиделся.
— Вот и не скажу больше. Ничего не скажу.
И он начал быстро, без передышки барабанить:
«Кумушка, мне странно это,
Да работала-ль ты лето?
Говорит ей муравей»...
А Андрей еще долго посмеивался, покачивая
головой. Начудил Сенька со своей Черепахой.
А впрочем, что с него и спрашивать? Мал еще...
Вот с лета надо его к делу приучать. Наука наукой
а дело тоже не ждет. Андрей в его годы уже
рыбачил.
Опять побежали одна за другой хитрые петли.
Иголка играла в руках, нитки с шорохом разматы-
вались с клубка.
Мать кончила работу и стала собирать на стол.
Поели то, что осталось от обеда.
А в окно бился мягкими крыльями теплый
ветер, и стекла в раме тоненько звенели, точно
радовались наступлению весны.
Сенька все время думал о том, что хорошо бы
пойти с первым выходом в море. Андрей обещает
взять летом. Так, ведь, это еще не скоро. А вот бы
теперь... Разве попросить?
— Андрюха,—обратился он к брату.
— Что?
— Возьми меня с собой на баркас.
— Когда?
— Да вот теперь, как пойдешь.
— Фи-ить!—засвистел Андрей.—Рано, брат,
еще. Нос отморозишь.
— Возьми.
— Нет, не затевай. Выкинь это из головы.
Учиться надо, а не вайлачить.
— Я буду помогать тебе.
— Обойдется и без твоей помощи.
Сенька надулся. Экий недобрый этот Андрей.
И что ему стоит взять? С'ездил бы за милую душу.
Так нет, заартачился, как конь перед оглоблей...
Эх, поскорей бы вырасти, что ли. Хорошо такому,
как Андрей, что хочет, то и делает, сам себе
хозяин. А тут живешь, как песик на веревочке:
всякий может приласкать и ударить.
Сенька встал из-за стола и выскочил из хаты.
Было темно. Теплый ветер дул с моря, пахло
дождем. По обрыву мелькали огоньки, а море
смутно белело ледяной пустыней, и бежал над ним
вольный ветер, неся вести о теплых краях.
Сенька попрыгал по двору,— было свежо,—
и вскочил опять в хату. Андрей складывал сеть,
мать убирала со стола. Они говорили о чем-то
вполголоса и оборвали разговор, когда вошел
Сенька. И Сенька догадался: не иначе, как Андрей
жениться задумал. Что-то он в последнее время
веселый ходит, нитки рвет...
— Что, бубырь, море еще не зашумело?—
спросил Андрей.
— А ну тебя, ты насмехаешься, — нахмурился
Сенька.—Возьми с собой, так скажу.
— Ишь ты какой. Так ершом и прыгает,—за-
смеялся Андрей.
Он взял Сеньку за шиворот и, шутливо тряся
в своей сильной руке, сказал:
— Учись, бубырь, скоро в море пойдем.
III.
А весна, между тем, приближалась, покоряя
без труда все, что встречалось на пути. Каждый
день, точно это был взмах ее молодых крыльев,
приближал ее к цели. Все пробуждалось, шумело,
радостно откликаясь ей. Растерянная, сбитая
с толку зима, злилась бессильной старческой зло-
стью, разбрасывала ослабевшими руками послед-
ние горсточки снега, силясь остановить поднимав-
шуюся весеннюю смуту; но, видя, что ничто не
помогает, плакала холодными слезами и отступала
на север.
Девятого марта, когда, по народным приметам,
прилетают первые живые вестники весны—жаво-
ронки и будят своими песнями поля,—весь день
светило солнце. Небо было чистое, прозрачно-
синее. Солнечные лучи разрыхляли снеговые на-
меты, и они оседали, как пена; на буграх зачер-
нели проталины; весь день играла на солнце звон-
кая капель, в крике ворон было явное торжество.
Рыбаки выходили на обрыв, внимательно смо-
трели на море и, видя, что оно еще сковано льдом,
говорили:
— Эх, кабы низовка хорошая, да дождик.
Сразу освободило бы.
И, вздыхая, поглядывали на небо.
А небо все хмурилось и темнело. С юго-запада
поднимались тяжелые теммо-сизые тучи. Два дня
они плавали над морем, морося мелким дождем,
застилая окрестность туманом. А потом подул те-
плый ветер—та самая благодетельная «низовка»,
которую с нетерпением ждали рыбаки. И тучи,
наконец, разразились дождем.
Славный это был дождь! Крупные теплые
капли, точно огнем, сжигали остатки снега и льда.
Мокрый, взлохмаченный ветер носился над морем
и ломал лед. И море, почувствовав себя свобод-
ным, бурно встрепенулось и отозвалось на вой
ветра ликующим шумом.
Море вскрылось.
Синее-синее, вздымалось оно спокойно бежав-
шими волнами, словно дышало всей грудью. Разо-
рванные льдины тихо-тихо, с какой то задумчи-
вой важностью, плавали причудливо белыми
островами. Солнце зажигало их, зажигало гребни
волн— и все кругом было сверкающее, голубое.
Море вскрылось... Это событие взволновало
весь берег. Довольно сидеть по домам, сложа руки.
Пора за работу. Время для ловли горячее, не тер-
пит, не ждет. Надо готовить сети, чинить бар-
касы— и в море.
День был воскресный. Ночью легкий морозец
стянул мокрую землю, осушил лужи. Теперь с пер-
выми лучами солнца земля опять размякла и за-
струилась паром.
К полудню береговые жители высыпали
к морю. И у всех такие возбужденные, радостные
лица. Это, ведь, первый вздох после суровой
зимы. Вот над обрывом небольшая площадка. Сто-
ящие по обе стороны рыбачьи домишки образуют
что-то вроде широкого и короткого переулка.
Ветхий, подпертый бревнами забор, навис над .
обрывом. За забором другая площадка—поменьше.
Здесь собралась праздничная толпа—молодежь,
старики, дети.
Старики сидят, кто на скамейках, возле своих
домишек, кто прямо па земле и беседуют о пло-
хой, убыточной зиме, о весеннем лове. Надо не
зевать, готовиться; если удержится тепло, то дня
через два можно и в море.
— Так вот и выйдешь,— ворчит, чем-то недо-
вольный безногий дед, ворочая костылем.—Еще
всего будет. Еще, гляди, такое завернет, что
и своих не узнаешь.
— Ну, это бабушка на-двое сказала,—возра-
жает другой, сидящий с ним рядом, старик с труб-
кой в зубах.—Весна дружно взялась. Да и время.
Ты разве забыл, как в седьмом году навигацию
на сорок мучеников открыли?
— А тебе не в памяти весна, когда до Благо-
вещенья лед стоял?
И пошли досужие деды рыться в своих воспо-
минаниях, доказывая, что весна бывает ранняя
и поздняяг
Немного в стороне собрались женщины: моло- .
дые и старые. Болтливые языки совсем размотались
под влиянием тепла. Смеются, судачат, рассказы-
вают друг дружке новости, слышанные на базаре.
Парни и девушки сошлись на второй площадке.
Здесь и Андрей. Шутки, смех, песни... Парни уго-
щают девиц орехами и семечками, которые про-
дает тут же старая бабка, выползшая со своим
товаром на улицу. Девицы грызут орехи и щебе-
чут напропалую. Все это народ бойкий, готовый
отвечать на одно слово десятью, на колкость—
целым градом насмешек. А тутеще свет и тепло,
разлитое в воздухе, так и подмывает к веселью.
Но больше всех довольны дети. Для них это
первый весенний праздник. Солнце горячо греет,
земля отдает влажное тепло, на море такая синева,
что больно смотреть, кругом говор, смех, песни—
как тут удержаться от шалостей и беготни? И они
то бегают и вертятся над самым обрывом, забы-
вая об опасности слететь вниз, то валяются на те-
плой земле, то, наконец, утомленные возней, вытя-
гиваются тут же, на сухом, с довольными, счастли-
выми лицами, и тогда начинаются разговоры.
Тут и Сенька, одетый по праздничному— в но-
вом картузе, в сапогах с медными подковками.
Лежит на брюхе, болтая ногами, отчего медные
подковки так и горят на солнце, щурится от яркого
света и лицо у него довольное, веселое.
Вчера он опять имел с братом разговор насчет
выхода в море.
Андрей сперва отмахивался насмешливо— куда,
мол, тебе, бубырь? плакать будешь... Да поддер-
жала мать.
— Возьми уж его, коли не надолго пойдете,—
сказала она,—пускай попробует, охоту собьет.
А то он тут и мне покою не даст.
— Ну, уж ладно, возьму, — согласился
Андрей. — Только вперед говорю, чуть что, —
баловство иль неслухнянство,—сейчас же через борт
да в воду.
— Уж это будь покоен, пальцем не шевельну,—
заверил Сенька.
Наконец-то он пойдет с большими в море. Что
в самом деле его считают за малолетка? Ему ведь
двенадцатый год. Вон Петька Верхнянский, Мишка
Коваль, Васька Дятлов, его товарищи, одних с ним
лет, а уже ходили в плаванье. А он сидит, как дев-
ченка, возле матери. Даже от других совестно.
Но теперь другое дело. Он уже об'явил товари-
щам, что с первым баркасом идет в море, и ему
позавидовали. Ай, да Сенька, молодец!
Первый выход по весне— смелый, рискованный,
не то, что летом.
И теперь, лежа на теплой земле, Сенька гля-
дел на море и думал о том, что пройдет еще де-
нек-два и он поплывет. Эх, хорошо! Полетит бар-
кас под белым парусом, как стрела. Будет резать
острым носом зеленые волны. Будут они бросать
в воду сетки на рыбных местах, а потом вытаски-
вать их и выбирать из петель трепыхающую рыбу.
Сенька так ушел в свои думки, что не слышал,
как к нему подкрался товарищ, Мишка Коваль,
сухой, худощавый, с длинными цепкими руками и,
насев на Сеньку, закрыл ему ладонями глаза.
Началась возня. Сенька вывертывался, не зная,
кто на него насел, а Мишка не пускал, и оба стали
кататься на мягкой земле, как щенки, на потеху
другим ребятам.
IV.
Выпал еще один хороший дождь, а потом стало
ясно, тепло. Земля просыхала. В степи было черно,
только в ложбинах и балках белели снега.
А море все больше освобождалось от льда.
Лед стал зыбкий, рассыпчатый, как песок. По
морю ходили серые бесформенные глыбы, как
ходят в ясный день после бури облака.
На низком песчаном берегу, под обрывом, за-
кипела работа. Рыбаки смолили баркасы, чинили
и проветривали слежавшиеся за зиму сети, гото-
вили снасти, паруса. Кое-где горели, окутываясь
синими клубами дыма, костры и на них кипела
в казанках смола.
По всему берегу носился здоровый, бодрый шум
от говора, песен, стука топоров, визга пил и пле-
ска воды.
— Закипело-о!—весело говорили на обрыве,
следя за работами рыбаков.
Вот спускают в воду большой двухмачтовый
баркас. Человек двенадцать суетятся возле него.
Баркас идет туго, зарываясь носом в песок. Рабо-
чие бултыхаются по колени в воде, раскачивают
крутые бока баркаса, тянут за веревки, кричат,
смеются, ругаются.
— Натягивай. Ну-ка сразу! Подкатывай дрюч-
ки... Да не туда... Стой! Берись с боков... Ну,
разом!..
Плохо идет баркас, не дружно берутся рабочие,
надо затянуть дубинушку—эту верную, надежную
помощницу, когда нужно крепко шевельнуть пле-
чами, чтобы сдвинуть какую-нибудь тяжесть.
Пока один запевал звонким тенором, остальные
молчали, упершись руками в бока баркаса; когда
же запевало кончил, все сразу грянули:
«Эх, дубинушка, ухнем!
Враз, зеленая, сама пойдет...
У-ухнем!»
Широко, раскатисто пронесся по берегу друж-
ный взрыв голосов. «Ухнули», что было силы,—
тяжелый остов баркаса дрогнул, сдвинулся, про-
полз аршина два и стал.
Мальчишки, вертевшиеся около работающих
на маленьком баркасе, подхватили припев звон-
кими, подражательными голосами:
«Эх, дубинушка, ухнем!
Враз, зеленая, сама пойдет».
А рабочие постояли, отдохнули, поправили
веревки, и опять ухнули. Баркас прополз еще пол-
сажени и остановился.
На обрыве сидят досужие зрители,- смотрят на
берег и высказывают свои соображения, как надо
сдвинуть баркас.
— Не дружно берутся. Куражатся, а толку нет.
— Его разве так? Его нужно боком... ползком
пустить.
— Людей мало. Разве десятком можно обой-
тись?
— Да, найди-ка их. Кого погонит нелегкая
в такую воду? Теперь вода, как нож: так и режет.
— И эти скоро разбегутся. Смотри.
Внизу движение. Возившиеся с баркасом' рабо-
чие, выскочили из воды и, подрыгивая ногами, пу-
стились бежать к лежавшей на песке вверх дном
лодке. Добежав, они садились на лодку, торопливо
стаскивали сапоги, выливали из них воду и, выжав
мокрые онучи, начали оттирать ими красные, зако-
ченевшие ноги. Потом опять надевали сапоги,
шли в воду и кричали «дубинушку», раскачивая
упрямый баркас.
Андрей тоже работает на берегу возле боль-
шого парусного баркаса, на котором он с товари-
щами собирается на ловлю. У Андрея есть неболь-
шой, доставшийся ему от отца баркас, но для того,
чтобы успешнее шло дело, он вступил в компанию
с другими рыбаками. На плохом баркасе далеко не
уедешь, а большой можно пустить в открытое
море, где улов рыбы лучше.
Андрей горячо берется за дело. Весело рабо-
тать на вольном воздухе, под ярким солнцем.
Потрескивает на берегу костер, вьется голубова-
тый дымок, на огне кипит котел со смолой. Заби-
вают мягкой паклей в баркасе щели, замазывают
их горячей смолой. Сверкая синей сталью, ухает
топор, врезываясь в белую мякоть свежего дерева,
звонко визжит колючая пила и, точно брызги, ле-
тят на песок опилки. Все звучит и движется, ку-
паясь в солнечном блеске. И только серые сети
висят на столбах неподвижно, как паутина в ожи-
дании добычи.
«Завтра в поход»,—думает Андрей, прила-
живая новую доску на палубе. Нас теперь партия
дружная, не то, что один. А, что лов будет, так
это верно... Надоело за зиму без дела толкаться,
да и заработать надо...
Завел кто-то песню, несколько голосов подхва-
тили ее. Как стрела, врезалась она в береговую
волну звуков и поплыла, зазвенела. И как будто
веселей заиграли солнечные лучи и волны ласко-
вее и тише стали шуршать береговым песком.
Слышится громкий протяжный гудок. Воздух
наполняет гулким ревом, дрожит, колышется.
И когда в ушах уже начинает шуметь от медного
гула, гудок обрывается, рявкнул напоследок два
раза.
Это большой металлургический завод, стоящий
у моря, за городом, об'яеляет, что наступил обе-
денный час.
V.
Наступил день, когда Андрей с товарищами
должен был выйти в море.