С давнего времени семейство господина К. и господина Н. жили в совершенном между собою согласии. Никто не мог представить, чтобы они когда-нибудь между собою поссорились; однако вчерашнего дня, к общему всех удивлению, это случилось. Г. К. явно жаловался на семейство Г. Н. будто бы оно при некоторых людях порочнейшим образом поносило честь дочери его, которая не давно вышла замуж; к чему не токмо он сам, но ниже одна душа из домашних его не подали ни малейшего поводу.
Услышав сие, некоторые из приятелей его начали ему доказывать, что честь благородного человека в сем случае весьма много терпит, и что он очень худо поступит, если таковую обиду оставит без отмщения.
Напротив того я старался всячески убедить его, чтобы он примирился с Г. Н. но как Г. К. живейшим образом чувствуя причиненную ему обиду, и расстраиваем будучи представлениями других, мало на предложение мое соглашался, то я начал советовать ему, чтобы он, по крайней мере, помедлил сердиться на Г. Н., доколе не расследует в точности всего дела: на сей конец я предложил ему, чтобы он, как должно благородному человеку, при удобном случае сделал за сие Г. Н. публичный выговор. Совет мой ему понравился, и он сего же дни выполнил его.
" Государь мой! — сказал он господину Н., - будучи в гостях у одного из здешних дворян, до сведения моего дошло, что вы и домашние ваши явным образом поносите честь дочери моей, которая не давно выдана замуж. Подтвердите теперь при многолюдном собрании то, что вы сказали при нескольких людях. Будьте уверены, я не взойду с вами в жаркой спор, чтобы доказать невинность дочери моей. Всем известная честность ее сильна опровергнуть всякое ваше злословие. Мне хочется только узнать, в самом ли деле вы виноваты; или может быть сия девица вздумала позабавиться на наш счет, поссорив нас между собою", — тут указал он на одну, находившуюся в сем собрании барышню, которая, не слыхавши разговора их, беспрестанно перебегала с места на место и шептала то с той, то с другой из подруг своих.
" Уверяю вас честью, — сказал Г. Н., - что мы не токмо не говорили ничего худого о вашей дочери, но даже и в помышлении того не имели. Мы сами хотели сказать вам то же самое, что сказали вы мне. Сия же самая девица за секрет рассказывала мне, что вы неоднократно называли меня бездельником, приписывая мне такие скаредные дела, каких я и не воображал никогда: это правда ли"?
При сих словах Г. К. с восхищением обнял друга своего и просил у него прошения в своей легковерности.
" Я прощаю вас! — сказал Г. Н., - но только с тем условием, чтобы и вы меня простили. Я не менее вас был легковерен".
Потом подошли они к отцу той барышни, которая сыграла с ними сию странную комедию, и начали просить его, чтобы он запретил дочери своей заводить такие сплетни. Чувствительный дворянин, услышав сию неприятную весть, переменился в лице и едва не заплакал с досады. В ту же минуту подозвал он дочь свою и сказал ей сердечным, но отеческим голосом: "Слышала ли ты, что говорят об тебе. Г. К. и Г. Н."?
" Ни полуслова не слыхала, папенька"! — говорила она.
От. Знаешь ли по крайней мере, сколько ты их оскорбила?
Дочь. Я совсем не знаю и того, чем могла оскорбить их.
От. Говорила ли ты Г. К. что Г. Н. говорил много худого на счет дочери его?
Дочь. По чести, ни полуслова!
От. Говорила ли Г. Н. что Г. К. называл его бездельником?
Дочь. Клянусь вам, папенька! Я знать ничего не знаю!
Госпожа К. видя, что одних словесных доказательств не довольно, чтобы уверить дворянина отца в подлом поступке дочери его, (ибо редкая дочь и редкого отца не уверит в невинности своей и самыми ничтожными доказательствами), встала с своего места, и вынув из кармана записочку, подала ему, сказав: "Прочитайте, и вы увидите, правду ли мы говорим".
— Несчастная! — вскричал растроганный отец на дочь свою, — ты имела бесстыдство не токмо говорить о Г. Н. но даже писать… Удались отсюда, чтобы присутствие твое не терзало сердца моего напоминанием о бесчестном поступке твоем. Не надейся и впредь быть когда либо допущенной в благородные собрания. Всеобщее презрение и ненависть будут всегдашними твоими собеседниками, доколе ты глубоким раскаянием и хорошим поведением не загладишь сделанного тобою простушка."
Сколь бесстыжа ни была барышня сия, однако слыша страшные угрозы отца, смутилась и начала плакать; но он, не смотря на ее слезы, повторил угрозы свои и велел лакею отвести ее домой.
Молодые подруги ее вывели из сего случая полезное для себя нравоучение.
" Ах! сколь пагубна для нашей сестры болтливость"! — шепнула одна другой на ухо.
" Ты, верно, тронулась тем, что девицу… за болтливость выгнали из собрания? ответствовала та, — в этом виноват больше отец ее. Да и она не права: не глупа ли она, что умевши поссорить двоих простаков, не успела сделать безделицы, а именно, схоронить концов. Я бы так сделала, чтобы сто человек перерезались и не узнали, кто их стравил".
Между тем один из гостей подошел ко мне и задал следующий вопрос: "У вас, милостивый государь в большом свете есть ли подобные сей девушки"?
— Нет, или по крайней мере очень мало, — ответствовал я.
— О! Так мы можем хвалиться перед вами! — вскричал он с восторгом.
— Очень можете, — отвечал я.
— Какая ж бы этому была причина? — сказал он, поморщившись с важностью.
— Причина та, отвечал я, — что у нас должность смутниц и переносчиц вестей отправляют большею частью пожилые женщины.
— Чем же занимаются девушки? — возразил он.
— Женихами, любовниками; а когда наскучит им чесать Амуру кудри, перебирают скляночки с духами и прочим.
Он пошел от меня, доволен будучи моим ответом; а я рад был тому, что дал ему надлежащее понятие о девицах большого света, об которых здесь, в мелких городах, по невежеству своему, не очень хорошо думают!
Письмо XXI.
Отец, которому не надобно бы иметь детей.
Дня с три тому назад ездил я с одним приятелем своим в село господина П., который принял нас и угостил очень хорошо. Угощение состояло большею частью в одних извинениях хозяина. Извините меня, твердил он беспрестанно, что я угощаю вас по-деревенски. В самом деле, все было деревенское; деревенской дом, деревенской хозяин, деревенская хозяйка, деревенские дети. Все они хороши; но дети, из коих одному десять, а другому одиннадцать лет, такие соколы, что едва ли не перещеголяли самого записного повесу — Митрофана Трифоновича. Это ни мало не удивительно, что они перещеголяли чучело — Митрофана: таких щеголей весьма много; но то странно, что при них живет издавна знакомый мне весьма исправный учитель. В продолжение стола дети делали различные шалости, и учитель, сидя подле них, не сказал им ни одного слова. Вот что меня удивило!
По окончании стола я подошел к учителю и по старинному моему с ним знакомству сказал ему: "Я удивляюсь, государь мой, что вы будучи человек всегда к должности своей рачительный, строгий и любящий благопристойность, позволяете воспитанникам своим делать такие шалости.
" Не удивляйтесь! — отвечал он, — родители их с нами же были, поступки их видели: но так же, как и я, не сказали им ни слова. Будьте уверены, что шалости их для них приятнее, нежели скромность и вежливость.
" Не ошибаетесь ли вы? — возразил я, — может быть, родители потому только ни во что не вмешиваются, что поручили воспитание детей своих совершенно вам?
Совсем напротив, — отвечал он, — они мне настрого запретили учить детей своих благопристойности в поведении.
" Едва ли можно найти таких родителей, которые бы детям своим желали прямо зла", — сказал я с некоторым неудовольствием.
" Быть может! — отвечал он, — но здешние родители точно таковы; я докажу вам это опытом".
Не успел он выговорить слов сих, как старший ученик его подскочил к столу, схватил тарелку с вареньем и начал кушать его с чрезвычайною торопливостью, как будто бы кто его погонял, или грозил вырвать у него из рук тарелку. Опорожнивши тарелку, он бросил ее на стол так сильно, что она, перевернувшись раза с три, слетела на пол и разбилась в дребезги.
Учитель, желая доказать справедливость сказанного им, взял ученика своего за руку и отвел от стола.
Приметя сие, госпожа П. воспылала материнским гневом и закричала на учителя: "А вам какое дело жалеть чужого добра? Слава Богу! Тарелок у нас довольно. Пусть он бьет их на здоровье! Хоть все перебей, мы других купим".
" Не в тарелках дело сударыня! — отвечал он, — я знаю, что у вас их довольно; но не худо, кажется, было бы, если бы дети ваши знали благопристойность".
" Благопристойность… — подхватила с язвительною усмешкою госпожа П, — вот еще какой мудрец! Хочешь учить благопристойности? Разве сами мы не знаем ее? Мы не подряжали вас учить детей своих благопристойности. Так вы и знайте один свой французский язык"!
Учитель замолчал и, взглянув на меня, улыбнулся.
— Ну! Правду ты говорил, — подумал я сам в себе, — дети Г. П. в школу твою вступили поросятами, а из нее выдут взрослыми свиньями. Между тем в другой комнате послышался мне пронзительный крик; я приложил ухо и услышал, что меньшой сын Г. П. бранит слуг своих отборнейшими ямщичьими словами. Прошло около четверти часа, но он не переставал читать похвальные речи свои всем попадающимся ему в глаза. Наконец дядька, приставленный ходить за ним, взошел к нам и принес жалобу господину П. Сей, не говоря ни слова сыну своему, пошел вон, сказав дядьке: "Поди за мной"! По выходе их госпожа П. сказала с насмешливым видом: "По делам вору и мука"! -
Я думал, что Г. П. пошел наказывать сына своего за учиненную грубость; потому начал просить госпожу П., чтобы они на сей случай хоть для меня простили ему сию небольшую вину.
" Нет, государь мой! — сказала она, — ежели дать им потачку, они готовы, и Бог знает, как изувечить детей наших. Никто, они же виноваты, что дети знают такие ругательные слова. Им бы не от кого их услышать и перенять"!
Тут-то я узнал, что повели наказывать не молодого барина, а престарелого дядьку его; но что делать, видно того требует правосудие!
Спустя несколько минут, виновник зла сего вбежал к нам, и приблизившись к брату своему, с радостным видом сказал ему довольно громко: "Братец! Братец! Ведь дядьку-то нашего батюшка высек, и он божился, что никогда ничего, чтобы мы ни стали делать, не будет на нас сказывать ни ему, ни матушке. Теперь-то нам будет воля! — качай во всю Ивановскую".
Сказавши сие, пошли они в другую комнату, передразнивая дядьку своего, как он кричал и вертелся под плетями; чем очень насмешили родителей своих, которые осыпали их похвалами за таковую переимчивость.
" Как я буду настоящим барином, — сказал меньшой брат, — так стану сечь людей еще больше, нежели батюшка.
" Так и должно! — отвечал другой, — я часто слыхал от матушки, что без побоев от них и добра не видать; а бить их ничуть не грех: лакей хуже собаки".
" Вот настоящие дворянские чувствия", — подтвердил меньшой.
Я советовал учителю оставить этот дом, хозяин коего поставляет преимущество свое пред лакеями в том только, что подобно сильному скоту может бить скотов слабых.
" Я давно намерен, — сказал он, — это сделать: доживаю только год. Вы можете представить, сколько должен я перенести огорчений и от учеников своих! Ежели во время учения случится мне сделать им выговор за неисправность, они тотчас расплачутся, заверещат сколько есть силы. Отец и мать прибегут, как бешеные, начнут упрекать меня, что обременяю детей их ученьем, довожу их до слез, причиняю им головную боль, на которую они ежедневно жалуются, и которая им препятствует учиться, и прочее, и прочее.
Любезный друг! Ты, может, прочитавши описание сих дворянчиков, скажешь с г. Правдиным, что их ничто не может исправить, кроме военной службы: средство доброе, надежное! — но, к сожалению, Митрофан и в отставке таков же, каков был в недорослях. Как бы то ни было, по моему мнению дети Г. П. ежели проучить их под ружьем, могут сделаться несколько оборотливее, вежливее; но ничуть не человеколюбивее. Будучи
простыми дворянами, они почитают людей своих хуже собак; какова же будет участь сих бедных людей тогда, когда господа их сделаются дворянами-офицерами?
(В этом письме содержатся намеки на комедии Д. И. Фонвизина "Недоросль" (1782 г.) и Г. Н. Городчанинова "Митрофанушка в отставке" (1800 г.)).
Письмо XXII.
Хороший эконом, или белый торгующий белыми.
Любезный друг! Дело мое касательно удержания за собой известной тебе деревни кончилось благополучно. Я с радостью оставил город, где обстоятельства заставляли меня входить в сообщество с людьми разного покрою, с худыми и нехорошими, которых ты, я думаю, знаешь по моим описаниям: господин Д., узнавши, что я расположился ехать по тракту к городу М., заложил дорожную повозку и поскакал за мною вслед. Целый день ехали мы вместе, разговаривали об разных материях, но ни разу не спросили друг друга, куда кто едет. На другой день, когда мы проезжали чрез одно село г. Д. остановил меня, сказав: "Здесь надобно нам погостить".
" У кого"? — спросил я.
" У моего зятя", — ответствовал он.
Я не имел никакой причины отговариваться. Г. Д. на двор, я за ним; г. Д. в дом, я за ним. Зять его, человек вежливый и, как видно будет после, весьма хороший эконом.
Сначала разговоры наши были просто учтивые; но как мы за столом и после стола опорожнив несколько бутылок с лучшими винами, стали гораздо повеселее, и разговоры наши сделались живее, откровеннее; г. Д. начал выхвалять ум и хозяйственность зятя своего, доказывая тем, что он в весьма короткое время к пятидесяти душам, доставшимся ему в наследство, умел присовокупить еще до тысячи душ. Я подивился такой премудрой экономии и из любопытства спросил хозяина: "Какие употребили вы средства к столь скорому обогащению: я думаю, что они должны быть очень хороши и достойны замечания".
" Я ласкаюсь надеждою, что они вам не понравятся, — отвечал он, восхищен будучи похвалами тестя своего, — родитель мой скончался за двенадцать лет перед сим, оставив мне в наследство только пятьдесят душ. Я, получив отставку, и приехавши сюда, расчел, что получаемым с сих душ доходом никак не можно будет мне содержать себя по приличию; почему принужден был изобретать разные средства к умножению доходов своих. Одно из них, самое первое, так мне понравилось, что других я вовсе не употреблял, да и употреблять не намерен. По приезде своем выбрал я из пятидесяти душ десять человек, годных в рекруты, и продал их экономическим крестьянам, которые тогда находились в крайности в рассуждении поставки рекрут, за десять тысяч рублей. На сии деньги купил целую деревню с тридцатью душами. Следственно двадцать душ и земля, принадлежащая к новой деревне, пришли мне даром. Из сей новой деревни таким же образом продал я восемь душ, за которые взял семь тысяч пятьсот рублей. На сию сумму купил я еще сорок две души, по причине, крайней нужды продавцу в деньгах. И так я выбарышничал себе 34 души с землею. Продолжая таким образом торг свой, я в несколько лет так увеличил число крестьян своих, что в состоянии был продать вдруг 46 человек. За тридцать четыре тысячи пятьсот рублей, за них полученные купил я вдруг 200 душ. В течении двенадцати лет сверх всех хозяйственных издержек приобрел я девять сот пятьдесят душ и сто двадцать пять тысяч рублей наличными деньгами. Вот, государь мой! продолжал он, каким образом достиг я теперешнего состояния, которым, признаюсь я очень доволен".