параллельности операций?
Матвеич. Никто не учил. То-есть вообще
учили соображать в школе и в ремесленном.
Сообразил-то я сам. Да вот не до конца. Знаний
еще маловато. Недоучили в ремесленном.
Рубцов. Ты, батенька, я гляжу, много
требуешь от ремесленного. Ну, продолжай,
продолжай.
Матв е и ч. Значит, так, батенька...
(Смутился, покраснел.) Извините, товарищи докторы
технических наук и товарищи академики...
(Кашляет.)
Рубцов. Ну. ну, закашлялся...
Ма т в е и ч. Оговорился, извините. Значит,
так... Когда дам новый режим скорости да подачу
зубца на три.— будь здооов!
Рубцов (хохочет). Хо-хо-хо!.. (Дроздову.)
Будь здоров, Сеогей Петров!
Дроздов. Так, Матвеич. А может быть,
сомнения какие-нибудь есть насчет нового
режима или уверен?
Матвеич. А какие могут быть сомнения?
Уверен.
Л р о з д о в. Копиры чугунные?
Матвеич (восхищенно). Чугунные,
хорошие!
Дроздов. Ну, вот и не выдержат двойной
нагрузки.
Матвеич (испуган). Не выдержат?..
Выходит, подвели американцы?..
Дроздов. Выходит, так... (Улыбаясь,
гладит по голове Матвеича.) Карусельный станок,
Матвеич, наше изобретение, русское! А дальше-
то уж всякая модернизация пошла. Ты не шибко
огорчайся. Наше изобретение. Мы его сами и
совершенствовать будем. Ну, успокойся. Экой
ты слабонервный! Выход-то простой: мы этот
чугунный копир — вон, а тебе поставим
стальной. Как, подойдет?
Матвеич. А можно? Стальной!.. Вот
здорово!
Дроздов. Конечно, можно. (Модесту.)
А у тебя что?
Модест (показывает бумажку).
Самосмазывающаяся букса.
Дроздов. Какой там у тебя секрет? Поль-
стер-то вынул вовсе?
Модест (держит руки по швам). Так точно,
вынул.
Дроздов. А как же можно без польстера?
Модест (руки по швам). Можно.
Пружинки.
Дроздов. И не меняют смазку?
Модест (руки по швам). В том и
недоразумение. Пока менять приходится. От грязи не
могу оградить...
Дроздов. Валики не ставил?
Модест. Нет. Какие валики?
Дроздов. Впереди поставь
пылеулавливающий валик, а позади — затвор. (Показывает на
бумаге.) Вот так...
Модест. Вот это да! И что же, навечно
тогда?
Рубцов (наблюдавший за Дроздовым). Ну,
не навечно. Вечного ничего нет. Песком и пылью
в конце концов разъест.
Дроздов. Для начала на сто тысяч
километров гарантируй.
Телефонный звонок.
Матвеич. Можно итти?
Рубцов. Можно. (Снял трубку.) Слушаю.
Просите. А Кондратьев не приходил?
Модест и Матвеич идут к двери, шепчутся, видно, что
недовольны друг другом.
Модест. Вел ты себя так несерьезно...
Матвеич. От волнения...
Модест (топотом). Тихо ты. Это же какие
ученые!.. Курить начал. Нас куда позвали? В
институт!.. Молиться надо на этих людей.
Матвеич. Говорю, от волнения...
Выходят.
Дроздов (заметно повеселевший во время
беседы с ребятами, сейчас переживает большое
внутреннее волнение. По ожившим глазам, по
лицу видно, какое удовольствие ему доставила
беседа с ребятами). Интересный народ!
Рубцов. Заслуживают внимания?
(Улыбается.)
Дроздов. Еще бы!..
Рубцов. А не торопишься с выводами?
(Улыбается.) Может быть, упрощенчество?
Дроздов. А... ты вот о чем... (После
паузы.) Нет, далеко глаза видят!.. Далеко!..
В дверях Кремнев.
Рубцов. О-о! Илья Корнеевич!..
(Дроздову.) Ты вот кому о сомнениях-то своих поведай.
Это же машинист-наставник, и в теплотехнике
волк травленный. Знакомьтесь.
К р е м н е в. Кремнев. А вас я знаю, Сергей
Петрович. Вернее, паровоз ваш знаю,— работал.
Дроздов. Ну и как? Неважная машина.
Да и лучше покамест нет.
Кремнев. Отличный локомотив.
Дроздов. А какие недостатки имеет, по
вашему мнению?
Кремнев. Один недостаток, общий для всех
паровозов,— низкий коэфициент полезного
действия.
Дроздов. Верно, низкий. А как вы
полагаете, товарищ Кремнев, возможно создать
экономичный паровоз без коренной ломки машины?
Кремнев. Я не конструктор, но если судить
по опыту машинистов, думаю, что возможно. На
многих паровозах нашей марки машинисты
превзошли ограничения, названные в паспорте. В
этом смысле весьма показательна машина
Алексея Сибирякова. У него достижения особые.
Входит Алексей.
Рубцов. Хо!.. Забияка! Легок на помине.
Дроздов. Из каких элементов слагаются
эти достижения?
К р е м н е в. Как вам сказать... главным
образом из опыта и предложений, которые мы
называем «малой модернизацией».
Дроздов. Товарищ Сибиряков, о вас речь
ведем. О вашей модернизации на моем паровозе.
Алексей. Она, профессор, собственно, не
моя или не только моя. Комплекс предложений
машинистов. Я усовершенствовал несколько
прибор для продувки котла. Дымовытяжную систему
изменил вот Илья Корнеевич. Он же
посоветовал нарастить трубу...
Кремне в. А высота кольца другая.
Дроздов. Понятно.
Алексей. Это позволило изменить...
Дроздов. Понимаю. Вы изменили конус.
Совершенно верно. Я тоже об этом думаю...
(Медленно ходит по комнате, что-то обдумывая.
Бормочет одному ему понятные слова.) Измени-
ли конус... Верно... Решительнее, решительнее...
Да, да, Сергей Петров, решительнее...
Входит Крутили н.
Крутилин (он зол). Вы, уважаемый
экстерн, здесь, а я в аудитории битый час жду
вас. Идемте.
Рубцов. Не спешите. (Смотрит на часы.)
Что-то гости запаздывают. Оно и понятно,—
железнодорожники! (Крутилину.) Послушайте
полезный разговор.
Дроздов. Как вы полагаете, товарищ
Сибиряков, на сколько единиц возможно повысить
коэфициент полезного действия?
Алексей. Думаю, до десяти, до
двенадцати!..
Крутилин (громко и долго хохочет).
Хватил!.. Вот это русский размах! (Хохочет.) Вы,
Сибиряков, лучше бы сказали — на все сто! Уж
тогда бы наверняка расположили к себе
бессердечного профессора. (Подошел к Алексею,
разъясняет не без удовольствия.) Если бы вы,
уважаемый экстерн, хотя элементарно
познакомились с учебником, то прочли бы там следующее:
за сто с лишним лет существования паровоза
мощность его возросла в пятьдесят раз, а
коэфициент полезного действия поднялся едва ли до
трех-четырех единиц. (Прищурил глаза.) Не хо-
чу предрешать, но я бы с вашими знаниями не
рискнул сегодня сдавать «эксплоатацию
паровоза». На одной самонадеянности не проедешь.
Еще и знания учебной литературы нужны.
Алексей. Знания хороши, когда они
проверены опытом, товарищ директор-полковник.
Кремне в. А вы, как видно, пренебрегаете
опытом, а значит, допускаете ошибку.
Крутили н. Можно подумать, что вы
пришли. экзаменовать меня. Опыт?! Не ново. Все
студенты, когда не знают теоретический курс,
прикрываются опытом новаторов. Да
понимаете ли вы, какую сморозили чушь? Стыдно
за вас. Разъясните ему, Сергей Петрович, что
если бы вам удалось поднять коэфициент
полезного действия хотя бы на одну единицу, страна
сберегла бы миллион тонн топлива. На одну
единицу, только на одну, а экономия — миллион
тонн топлива!
Дроздов. Разъясню. Будет у нас, товарищ
Сибиряков, экономичный паровоз. Будет! Даже
можно считать, что есть. А коэфициент его
полезного действия не двенадцать, а пятнадцать!..
И марка его «РТ», что значит
«русский-товарный». Слышишь, Максим Романович?
Крутили н. Шутки изобретателя!
Рубцов (следивший за Дроздовым со сто-
роны). Слышу, Сергей Петрович, слышу! (об-
нял.) Слышу, сокол ты ясный! (Крутилину.)
А вот вас, молодой человек, я что-то не пойму.
На каких учебниках вы сами-то воспитывались?
К р у т и л и н. На вполне пристойных...
(Дроздову.) В Америке нет таких паровозов.
Дроздов. Нет и не будет. Мы, русские
инженеры, впервые в мире создали научный опыт
паровозостроения. Где котел паровой появился
впервые? О Ползунове приходилось слышать?
Крутили н. Да, да, как же, приходилось.
А вам не приходилось слышать, что котел Ползу •
нова настолько прост... что вспоминать о нем
возможно лишь для утверждения русского
приоритета?
Рубцов. Да, гцрост. Прост и ясен. И в том—
гениальность Ползунова. Высший дар
изобретателя в том и есть, что он творит то, что могли
бы сотворить многие, если бы обладали силой
проникновения.
Крутили н. Подобные сентенции я уже
слышал. (Алексею.) Прошу в аудиторию. Кстати,
об учебниках. Теплотехника — наука сложная.
К сожалению, у нас нет фундаментальной
отечественной литературы. И потому приходится
пользоваться трудами иностранных ученых, как бы
это ни было неприятно,— неровен час, еще
преклонение инкриминируют! (Показывает книгу.)
Вы знакомы с этой книгой? Она, пожалуй, един-
ственный обоснованный теоретический труд. Ах,
прощу прощения,— вы же не знаете английского
языка.
Алексей. Я владею английским.
Крутили н. Приятно удивлен.
Алексей. Я знаком, между прочим, и с этой
единственной в своем роде книгой. Книга эта,
в сущности, вольный перевод с русского, а
выдана за оригинальный труд. (Вернул книгу Кру~
тилину.) И вы не правы, когда утверждаете,
будто бы у нас нет отечественной литературы по
теории и методике тепловых расчетов. Напротив, эту
теорию создали русские и обогатили ее, в
частности наш современник Сергей Петрович
Сыромятников. Она изложена в его книге «Тепловой
процесс паровозов».
Дроздов. Верно, верно, товарищ
Сибиряков. Теплотехника — наука наша, русская. (Взял
у Крутилина книгу, перелистал, швырнул.)
Краденая «теория».
Рубцов. Вот я и говорю: сила
проникновения!.. А вы, молодой человек...
Крутили н. Не обладаю даром
проникновения?
Рубцов. Совершенно точно. И не будете
обладать. Вы находитесь...
Входят Кондратьев и Лена.
Рубцов. А, к шапочному разбору!
(Взглянул на часы,) На дрезине, что ли, ручной
прокатили? Обожаю пешком,— регулируй как хочешь:
хочешь — с нагоном, хочешь — по графику.
Присаживайтесь.
Крутилин (Рубцову). Вы что-то хотели
сказать мне?
Рубцов. А... хотел, хотел. Вы находитесь
во власти привычного мышления. И потом,
знаете, вам настоящим-то человеком стать трудно.
Отдаленность мешает. Отдаленность от
коммунизма. Как на транспорте говаривали: полоса
отчуждения мешает.
Кондратьев. Свят, свят!.. И тут
самокритика.
Крутилин. Ваше заявление, Максим
Романович, меня удивляет, чтобы не сказать —
возмущает. Вы позволите, наконец, начать экзамен?
Врывается Тихвинская.
Тихвинская. Еще не начали? Ой, чуть не
опоздала... Отдышаться не могу...
Рубцов. Вы откуда, мадам? Кого
представляете?
Тихвинская. Я по вашему приглашению.
Я Тихвинская...
Рубцов. О-о!.. Та самая, которая... А вы
еще до сих пор не брюнетка? Удивительно.
Тихвинская. Боже сохрани! Терпеть не
могу брюнеток. Нет, как видите, шатенка, к
счастью. А вы, очевидно, по статьям решили, что
я брюнетка?
Рубцов. Именно, именно.
Тихвинская. Экзамен будет прямо здесь?
Рубцов. Экзамена не будет.
Тихвинская. Как не будете? У меня
отчет. Как это не будет...
Рубцов. Тише, мадам. Экзамена не будет.
Несчастный случай в институте — экзаменатор
срезался. Вот он — директор-полковник.
Превосходный материал для отчета.
Телефонный звонок.
(В трубку.) Да, у меня... Могу отпустить...
Правильно. (Положил трубку.) Товарищ
Тихвинская, вас вызывают на заседание парткома.
Тихвинская. Ничего, я могу опоздать.
Рубцов. Нет, нет. Вы уж пойдите. Вас
обсуждать будут. Возможно, строго накажут, так вы
не обижайтесь. Это будет не ахти какая грубая
ошибка.
Тихвинская. Вы так думаете?
Рубцов. Именно так.
Тихвинская. Действительно?! До
свидания!..
Рубцов. Будьте здоровы!..
Крутили н. Максим Романович! Вы
можете снять меня с кафедры. Вы здесь хозяин. Но
я — главный инженер дороги. Я не позволю
бесчестить себя и своих коллег...
Кондратьев. Что здесь происходит?
Рубцов. Выясняются точки зрения.
Кондратьев. И меня хотите о чем-то
спросить?
Рубцов. Да, и вас спросим. Почему не
пересматриваете нормы оборота паровозов? К вам
поступили ценные расчеты стахановцев.
Кондратьев. У нас твердый график.
К р е м н е в. График!.. График действует на
вас гипнотически.
Кондратьев. Что ты говоришь?
Лена (встала). Илья Корнеевич сказал
правду, В управлении все довольны: и главный
инженер и начальник дороги...
Кондратьев. Ты забыла помянуть еще
министерство. Или министерство ошиблось,
вручив мне знамя полгода назад?
К р е м н е в. Не прикрывайтесь знаменем,
товарищ генерал-директор.
Кондратьев. Нет, позволь. Прикрывался
и наперед прикрываться буду. В том и доблесть
коллектива моей дороги, что он удерживает
знамя.
Рубцов. Уж так прямо и твоей?
Кондратьев. Ну, нашей. Из месяца в
месяц снижаем простой вагонов. (Алексею.) Или
это вас не устраивает?
Алексей. Не устраивает. Не простой
снижен, а просто-напросто нормы занижены. Давно
пришла пора пересмотреть их.
Кондратьев. Вот когда будешь
министром.
Рубцов. Елена, тебя прервали, продолжай.
Крутили н. Разве здесь Елена
экзаменуется?
Рубцов. Слабонервных прошу успокоиться.
Продолжай, Елена.
Лена. Я сказала — все довольны. Генерал-
директор думает, что он достиг выдающихся
успехов. А так ли это? Стоит сравнить
действующие нормы с довоенными, и вы увидите, как
далеко отступила дорога. В управлении царит
самодовольство, а на станциях простаивают
поезда. (Села.)
К о е м н е в. Руководители дороги, Максим
Романович, утратили государственный подход к
делу.
Крутили н. Какой же у нас подход?
К р е м н е в. Деляческий. Грош цена нашим
успехам, если грузы для пятилетки ползут как
черепахи. И это теперь, когда на транспорте
выросли такие люди! Они способны сломать обвет-
шалые нормы, а вы не помогаете, вы — мешаете.
Вы интересы местнические ставите превыше
всего. Вольно или невольно вы превращаетесь в
консервативную силу. Вы возрождаете предель-
ческие настроения.
Кондратьев (вскочил). Кто? Я пре-
дельщик? Я начальник дороги, которая работает
лучше всего американского транспорта.
Крутилин (Рубцову). Вы удивляетесь? По
обороту вагонов мы обогнали Америку.
Рубцов (хватил кулаком по столу). Позор!
Жульничество! Коммунисты! Кто вам позволил
равняться на отрицательные образцы
капиталистического хозяйства? Кто? Еще тринадцать лет
назад партия жестоко разгромила на транспорте
эту позорную «теорию». Жульническими, лжиеы-
ми, самодовольными рассуждениями, что мы-де
работаем лучше заграницы, фактически
саботируется инициатива лучших людей, срывается
мобилизация масс на борьбу за подъем
отечественного транспорта... Тринадцать лет назад! А вы?
Коммунисты?! И это в наше время! В наш век—
век наивысшей полноты своих верований!.. В век,
когда все мировые проблемы решают наши