- Многое выше понимания духовенства. Возьмите хоть бы Достоевского. Воздали вы ему за Великого инквизитора? Причислили его к лику? Не уверен. Между тем, Федор Михайлович Достоевский остается величайшим русским философом.
- Точно. А Георг Вильгельм Фридрих Гегель остается величайшим немецким беллетристом.
Болконский как-то сразу потускнел.
- Анна, проводи кавалера! - наказал собранию, и прилег у стены. Последний наказ Болконского исполнила тощая хиппи с веснушками на узком лице.
- Чулок отдайте, - буркнула хиппи.
- Святая Анна с бантом? - я рассмеялся, вынул из кармана красный чулок, передал по назначению, и сел допивать самогон из бидончика. Смутно помню, как узрел я линялый колокол. Я хотел, было, ударить в набат, собрать народное вече, и двинуть ополчение на Москву, да колокол оказался юбкой. Я соскользнул по голой ноге. Какие-то внутренние ресурсы помогли мне встать, и выставили меня из вагона. Под черными сводами, истекавшими водой, разбавленной воздухом, я качался, вдыхая и то, и се.
- Куда пойдем? - спросили внутренние ресурсы.
Смутно помню, что назвал я Марка Родионовича, и пропал в зыбучих песках.
Ясно помню, как проснулся. Проснулся в учительской на проваленной до пола раскладушке, более заслужившей название гамака. Против меня висел земной шар в какой-то сетке, более заслуживший название воздушного. Я встал. Я хотел почистить зубы и умыться. Но вместо этого наступил на существо, постеленное вместо коврика. Существо шевельнулось и посмотрело на меня. Рыжее худое бесполое существо с лицом, усыпанным веснушками, с маленьким ртом, узким носом и карим зрением. На голове метла из рыжеватых шнурков. Все, что ниже, тряпичная кукла в кожаной мини-юбке фасона клеш, красных чулках и красных кедах. «Анна третьей степени, - припомнил я вечер накануне. - Если с бантом, значит за боевые заслуги». У Николы-чревоугодника сохранилось извращенное литераторами чувство юмора. У меня сохранилось желание почистить зубы.
Найти дверь в учительской, сплошь зашпиленной как материковыми картами, так и картами районного значения, оказалось не просто. Минут пять я плутал по комнате, ощупывая стены и спотыкаясь о кипы школьных тетрадей, атласов, и географических альманахов, после чего меня чуть не сшиб размещенный по вертикали кандинавский полуостров. Марк Родионович возник в дверном проеме с кастрюлькой, накрытой вафельным полотенцем, и на одинокой ноге допрыгал до письменного стола. Отыскав на столешнице, так же заваленной журналами, тетрадями и чертежными приспособлениями, место для черной от копоти кастрюльки, Марк Родионович присел на табурет.
- Выспались, батюшка? - прищуривши глаза, он лукаво усмехнулся. - Гречки вам распаренной сейчас. Горячей. Почувствуете.
- Как я здесь?
- А ваша партия довела вас в лучшем виде, святой отец.
- Я беспартийный, Марк Родионович. В лучше виде тоже не состою. Куда прикажете умыться?
- По коридору до конца. Левая дверь. Узнаете по графику уборочной очереди. Зубной порошок в круглой коробочке от леденцов. Если повстречаете в дороге соседа, ничего не спрашивайте. Сосед у нас прямой. Может ответить.
- У вас один сосед?
- Полтора десятка на шести комнатах. И все, как один.
- Я сильно побеспокоил вас ночью?
- В целом кульман уронили. Да он и так вечно падает.
Только теперь я заметил косую чертежную доску с листом ватмана, прибитого мебельными гвоздями, и заполненного какой-то схемой.
- Это вам, - я выложил из кармана дождевика шесть кнопок, добытых мною в лаборатории экологического института.
- Вот крепеж, - искренне обрадовался учитель. - Храни вас Господи. По нынешним-то.
Явно помню, что всецело использовал спорные удобства барачного санузла с загаженной раковиной и чугунным сливным бачком, лишенным всякой цепочки, и вознесенным на чугунную же трубу так высоко, что нужно было взбираться на унитаз, чтобы спустить за собою воду. На обратном пути я встретил голую коренастую рептилию с фуганком и усиками щеточкой. Я потеснился к стене, пропустивши рептилию мимо, и не пожелавши ей ни доброго утра, ни других пожеланий. Возможно, добрым утром у рептилии считалось такое утро, когда она приложит фуганком по темени пару-тройку соседей. Явно помню, что я подумал, глядя с ненавистью в ее бугристую обнаженную спину: «Людоед. Типичный». Вильнувши в свою нору, рептилия оставила за собой широкую щель: «А вдруг да сунется?». «Кто имеет ум, тот сочти число зверя, и, сочтя, помножь его на три буквы», - миную ловушку, я проследовал в учительскую.
- Директор нашего краеведческого музея Виктор Сергеевич Пугачев, - по моему описанию легко опознал рептилию Марк Родионович. - Безобиднейшая персона.
- Что безобидная, понятно, - я с отвращением заглянул в предложенную географом оловянную миску с гречневой кашей. - Но почему она голая с фуганком бродит по коридору?
- Нудист, - пояснил учитель. - Сносно владеет языками угро-финской группы. Очень любопытный субъект. Коли желаете, познакомлю.
- Да я-то не очень любопытный субъект, - вежливо отказался я от знакомства
с рептилией. - И нынче я скверно даже собой владею, Марк Родионович.
Но, в остальном, извольте. Если кому-то понадобится голый плотник с угро-финскими знаниями, буду рекомендовать.
Сопроводившее меня к учителю рыжее существо уже заглотало свою порцию гречневой каши. Променяв полы на раскладушку, оно уже медитировало. Оно уже перебирало, будто четки, велосипедную цепь в тонких своих пальцах с подозрительно мозолистыми костяшками. Кое-как и я засунул в себя разваренную крупу, запивши ее каким-то цикорием, беззастенчиво произведенным учителем в отборный кофе. Где и у кого отобрал сей напиток Марк Родионович, меньше всего меня интересовало. Больше всего меня интересовала карта местности.
- Существо, - обратился я к Анне с бантом, выбравши из карманных денег шестерку мятых ассигнаций. - Дуй в «Нюрнберг» за водкой для Марка Родионовича. Вы не возражаете, Марк Родионович?
- Возразил бы, да нечего, - географ слазил в карман и внес в общее начинание какую-то мелочь. - Жаль, кашу доели зря.
- И закусить, - поддержал я инвалида. - И быстро. Одна нога здесь, другая там.
Повесив на шею велосипедные бусы, Анна молча покинула помещение с моими чужими деньгами. Мелочь она оставила. Полагаю, Марку Родионовичу на чай.
- Откуда вы знаете? - учитель сгреб со стола выручку, и посмотрел на меня весьма подозрительно.
- Уточните, что именно я знаю, любезный Марк Родионович, и, возможно, я смогу ответить вам, откуда у меня подобного рода сведения.
- Про ногу, - не вставая с табурета, учитель дотянулся до какой-то потрепанной амбарной книги, втиснутой в плотные ряды учебников и тетрадей, захвативших настенную полку. - «Другая там» вы сказали барышне, отрядивши ее за водкой. Между тем, как еще на площади любопытствовали, где я ногу потерял. Хорошо ли смеяться над ущемленным положением? Достойно ли сана вашего?
Перемотав страницы, учитель ногтем оттиснул книжный разворот и сунул мне его чуть не в лицо.
- Клянусь, дражайший Марк Родионович. Это фраза. Обиходное напутствие указанной барышне. Она что, действительно там? - догадался я, различив на разлинованном развороте схематическое изображение Княжеской площади с примыкающими застройками. Одна из них была помечена латинской буквой «N» и карандашным крестиком на западном углу, если верить в нарисованный компас.
- Под «Нюрнбергом», - Марк Родионович хлопнул книгой, и сунул ее на прежнее место. - Врукопашную зарыл. На полуметровой глубине. Ночной порой, словно какой-нибудь злоумышленник. Хоть и ампутированная, а память. Шрам остался на коленке треугольником. Вы-то коленки били в детстве?
- Бил, Марк Родионович. Отчего же вы именно магазин выбрали в качестве надгробия?
- Магазин относится к более поздней эпохе зодчества, - учитель, подпершись костылем, переместился в сторону кульмана. - Но вам следует знать совсем иное. Спрашивайте, пока экспедиторша водку не принесла. Спрашивайте. А я попутно чертежик закончу.
До возвращения существа торопиться мне было незачем. Ибо кое-какие повадки аборигенов мною уже были постигнуты. На трезвую голову честных сведений в Казейнике не добывалось. Я молчал.
- Казейник почему? - сам по себе откликнулся чертежник на мало занимавший меня вопрос. - До немецких веяний, а проще говоря, до создания на базе местного комбината по производству минеральных удобрений российско-немецкого концерна «Франкония» поселок здешний назывался Казенников. Очевидно, для германца название оказалось трудно произносимым. Тогда глава местной управы проголосовал из деликатности за Казейник.
- Из деликатности, - выбрав сигарету, я уже, было, собрался ее прикурить, да положил обратно. - А кто конкретно?
- Бургомистр.
- Отчего же он бургомистр?
- Из деликатности.
Лукавый мы народ. Я по наивности думал, что мы в Америке живем. Под чутким руководством самопальных мэров, губернаторов и сенаторов. Даже больше, чем в Америке. У нас Белый дом большой, а у них маленький. Однако, провести нас труднее, чем его референдум. У нас кто барин, тот и отечество. Потому и переметнулась местная публика в немецкие края.
- Стало быть, Анкенвой в Казейнике за ниточки дергает? - подсел я к инвалиду.
- Почему Анкенвой?
Марк Родионович, уже окунувши ресфедер в баночку с тушью, замер.
- Ну, как же, помилуйте! Казейник-то Анкенвоя?
- Сущий вопрос, - географ почесал ресфедером залысину, отчего и оставил на ней черные следы. - Я тоже задавался им, кривить не стану. Анкенвоя никто не видывал. Человек ли он, зверь ли, предмет или звук, то догадки. По мне товарищ, покорно извиняюсь, он и вовсе отсутствует.
- Он присутствует. Я чувствую, как прямо сейчас он смотрит на меня.
- Откуда же, позвольте?
- Из бездны, товарищ.
- В географическом смысле бездна объект надуманный. Всякое углубление, дорогой мой, имеет свое дно. Это есть непреложная истина, и зиждется на опыте многих первопроходцев. Да и гипотетически в границах материального тела бездну представить себе никак не возможно-с. Ибо Земля наша суть планетарное образование. Сквозных отверстий не имеет, и не имеет возможности ими обзавестись, батюшка. В прочем же, если вы с точки зрения космоса бездну рекомендуете рассматривать.
- Боже упаси, - поспешил я откреститься от вселенской перспективы. - Нет у нас бездны, товарищ. И космоса нет. И точка зрения нет.
- Убеждены?
- У меня нет убеждений, товарищ. Поэтому, мне есть, что отстаивать.
- Что же отстаивать без убеждений? - озадаченный моей репликой, учитель даже ресфедер отложил.
- Благоприобретенные ценности. Жену. Кота. Деньги, заработанные благодаря отсутствию убеждений. Антикварную мебель. Пуговицу от плаща. Имущество.
- Простые люди враждебны вашей меркантильности, святой отец. Они приверженцы духовного начала, и всему ищут высших объяснений, - Марк Родионович вздохнул. - Страшно далеки мы от народа, святой отец.
- Страшно, - согласился я с Марком Родионовичем, подсев к чертежу над каким он вздохнул. - Вот если бы еще подальше, тогда бы не так уже было страшно. Пустырь между комбинатом и заливом. Здесь можно пройти?
- Нигде нельзя, - возразил географ. - Здесь особенно. Прежде свалка здесь мусорная была. Твердые отходы со всего района свозили.
- А теперь?
- Теперь не свозят. Теперь туда никто не суется. На свалке псы-оборотни живут.
- Как вы сказали? - я присмотрелся к свалке, окруженной дискретной извилистой линией. Если верить в изображенный под картой цифровой масштаб, свалка занимала площадь около гектара, и частично упиралась в границы Казейника.
- Псы-оборотни?
- Именно, - подтвердил Марк Родионович.
Он оглянулся и почему-то снизил голос:
- Я, было, сунулся исключительно с научными целями, да так и остался по колено. Краевед Пугачев, святая личность, протез мне выстругал из придворной скамеечки.
- Что-то я пропустил, Марк Родионович. Стало быть, это собаки вам левую ногу отъели?
- Точно. Уели на собственных глазах.
- Как же вы спаслись от них без ноги-то?
- Случай, - буркнул учитель, не вдаваясь в подробности.
Давеча я отмечал, что правдивые сведения в Казейнике добывались разве после второго, либо третьего стакана. Потому и не стал я ловить Марка Родионовича на ногу, якобы зарытую под «Нюрнбергом».
- Откуда же взялись, эти оборотни, Марк Родионович?
- Когда-то, - учитель опять заскрипел ресфедером по ватману. - Лет пятнадцать назад, когда исказился климат, и бабы уже беременеть перестали, но еще можно было Казейник покинуть, сначала птицы улетели. Потом животные исчезли. Какая скотина была на привязи, тоже бросила размножаться. В итоге на мясо пошла. Потом люди устремились, кому было на чем и куда. В основном, зажиточная прослойка на личном транспорте, а кто и на общественном. Грузовики, трактора битком с прицепами, вы можете себе вообразить исход?
- Вряд ли.
- Ну и большая колонна через мусорную свалку почесала. Там насквозь дорога проложена к основному шоссе для доставки районного мусора. Но, говорят, колонна эта на свалке так и сгинула. Головной бульдозер сломался. Как пробка, закупорил движение. Вокруг сплошные стены мусора. Объехать нет возможности.
- А назад?
- Случай воспрепятствовал.
Случай. Знавал я и до Марка Родионовича фаталистов.
- Пассажиры, говорят, озверели постепенно, - докончил он краткий курс истории псов-оборотней. - Сбились в стаю. Пустили шерсть. Черепные коробки вытянули.
- Это как?
- Мутация. Свалку оцепили колючим проводом, чтобы в Козейник псы не рыпались. Электричество пустили. Напряжение их отбрасывает. Но интересный подвид.
В учительскую зашло существо. При выставке двух литровых бутылей «Rosstof» Марк Родионович застыл, слегка подрагивая точно холодец. Кукуруза, томаты, шпроты, зеленый горошек, сосиски и сгущенное молоко довершили сеанс гипноза.
- Сдача, - существо передало мне ассигнованные прежде шесть тысяч.
- Не много ли?
- Нормально, - существо залезло на раскладушку, и заново пустилось перебирать велосипедные четки. - Продавец в «Нюренберге» новый. Просил две четверти вам передать от второго лица.
- От второго?
Существо пожало узкими плечиками.
- Так он сказал. И еще, сказал, обращаться. А денег не надо. Он вам за место благодарен. Так бы он до помрачения ждал, пока Филиппов сам скопытится. А так вы его типа устроили. Вы всех устраиваете?
Существо мне досталось с иронией. И меня это задело.
- Вопросы здесь я задаю. Продукты бесплатные откуда? Из продуктовой лавки я, кажется, еще никого не отправил на кладбище. Или отправил?
- Там славянин, поганка, на раздаче. Сказал, вы на довольствии состоите. Офицерский паек. Викторию против имени вашего поставил.
- Галочку что ли?
- Ну, - существо уставилось в потолок, всем своим видом давая понять, как я его умотал.
- Мое имя?
Засопело. Звенья металлические заковыряло ногтем. Заскрипело растянутыми пружинами раскладушки.
- Как мое имя, кошка ты драная? Напротив чего он галочку поставил?
Иной раз на меня накатывают внезапные приступы ярости.
- Капеллан.
Конечно. Мог бы и сам догадаться. Воинское звание капеллан. За особые заслуги имею Анну с бантом. Состою в законном браке. Род занятий пьянство с учителем географии. Миссия завладеть подробной картой острова Казейник, отчасти окруженного пресной водой.
- Прошу вас, учитель. Вы здесь хозяин. Угощайте на правах, - вывел я из гипнотического состояния Марка Родионовича.
- Глыбинское водохранилище переполнено, - сообщил мне учитель, твердой рукою нахлеставши водки в два стакана. - Четырнадцатый год вода стекает по дамбе. Семь лет, как дачный кооператив и воинскую часть поглотило. Три, как детский сад, музей краеведческий, строительство улучшенного жилья для работников и школу номер одиннадцать. Но это относительное зло. Кому там учиться?
- А зимой?
- А что зимой?