Отец снова стал кружить вокруг продавцов, чуть задерживаясь около парня в кепке. Потом подошел ко мне:
— Ну что я тебе говорил?! Точно, студент. Пишет диплом. Если бы, говорит, не диплом, ни за что не продал бы. Пойдем, обкатаешь его велосипед.
Издали парень напоминал спортсмена на плакатах: его тело облегал тренировочный костюм, а кепка с длинным козырьком как нельзя лучше подчеркивала устремленность к рекордам; он был гладко выбрит и все время улыбался. Когда мы подошли, парень меня обнял.
— А, так это тебе? — весело бросил. — Тебе не жалко. Другому ни за что не отдал бы, а тебе ладно, так и быть. Береги моего коня. Он мне пять лет служил без ремонта и тебе еще двадцать послужит. Эх, если бы не диплом!
Парень подтолкнул ко мне велосипед и отвернулся, чтобы мы не видели его расстроенного лица.
Я разогнал машину и вскочил на сиденье. На маленьком пятаке машину трудно проверить, но я успел заметить, что колеса сильно восьмерят, а задняя втулка скрипит, и, подъехав к отцу, сказал об этом.
— Вот чепуха — «восьмерят»! — засмеялся парень. — Да подтянуть-то их пара пустяков. Раз, два — и готово. Я думал, ты профессионал, а ты всего-навсего любитель.
— Да вы его не так поняли, — вступился за меня отец. — Он пошутил, правда?
Я пожал плечами.
— А втулка! — продолжал парень. — В ней я нарочно сделал треск. Убрал пару шариков. С треском-то веселее. Едешь, а сзади точно моторчик, — парень подмигнул мне и рассмеялся еще громче.
— Давай посмотрим другие велосипеды, — шепнул я отцу, но он меня уже не слышал — тоже смеялся и жал парню руку. Я оттащил отца в сторону, но он не дал мне открыть рта:
— Чудак ты! Уж кто-кто, а я-то вижу, кто из них порядочный человек, а кто пройдоха. Посмотри на тех. Стоят, о чем-то шепчутся… И пробовать нечего. Наш парень лучше всех. Чудесный парень! И велосипед у него чудесный. Он мне сразу понравился.
Отец повернулся к парню, снова пожал ему руку и полез за деньгами.
Когда мы вышли с барахолки, отец торжественно заявил:
— Ну, а теперь садись на раму, подкатим к дому вдвоем.
Только мы тронулись, как лопнула цепь.
— Вот досада! — отец поджал губы. — Но ничего, бывает.
Пока чинили цепь, спустили камеры.
— Странно, — отец нахмурился.
Накачали камеры, слетела педаль и лопнула пружина на сиденье. Отец смахнул пот, вздохнул и тихо буркнул:
— Ладно, поезжай один. Дома разберемся.
Но не успел я проехать и десяти метров, как случилось непоправимое — рама треснула, и велосипед разломился надвое. Я очутился на земле. Поднявшись, стряхнул с себя пыль и взял одну половину велосипеда. Отец подошел и поднял другую. Так и зашагали мы к дому — я беззвучно ревел, а отец сконфуженно усмехался.
Каждый день
Вскоре отец все-таки починил велосипед — отнес его на компрессорный завод, и там заварили раму, перетянули спицы и перебрали втулку. Вид у велосипеда оставлял желать лучшего, зато ход стал вполне приличный.
Долгое время я никак не мог накататься; с раннего утра вытаскивал свою машину и гнал по пустынным и прохладным переулкам. Выехав на широкую улицу, по которой ходил трамвай, начинал вращать педали быстрее; серая асфальтированная лента все стремительней бежала на меня — заплаты и пятна мазута так и мелькали.
Иногда ездил на стадион и там носился по гаревой дорожке, или уезжал на речку покататься по узким зыбким мосткам, или просто въезжал в перелесок и катил по извилистым тропам. Это было настоящее чудо. Вместе с велосипедом в меня вселилась легкость и ощущение безграничной свободы. Никто не мешал мне в любую минуту сесть на велосипед и уехать в какую угодно сторону. В те дни домой я заезжал только обедать, да и обедал-то на ходу; проглочу тарелку супа и снова вскакиваю на своего железного коня. На велосипеде я проводил все утро, весь день и вечер. Часто катался и перед сном, в темноте, как бы про запас, на случай дождливой погоды на следующий день.
Моим любимым маршрутом был отрезок улицы между предпоследней и конечной остановками трамвая — там дорога пролегала через луг, по дамбе, по которой, кроме трамвая, ходил синебокий автобус с блестящими цифрами сзади. По краям дамбы росли ветвистые старые липы; их ветви над дорогой переплетались — я мчал как в зеленом тоннеле, под сплошным навесом, сквозь который еле просеивалось солнце.
Обычно я выезжал на дамбу рано утром, когда солнце было особенно ярким, а от лип особенно сильно пахло медом. Перед дамбой находилась трамвайная остановка, где в утренние часы дожидались транспорта одни и те же люди. Многих из них я знал в лицо, и они меня, разумеется, приметили — как не заметить столь раннего оголтелого гонщика?! Помню трех полных говорливых мужчин. Завидев меня издали, один из толстяков локтями подталкивал приятелей и все трое начинали жестами давать мне советы. Один принимался неистово крутить рукой — давай, мол, парень, жми на педали! Другой приподнимал голову и выпячивал живот — не забывай, мол, про осанку! А третий нарочито широко улыбался, всячески показывая, что бодрость духа и уверенность в себе — главное в спорте.
Помню на остановке молчаливую пару — мужчину и женщину — красивых, печальных, замученных то ли работой, то ли сложными отношениями; они всегда задумчиво смотрели в разные стороны; только когда я проезжал мимо, вначале на ее лице, а потом и на его появлялись грустные полуулыбки.
Миновав остановку, я разворачивался на перекрестке и гнал по солнечной стороне улицы к дамбе. Как только переезжал перекресток, из боковой улочки с сухим треском вылетал велосипед с самодельным моторчиком. За рулем восседал старичок в соломенной шляпе и круглых очках; на его пиджаке блестели медали. Старичок постоянно лукаво ухмылялся. К раме его машины были привязаны удочки и рыболовный сачок. Мы со старичком одновременно въезжали на дамбу и тут начиналось самое интересное: я бросал старичку вызов — как бы приглашал к гонкам наперегонки и сразу вырывался вперед. Мопед старичка тарахтел на пределе, но все равно отставал все больше и больше. Оборачиваясь, я видел лицо старичка — он, вроде, старался не замечать своего поражения, все так же смотрел поверх очков на дорогу и по-прежнему ухмылялся.
К середине дамбы я немного уставал, но к этому времени разрыв между мной и старичком уже достигал полукилометра, и я позволял себе немного расслабиться. Уверенный в победе, я несколько раз вообще сходил с велосипеда и делал небольшую разминку, а когда мой великовозрастный, но «моторизованный», соперник подъезжал достаточно близко, снова разгонял велосипед и вскакивал на сиденье. После этого мне уже не удавалось намного вырваться вперед — сказывалась усталость от бешеной гонки в начале пути. Я напрягал все силы и, стиснув зубы, старался удерживать дистанцию, но старичок меня настигал. Потрескивание моторчика за спиной слышалось все отчетливей, переходило в громкое тарахтенье, сбоку показывались концы удочек и переднее колесо… Старичок смотрел на меня поверх очков и беззлобно, но достаточно плутовски, усмехался. Я жал на педали изо всей мочи, но он все равно меня обгонял. Это выглядело особенно унизительно, если рядом громыхал трамвай; тогда с площадки кто-нибудь обязательно кричал:
— Спрячь голову! Много ешь! Не жми, сзади уже никого нет!
Я не обращал внимания, но обидно было до чертиков.
Обогнав меня, старичок оборачивался и махал мне рукой, приглашая пристраиваться за ним, но тут уж я отворачивался, не скрывая презрения к роли гонщика за лидером.
Каждый день старичок выезжал из переулка именно в тот момент, когда я переезжал перекресток — ни раньше, ни позже. Тогда я объяснял это простой случайностью, а теперь думаю — это была четко продуманная стариковская хитрость.
Однажды утром я, как обычно, проехал остановку трамвая, но старичок из переулка не выехал. Прокатив несколько метров, я вернулся назад и еще раз пересек остановку, но старичок опять не появился. Решив его подождать, я сошел с велосипеда и долго, не меньше получаса, стоял на дамбе, но напрасно.
И на другой день старичок не выехал, и на третий. Позднее пронесся слух — будто бы какой-то старый рыболов на мопеде разбился — попал под колеса грузовика. Не знаю, так это или нет, только с того времени катание на дамбе для меня потеряло всякий смысл. Несколько раз я пробовал там ездить, но все уже было не то.
Лишь на следующее лето я возобновил поездки по дамбе — произошло исключительное событие — там появилась «принцесса». Тонкая и длинноногая, с черными волосами и прозрачными, как льдинки, глазами, она была обладательницей бесценного синего спортивного велосипеда — он, как синяя молния, бесшумно разрезал воздух; я даже не мечтал догнать ее на моем тяжелом «коне» — это было совершенно невозможно.
А ездила девушка, как принцесса: сидела прямо, высоко подняв голову, и никогда не смотрела по сторонам. Сейчас с достаточной точностью я не могу сказать, что мне больше нравилось — девушка или ее велосипед, но тогда подолгу заглядывался на нее, прячась за липами. Каждое утро с книжками на багажнике она ездила в техникум на окраине города и к вечеру возвращалась назад. Не раз, завидев девушку, я собирался вскочить на свой «велик» и продемонстрировать разные трюки. Ведь катался я отлично. Даже, чего там скромничать! — великолепно, потрясающе! Мог, например, ехать «без рук» и «без ног», мог лежать на сиденье и крутить педали руками, мог ехать задом наперед и с закрытыми глазами. Мог вообще не ехать, балансируя на одном месте. Все это я делал без усилий, запросто, шутя; оставалась чепуха — отличиться перед девушкой и, казалось, это не составит особого труда, но… едва она подъезжала к месту моей засады, как я почему-то дрейфил и не двигался с места. А девушка пронесется мимо и даже не посмотрит в мою сторону.
И вот однажды я переборол себя. Заметив синий велосипед, выкатил на обочину и только хотел показать мастерство, как потерял равновесие и упал. До этого сотни раз проделывал все трюки и никогда не падал, и надо же! Именно при ней грохнулся, потерпел сокрушительное поражение. Я думал, девушка засмеется, но она только позвонила в звонок и, обогнув меня, исчезла.
На другой день я ехал на речку купаться. Вращая педали, смотрел на стрижей, проносившихся перед колесами, на ехавшие навстречу повозки колхозников, набитые овощами. Вдруг сбоку вынырнул синий велосипед. «Принцесса» была в белом платье, с венком из ромашек. Обгоняет меня и улыбается. Я поднажал на цепную передачу; велосипед заскрипел, затрещал, а «принцесса» легко так, играючи, обошла меня и стала удаляться. Отъехав на некоторое расстояние, она почему-то замедлила ход. Я сразу пошел на обгон, но сзади отчаянно засигналил грузовик с прицепом. Я резко свернул в сторону, выскочил с дамбы и шлепнулся в кювет, при этом порвал штанину и ободрал ногу. Велосипед не пострадал, только переднее колесо превратилось в «яйцо». Подняв «велик», я стал взбираться на дамбу, вдруг слышу:
— Сильно ушибся?
Наверху стояла «принцесса». Белое платье полоскал ветер. Подошла, осмотрела мою ногу, достала из кармана платок и перетянула колено. Я покраснел и отвернулся.
— Как тебя зовут? — спросила «принцесса» и засмеялась. — Садись сзади, отвезу тебя домой, гонщик!
Я вскинул свой велосипед на плечо и сел за «принцессой» на багажник «синей молнии». И мы помчали назад. Меня подбрасывало, и упругий ветер срывал рубашку, и волосы «принцессы» хлестали по лицу — они пахли цветами.
— Держись крепче! — кричала «принцесса», оборачивалась и смеялась.
И от ее смеха, и от запаха ее волос было хорошо и весело.
Лето как лето
По счастливому стечению обстоятельств «принцесса» вскоре стала жить на нашей улице. В один прекрасный день, по настоящему прекрасный — в смысле погоды, мы с ней встретились на дамбе — она догнала меня на «синей молнии» и, выруливая рядом, сказала:
— Послушай! Ты не мог бы завтра помочь нам с мамой погрузить вещи? (позднее я узнал — ее отец погиб на фронте).
— Ты уезжаешь?
— Нет! Мы обменялись и переезжаем на вашу улицу.
На другой день в условленное время я направился к ее дому, по пути зашел за Вовкой и взял его на подмогу, как рабочую силу. Когда мы подошли к дому «принцессы», там уже стоял грузовик и около него виднелась мебель, тюки…
Давно подмечено, переезжать всегда интересно, а время от времени и просто необходимо. Во-первых, освобождаешься от многого привычного, но ненужного; во-вторых, волей-неволей начинаешь новую жизнь — появляются новые знакомые, новые заботы; в-третьих, и это самое важное, перемены, как правило, ведут к лучшему. Помнится, Ольга безудержно радовалась переезду.
Как только мы въехали на нашу улицу, из всех окон высунулись любопытные. Дядя Федя, а за ним отец и дядя помогли таскать вещи. Через час все было разгружено, перенесено в дом и на нашей улице появились новые жильцы.
Ольга оказалась «принцессой» добрейшей души: уже в день переезда разрешила нам с Вовкой покататься на «синей молнии», а вечером подарила по приключенческой книге. Стояло лето, и у нас в школе, и у Ольги в техникуме были каникулы; мы стали проводить вместе все дни напролет — ведь ничто так не объединяет людей, как безделье.
Все началось с рогаток. Как-то мы с Вовкой запустили змея, но, набрав высоту, он вдруг зацепился мочалом за провода и стал болтаться из стороны в сторону, точно заарканенный. В этот момент из дома вышла Ольга.
— Плакал ваш змей, — проронила. — Делайте новый.
— Дудки! — отчеканил я и достал рогатку, чтобы сбить мочало с проводов.
Только вложил голыш в кожу, как вдруг порыв ветра освободил пленника, и он, взвившись в высоту, застыл на одном месте. Но, так как рогатка все равно была у меня в руках, я выстрелил в неподвижный квадрат. Голыш пробил его насквозь.
— Здорово! — Ольга щелкнула языком. — Научите меня тоже стрелять.
— Мы сейчас едем на речку рыбачить, — важно провозгласил Вовка.
— Ой! И я с вами!
— А рыбу ты ловить умеешь?
— Вы меня научите. Я способная. Вот увидите!
На рыбалку отправились на велосипедах. Ольга на своем спортивном, а мы с Вовкой на моем, тяжелом, дорожном (Вовка пристроился на багажнике). До реки доехали без приключений, и расположились под деревьями у нашей с Вовкой излюбленной заводи.
Солнце стояло в зените, и было жарко; сквозь седую, запыленную листву просачивались горячие струйки. Мы с Вовкой пыжились изо всех сил, чтобы выглядеть перед Ольгой искусными рыболовами; отталкивая друг друга, учили ее ловить рыбу нахлестом: забрасывать леску с наживкой как можно выше по течению и ждать, когда она проплывет мимо и ее начнет прибивать к берегу — тогда леску перебрасывать. И так до тех пор, пока не клюнет. Показывая этот способ ловли, мы с Вовкой великодушно сносили Ольгины ошибки и не забывали вовремя поддержать ее за локоть, чтобы при взмахе удилища она не упала в воду. Мы относились к ней по-рыцарски, хотя она была уже девушкой, а мы еще мальчишками.
Что мне нравится в рыбаках, так это то, что среди них ценится умение, а не звания и возраст. Один раз Вовка удил рыбу рядом с врачом профессором и тихо ворчал:
— Вот дурак, как подсекает, лопнуть можно!
И профессор, ничего — только улыбался смущенно, воспринимал Вовкино хамство, как легкую бестактность.
Первую рыбу поймал Вовка. Он выудил плотву с ладонь. Вторую плотву неожиданно поймала Ольга, ее рыба была чуть меньше Вовкиной, но подсекла ее Ольга мастерски (вскоре она уже забрасывала удочку не хуже нас, а часто и лучше, поскольку была выше ростом и легко перекидывала наживку через прибрежные травы). Потом Вовка поймал еще одну плотвичку, и, наконец, повезло мне, причем так, как никогда за все то лето. Я вытащил голавля на килограмм; когда тянул его к берегу, удилище изогнулось, как обруч от бочки. Я даже думал — ореховый прут не выдержит и обломится, но удилище не подвело.
После такого улова наше настроение поднялось до небывалых высот. Особенно у меня. Чтобы подчеркнуть свою радость, я даже затянул марш.