У Марины лицо изменилось, она серьезно взглянула на директора, непонимающе захлопала глазами и поспешно вышла из кабинета.
х х х
Между тем Кучерявый отдышался и поднялся с земли. Направившись к Насте медленным нетвердым шагом, он попытался что-то сказать, но закряхтел от боли и схватился обеими руками за подбородок. Настя стояла неподвижно, продолжала все так же безутешно плакать. Вдруг на мгновенье замолкла — пронзительные гортанные звуки невезучего жениха заставили повернуться. Она обозрела его со злостью, нервно отстранилась от сарая и пошла, не к конторе, а в обход ее.
Пробравшись с пустыря на улицу меж сплетенных веток сирени по узкой, заваленной всяким хламом тропе, она огляделась: улица была пуста, но ей казалось, что изо всех окон на нее смотрят десятки глаз. Скорее, скорее домой, вытирая рукой слезы, торопила она себя. Ей было тяжело, очень тяжело. Все ее мечты рухнули, Эрудит больше не придет и не простит ее никогда-никогда. Настя чувствовала себя до того оскорбленной, униженной и была так поражена его жестокими словами, что даже не знала, как можно теперь жить. Она не могла перенести такой удар и видела только один выход — умереть. Умереть и навсегда избавиться от своего несчастья, от этой проклятой жизни; больше нечего ждать, не для чего жить. Как все это ужасно, ужасно и глупо! — мысленно твердила она, растирая ладонью покрасневшие веки. Чем ближе она подходила к своему дому, тем труднее ей было сдерживать рыдания, подступающие к горлу. И только когда вбежала в дом, она дала своему страшному горю полную волю. Безумный крик отчаяния вырвался из ее груди:
— Мамочка моя! Зачем ты меня на свет родила? Почему я такая несчастная? — залилась Настя слезами, упала на диван, уткнулась лицом в подушку и стала рыдать. Долго плакала она, а, выплакав все слезы, поднялась с дивана и застыла на месте, глядя перед собой недоуменно, словно не понимая, что происходит. Потом вновь зарыдала и, прижимая одну руку к голове, вышла во двор искать веревку. Слабыми шагами прошла по двору к сараю, растерянно обвела глазами стены и на куче досок увидела старые измочаленные вожжи. Их в свое время принес с фермы Семен на какой-нибудь случай — в хозяйстве всякая вещь сгодится. Вот они и сгодились. Взяв вожжи, Настя стала судорожно распутывать и разматывать их. Вожжи оказались довольно длинными. Судорожно перебирая их в руках, она выбрала отрезок менее изношенный, сложила его петлей и взглянула вверх, на перекладину. С тяжело бьющимся сердцем она взобралась на бочку и прежде чем привязать вожжи к бревну, накинула холодную петлю себе на шею, слабо затянула ее.
Кровь в ее жилах застыла, все тело забилось в ознобе. Она уже не плакала, только в глазах все еще стояли слезы. Одной рукой придерживая петлю на своей шее, другой она перекинула конец вожжей через бревно и стала своими замерзшими на холодном ветру пальчиками завязывать узел. Но не смогла. Она немного помедлила, соображая, как же завязать? «Сейчас привяжу веревку, шагну вниз, и все будет кончено, — размышляла она. — Сейчас, сейчас». — Руки ее тряслись, а та, которой она сжимала петлю, стала влажной от испарины. Ее охватил страх. От никогда еще не испытанного чувства полной растерянности и беззащитности терялся рассудок.
Тут ей послышалось, что где-то проехал мотоцикл. Вслед за его треском до нее донесся с улицы громкий голос. Она посмотрела на дорогу. По улице заплетающимися шагами шла женщина в засаленном плаще, с распущенными немытыми волосами и покрасневшим лицом; за нею следом плелся, мотаясь из стороны в сторону, Митька Дятлов, одетый в помятые серые брюки и грязного цвета зимнюю куртку нараспашку. Он размашисто жестикулировал руками, излишне эмоционально говорил, с полным безразличием к тому, что произносимые им слова пролетали мимо ушей попутчицы, и беспрерывно смеялся.
«Они оба пьяные», — почему-то отметила Настя, как будто это для нее сейчас было очень важно. Женщина, так и не повернувшись ни разу к Дятлову, остановилась возле его двора с ничего не видящим взором и безвольно опущенными руками, он же то хохотал, то разговаривал. Настя все смотрела на них.
Достав из кармана пачку сигарет, Митька, удерживая равновесие, попятился назад, мгновенно сорвался с места и направился вдоль забора к Настиной калитке, прикуривая на ходу сигарету. Сейчас начнет три рубля просить, с неестественным для данной ситуации беспокойством подумала Настя, когда убедилась, что он точно идет к ней. Посмотрев на землю, она сняла с шеи петлю, спрыгнула с бочки, незамеченной скрылась за дверью и заперла ее от Митьки.
«Последний раз на все посмотрю, может, успокоюсь, и тогда получится», — подумала она. Беленькая печь в кухне, светлый зал, диван, телевизор на белой скатерти. Все казалось ей сейчас ненужным, бессмысленным. На этом диване мы с ним сидели, по-английски разговаривали, целовались. Придет ли он проститься со мной? Куда же меня положат мертвую? Она огляделась вокруг себя: наверное, посредине зала. Ей стало странно, что она больше не плачет, только дыхание ее сделалось прерывистым, не хватало воздуха. Теперь я смогу, теперь получится, только зайду еще в спальню, надо и спальню посмотреть. Кровать была убрана, ровно застелена пышным покрывалом. Она прикоснулась к спинке рукой, окинула все взглядом и повернулась, чтобы уйти и больше уже никогда сюда не возвратиться. Но ноги не двигались, страх охватил ее, она словно только теперь по-настоящему осознала весь ужас смерти, которая наступит через одну минуту. «А зачем я все это смотрела? Все равно ведь сейчас умру. Смерть уже близко, совсем близко. Вот-вот она постучит в дверь и войдет в дом».
Тем временем Митька добрался до крыльца, и Настя услышала стук в дверь, прозвучавший в напряженной тишине оглушительно громко. Она почувствовала, как сердце перевернулось, голову пронзила резкая боль, перед глазами все поплыло, и у нее подкосились колени. Она пошатнулась, вцепилась в спинку кровати, но не удержалась, от нервного шока потеряла сознание и упала.
х х х
Уже сгустились сумерки и наступила глубокая ночь, когда Настя наконец очнулась. Прежде всего, она ощутила тяжелую боль в голове. Болело в груди, и трудно было дышать. Еще не совсем придя в себя и ничего не понимая, она, дрожа от холода, поднялась с пола, разделась и залезла под одеяло, показавшееся ей ледяным. Противная зябкая дрожь не унималась. Постепенно постель согрелась. Ресницы сомкнулись, и Настя вновь провалилась в забытье.
С вечера ветер усилился, и теперь дул порывами, с завыванием. Настя прислушивалась к его шуму и свисту, напоминающему плач младенца. И вот младенец уже ползет по стенке, заползает внутрь комнаты, он оказывается в яме, карабкается, цепляется своими ручонками за рыхлый край, земля осыпается и падает вниз черными комьями, увлекая его за собой. Оттуда, из глубины, вырывается плач еще горестнее: стенающий, душераздирающий. Настя не может отделаться от мысли, что младенец молит ее о помощи… Это было ужасно. Она тяжело дышит и не может отвести глаз от этой адской пропасти, хочет помочь ребенку. Но ноги ее сделались ватными, неподвижными. А на краю ямы уже стоит сатана. Он возник из кромешной темноты. Настя чувствует, что должна сейчас увидеть сатану, но земля под ним тоже осыпается, он летит на дно и падает на младенца. Младенец охнул, застонал и затих. Послышалось какое-то хлюпанье. Ей показалось, что сатана своими тонкими руками сдавил младенцу горло, а кто-то стал пить его кровь.
От ветра дрожат стекла. Теперь в шуме ветра и дребезжанье стекол ей чудится шепот и дикий хохот… Это сон? Она испуганно открывает слипшиеся веки: вокруг непроглядная тьма. Погрузившись в невеселые мысли, она не сразу заметила сатану, выскочившего из ямы. И вот видит его отчетливо. Он бледный, с козлиной мордой, множеством тонких синих рук. Сущий мракобес. Таких и земля-то не держит. С мрачным видом выпучивает он на нее свои злые глаза, они белые, без зрачков. Насте показалось, что с рук его капает кровь, она напрягла зрение, но не могла разглядеть во мраке. Сатана, между тем медленно-медленно, как привидение, приближается к ней все ближе, вытягивает свой длинный красноватый язык. «Он пришел за мной», — думает она.
— Вот твоя веревка, поторопись, надо успеть до полуночи закрепиться. Я тебя провожу, идем, идем! — шепчет он слащавым голосом и хватает ее липкими тонкими руками. — Я тебе и место приготовил, славное место! Могила глубокая, в сухой глине, без промоин, со всех сторон обвешанная венками. Идем! Мне нужна твоя душа, — приподнимая ее за плечи, страстным шепотом умоляет он. И обнимает ее, и склоняется над ней, будто сомневается, что она еще живая.
Слышатся другие голоса, приглушенные, идущие откуда-то из-под земли или со дна ямы, они смешиваются с шорохами, жуткими звуками, приближаются, сгущаются и терзают Настину душу. Тут скрипнула дверь и со всех сторон, крадучись, скользящими шагами начали подступать страшные чудовища с дрожащими уродливыми головами и костлявыми, похожими на скелеты телами. Они окружили сатану, начали хватать его за руки и тянуть в разные стороны. После короткой жестокой борьбы, сатана отпрянул в темноту, захихикал и, сдерживая гнев, опять заманчиво зашептал:
— Послушайся меня, вставай, уж скоро полночь, ведь опоздаем.
Тем временем костлявые чудовища, лениво потягиваясь, припали к полу, явно готовясь к прыжку. Их глаза сверкали. Настя не успела подумать об опасности, как они изогнулись и с пронзительными криками набросились на нее. Она с воплем вскинула руки, встрепенулась всем телом и оцепенела от ужаса. Сердце вырывалось у нее из груди, на лбу крупными каплями выступил холодный пот. Страх и смятение охватили ее. Смертельно побледнев, она закрыла глаза, вся сжалась и боялась пошевелиться, кровь у нее в жилах леденела. Ей захотелось забиться в угол или в какую-нибудь расщелину, в которую не смогли бы проникнуть эти чудовища, и там как-нибудь защититься от неминуемой опасности. Она боялась даже сделать вздох, только слышала гулкий стук собственного сердца.
Внезапно чудовища умолкли, казалось, они затаились в нетерпеливом ожидании ее смерти. Ей суждено было умереть. Безумно пугаясь этой мысли, она обливалась холодным потом и напряженно думала: «Сейчас я умру и никогда больше не буду существовать!» Конец всего, только тьма, нет-нет, даже тьма исчезнет. Исчезнет все, навсегда, безвозвратно. Ей снова померещился очень странный звук. Приглушенный, жуткий. Она прислушалась: звук идет из-за стены. Кто там может быть? Звук усиливался… Громче-громче, он уже слышался отовсюду и, кажется, ничто не могло заглушить его. А звук все нарастал и вдруг перешел в скрипучий старческий голос.
— До ста, до ста, до ста, да, да, до ста, до ста… — бессмысленно и монотонно скрипел он.
Внезапно этот голос стих и наступила гробовая тишина. Настя лежала неподвижно, она не понимала, сколько времени прошло — минута, час или целая вечность. Мысли о смерти с новой силой начали одолевать ее. Сердце холодело, она больше не сомневалась, что пробил ее последний час, и все же напряженно вслушивалась, надеясь уловить хоть какое-то движение воздуха.
Наконец тишина словно растворилась в пустоте, растаяла, и раздался резкий, пронзительный вой. Одеяло само откинулось, и она ощутила на своей груди прикосновение чьей-то руки. Повернув голову, посмотрела вбок и замерла от ужаса: рядом с ней стояло существо, покрытое седыми волосами, маленькое ростом, примерно с кошку, если ее поставить на задние лапы. Настя как будто прежде видела такое странное существо и узнала его. Это домовой. Сатана, затаившись в углу и выпучив бельма, облизывался своим длинным языком. Его синие руки извивались как змеи. А возле самой кровати толпились и подпрыгивали костлявые чудовища — они то умолкали, то издавали протяжные, зловещие, душераздирающие крики. Чувствовалось, что этим чудовищам не терпится напасть на Настю, но, словно удерживаемые какой-то всевластной силой, они не отваживались вскочить на постель, чтобы задушить ее и с жадностью напиться крови. Вдруг они разбросали Настино белье по полу и начали укладываться для отдыха. Выбирая место помягче, переползали друг через друга, огрызались и недовольно ворчали.
Домовой снова прикоснулся к Насте и погладил ее обна-женное тело. В этот же миг все нечистое сборище чудовищ засуетилось, омерзительно зачавкало и Настя увидела, как они, изрыгая кровавую пену, разбежались, потом один за другим вновь возвращались из темноты неслышимыми шагами к кровати, подпрыгивали с бесовскими вывертами и проваливались в яму. Сатана провалился последним, прежде обвив Настину шею своим длинным языком. Когда он скрылся, из ямы послышался громкий и насмешливый хохот, и тут же яма сама собой сравнялась с полом, как будто ее никогда и не было.
Дождавшись завершения этой прощальной церемонии и оставшись с Настей один на один, домовой еще раз уверенно провел своей рукой по ее обнаженной груди и исчез странным образом, в одно мгновение.
х х х
Испуганная, едва дыша, Настя долго лежала и боялась открыть глаза. Дрожь от пережитых кошмаров не проходила, ей еще мерещились жуткие лица, мелькающие во мраке, голоса, которые внезапно рождались и так же внезапно исчезали. Она никак не могла отойти от ощущения подстерегающей ее незримой опасности. Ей снова стало не хватать воздуха, и она отчаянно старалась выбраться из тяжелого состояния, кажущегося продолжением сна. Пытаясь хоть что-то понять, она пробовала собраться с мыслями. Что с ней произошло? Бредит она или сошла с ума? Вначале решила, что, наверное, попала в больницу, в которую ее привезли в бессознательном состоянии. Боже, этого не может быть! Потом принялась раздумывать и вспомнила некоторые детали, которые убедили, что ничем не болела… Она невольно напрягла слух. На улице лаяла собака: монотонно, из последних сил, словно замерзала или была очень голодная. Гав, гав, гав. В соседней комнате тихо тикали часы. «Это у Митьки Дятлова во дворе лает собака, она у него — на цепи, и поэтому так нудно лает, — размышляла Настя. — А часы тикают в зале»… Все это скорее напоминало раздумья в полусне.
Окончательно убедившись, что находится в своей спальне, Настя кое-как успокоилась, понемногу пришла в себя и теперь изо всех сил напрягала память, пытаясь вспомнить, что же все-таки с ней произошло. В голове промелькнули все события минувшего дня. Настя замерла, ей показалось, что она на грани помешательства. Упорно, со всем усилием воли она внушала самой себе, что ничего в реальности не происходило. Нет! Все это лишь приснилось?! Но сознание восстановилось окончательно, события в ее памяти всплыли с удивительной ясностью, и сомнений больше не оставалось — это, к сожалению, было. Да, да, все было на самом деле. «Почему же я еще жива, почему не повесилась? — промелькнуло в ее голове. Она повернулась на спину, глаза раскрылись сами собой, обезумевший взгляд ее застыл в темноте — Митька Дятлов, он шел ко мне. Это он помешал… Нет, он не помешал, он спас меня. Если бы он опоздал на минуту, я бы повесилась — значит, меня сохранил какой-то добрый ангел. Возможно, напрасно Дятлов своим появлением помешал мне умереть, со смертью прекратились бы мои страдания, весь этот кошмар, через смерть я могла бы обрести покой. Страшно преждевременно оборвать свою жизнь, пугает вечное небытие. Но надо ли его бояться, если все люди из него появились? Ведь все до своего рождения находились точно в таком же небытии, в котором окажутся и после смерти.
Смерть — это избавление от всех мучений, это — как глубокий сон, она неизбежна, просто, чем дольше живешь, тем больше страданий испытываешь, а длительность небытия все равно не сократишь, оно вечно. Трудно умереть? Совсем не трудно: стоит сейчас резко встать, сделать несколько шагов до сарая, забраться на бочку — и все. Веревка уже приготовлена, она лежит на бочке. Только надо сначала привязать веревку к перекладине, а потом просунуть голову в петлю и шагнуть в пустоту. И никто потом не скажет обо мне ничего плохого, все станут только жалеть, говорить, что была такая красивая, молодая, ей только бы жить да жить. И Эрудит поймет, что напрасно так жестоко обидел меня, будет сожалеть об этом, переживать, что умерла из-за него, станет просить у мертвой прощения. Все именно так и произойдет, он же любил меня. Но это уже не будет иметь никакого значения, для живых я останусь лишь в воспоминаниях». Она попыталась внутренне напрячься и ощутить себя повисшей в воздухе на туго пережимающей шею веревке, без точки опоры для ног и опять жуткий страх охватил все ее существо.