Артур Финч
История Бобо
Повесть
Ну, так вот
Наш двор был усыпан камнями. Такими, знаете, небольшими, гладкими, как на пляжах в Сочи или Туапсе. Их привезли еще до моего рождения, так что эти камни — главное воспоминание о доме. Мама говорила, что в детстве я обожал ходить по этим камням, говорит, мог целыми днями шастать туда-сюда, слушая, как камешки стучат друг о друга.
Мне, как и каждому человеку на свете, было 8 лет, и я был веселым, очень подвижным малым, постоянно влезающим туда, куда можно было не соваться вообще. Как и мой брат, Макс. Ему было 14. Знали бы вы, как я боялся, что он может превратиться во взрослого, я просто с ума сходил. Серьезно, так ему и говорил:
— Если ты, Макс, станешь взрослым и перестанешь играть со мной, я тебя убью.
А он смотрел на меня, словно думал «во дурака кусок», и отвечал, что никогда не собирается становиться взрослым.
— Ладно. — успокаивался я.
Мама у нас была что надо, можете мне поверить. А как она готовила! Шик, других слов я подобрать не могу. Ладно, шик и блеск! Два слова. Бывает, сядешь за стол, навернешь салатика с жареной курочкой, смотришь вниз, а ног-то и не видно из-за полного живота. Но все равно продолжаешь есть, потому что шик и блеск!
Батяня тоже был классным, он напоминал того парня, который неудачно бросил кости и оказался замкнутым в джунглях, которые находились внутри настольной игры, помните? Не мальчишку сопливого, а того, что вернулся через 26 лет, только без бороды. Бород батя терпеть не мог. Говорил, это жутко негигиенично, а по мне, так у него просто она никогда нормально не росла.
У нас был двухэтажный дом и просторный двор, усыпанный камнями, я говорил, помните? Дом этот когда-то принадлежал моему деду — отцу моего батяни. Дед был тем еще чудаком. В жизни он многого достиг, ну знаете, вырастил сына, построил дом, посадил дерево и умер от рака крови. Последнее он, вероятно, не планировал, но, как любила говорить моя бабушка, отправившаяся вслед за дедом через месяц, пути господни не…ну, что-то такое, она тоже была странной.
На заднем дворе у нас рос здоровенный дуб. Огромный великан с большим дуплом, которое казалось мне тогда чьим-то слепым глазом. Раньше в дупле жили осы, но батяня придумал способ их выгнать. Сначала у него ничего не получалось и некоторое время батя лежал на диване, распухший от укусов. Но, в конце концов осы исчезли, оставив после себя большое красивое гнездо. Я хотел было повесить его у себя в комнате, но Макс связал мне руки и закрыл на кухне, а сам принялся цеплять гнездо у себя над кроватью. Сукин он сын, как говорят крутые парни в не очень крутых фильмах. Но батяня, увидав, что Макс вычудил с гнездом чуть не грохнулся в обморок, ага, серьезно, чуть не упал, увидев гнездо над кроватью.
— У тебя что, совсем мозгов не осталось? — спрашивал он, аккуратно снимая гнездо. — Они могут прилететь обратно.
— Такого не бывает. — отвечал Макс, не желая прощаться с гнездом.
— Бывает. Мне лучше знать.
И вот, когда дупло освободилось, мы с Максом подумали, что это просто замечательно, просто шик и блеск. Во дворе мы набирали полные карманы камней, а потом уходили за дом и швыряли их, стараясь попасть в дупло. Парочка дней — и эта круглая дыра в дереве наполнялась до краев, и нам приходилось выгребать все камни на землю. Камней возле дерева становилось все больше, и я думал, что это здорово, потому что больше не придется ходить за ними во двор.
Однажды батяня увидел, что вокруг дупла практически не осталось коры, а само дупло набито камнями.
— Это еще что такое?
— Мы кидаем камни, — сказал я, — берем камни во дворе и стараемся попасть прямо в дупло. Только и всего.
Отец нахмурился.
— А вы знаете, что это дерево посадил ваш дедушка?
— Но, пап, что ему сделается от камней-то?
Я кинул камень в дерево и тот, стукнувшись об него, упал на землю.
— Видишь?
Батяня ушел, ничего на это не ответив.
В другой раз, когда мы с Максом занимались тем же, подошла мама. Она не стала хмурить бровей, а просто стояла и смотрела так, словно ничего интереснее в жизни не видала.
— Мам, — говорю, — а ты знаешь, что это дерево посадил наш дедушка?
Она засмеялась, опять-таки, словно ничего смешнее никогда не слышала.
— Это кто тебе такое сказал?
— Папа сказал.
— Этому дубу, — говорит мама, улыбаясь, — больше лет, чем твоему отцу и дедушке вместе взятым.
С тех пор я стал по-другому относиться к дубу. Он казался мне стариком, который видел даже то, как появился мир. Я кидал в него камни, стараясь целиться тщательнее, чтобы лишний раз не сбить кору и не ранить его.
***
Однажды я занимался тем же, чем занимался всегда: кидал камни. Дупло уже наполнилось до краев, а возле меня еще лежало десятка три камней. И как же мне не хотелось идти и вычищать чертово дупло. Я сложил руки лодочкой и шепотом произнес:
— Дорогой, всемогущий Бог, умоляю, сделай так, чтобы все эти камни в дупле куда-то исчезли. Пожалуйста! Аминь.
Я взял два больших камня в руки, приготовившись бросать, как только дупло освободится, но ничего не происходило. Вообще ничего. Я закрыл глаза, подумав, что Бог, может быть, стесняется, затем открыл их, но ничего не произошло, все осталось по-прежнему. Наверное, тогда я впервые усомнился в том, что Бог всемогущ.
Я снова закрыл глаза и произнес:
— Дорогой, всемогущий Бог, если тебе трудно убрать маленькие камешки, не мог бы ты сделать так, чтобы мама приготовила самый вкусный обед в моей жизни? — я добавил «аминь» и побежал в дом.
Зайдя на кухню, я понял, что бог снова меня слышит. Там пахло так вкусно, что мне хотелось кусать воздух. Мама стояла у плиты.
— Проголодался? — спросила она, вытирая руки о свой темно-синий фартук.
— Ага…слушай, ма…
— Чего?
— Никто не заходил? В смысле никто тебе в гости не приходил?
— Да вроде бы никого не было, а что такое?
— Ничего, — ответил я, понимая, что богу вовсе не обязательно приходить лично. Он мог бы просто послать с неба мысль, а та попала бы прямо в голову моей маме.
Шик и блеск!
Истекая слюнями, я побежал в нашу с Максом комнату, чтобы не умереть с голоду, вдыхая аромат почти готовой жареной курицы.
Макс лежал на кровати и читал какой-то толстый журнал, на обложке которого был нарисован человек-паук.
— Чего это ты читаешь?
— Комиксы.
— Что?
— Бля, комиксы читаю. Не слышал никогда, что ли?
— Слышал, конечно. А тут Зеленый Фонарь есть?
— Нету. Здесь только Человек-Паук.
— И о чем там?
— Я пока только картинки смотрю. Потом читать буду.
— А где ты взял этот комикс?
— Андрюха дал почитать.
— Какой еще Андрюха?
— Ты все равно его не знаешь.
— Это который в очках еще?
— Ага.
— Ясно, а у него про Зеленого Фонаря есть комиксы?
— Про кого? Про Зеленого Фонаря? Не знаю, не думаю. Наверное, нету. А ты что, почитать хочешь?
— Не знаю, хотя бы картинки посмотрю.
— Он не даст так, в смысле, картинки только смотреть.
— А ты скажи, что я буду читать.
— Не знаю, посмотрим.
Макс хотел было снова вернуться к комиксу, но вошла мама.
— Кушать будете?
— Ага, — ответил я. А потом вспомнил, что этот обед должен быть самым вкусным в моей жизни.
Дальше
Все было хорошо, знаете. Ну, так хорошо, как может быть хорошо у простой, не слишком богатой семьи. Иногда мы вместе ездили на рыбалку, один раз ходили в поход и парочку — заглядывали в парк аттракционов. Мне покупали огромную сладкую вату, а Максу — соленый попкорн. Макс прекрасно знал, что я терпеть не могу соленый, и поэтому не стану просить у него, когда закончится сладкая вата.
Однажды мы, накатавшись по самое горло на разных аттракционах, просто ходили по парку, рассматривая эти великолепные машины, созданные для развлечений.
— Ничего себе! — воскликнул Макс, увидев какой-то аттракцион, который выглядел более чем скромно — два кресла, окруженные странной металлической конструкцией. Я сразу понял – меня туда точно не пустят. Вместо этого, мне просто купили банку колы, и я стоял, попивая напиток, и наблюдал как Макса пристегивают к креслу. Мама сказала ему, чтобы он держался крепче, а батяня смотрел на него, улыбаясь, словно гордился тем, что его старший сын не боится такой страшной штуки!
— Ху! — произнес Макс так, будто собирается выпить стакан водки, и мужик, стоящий рядом, нажал на кнопку.
Аттракцион загудел, кресло поднялось метра на два в воздух. Какое-то время ничего не происходило, а потом вдруг кресло начало вращаться, перекидываться и перекручиваться.
— Ничего себе…— прошептал я, глядя на маму. Казалось, ей совсем не страшно за своего сына. Отцу, видимо, тоже. Он по-прежнему улыбался!
Я подумал: «Великий, всемогущий бог, сделай так, чтобы Макс не сбрендил после этого». Так мне было страшно! А махина все вращалась и вращалась.
Когда она, наконец, остановилась, я старался не смотреть на Макса, боясь, что он превратился в желе…или в еще что-то страшное.
— Ничего себе! — воскликнул он совершенно обычным голосом. Его отцепили от кресла, и он встал, немного походил и добавил: — Круто.
Только тогда я, наконец, решился взглянуть на него. Можете не верить, но после всего случившегося, он выглядел совершенно нормально, так же, как и всегда. Он немного пошатывался, но на этом все…Тогда я подумал, что ничего не понимаю в этом мире.
То был хороший день, наверное, по большей части из-за того, что Макс не сошел с ума. Я был этому рад.
***
Когда я впервые получил двойку, я был уверен, что меня убьют. Я не знал, каким способом, но был уверен, что убьют. В школе меня все убеждали, чтобы я вырвал страницу с двойкой из дневника, говорили, что всегда так делают. Я хотел, честно хотел, но передумал. Я пришел домой, подошел к отцу и протянул дневник, не говоря ни слова. Он удивленно посмотрел на меня, открыл дневник, пролистал парочку страниц и спросил:
— Двойка?
— Двойка. — ответил я, готовясь к самому страшному — к смерти.
Внезапно отец рассмеялся и отложил дневник.
— Иди кушать, — сказал он, улыбаясь, — мама что-то приготовила.
Я удивился, но решил ничего не отвечать, опасаясь, что это какая-то ловушка, которую умеют расставлять только взрослые.
А вот Рита, моя соседка по парте сказала мне, что отец из-за двойки может ей так навалять, что и представить страшно. А иногда, говорила она, когда ее мама лежала в больнице, отец раздевался и делал всякие неприятные штуки. Я не очень понимал, о чем она, но суть я улавливал: двойка для родителей — это что-то вроде алой тряпки для быка…Но мои родители, похоже, были какими-то странными быками. Мой отец не стал меня бить, как бьет Риту ее папа, более того, он не стал раздеваться. Иногда я слушал рассказы Риты и думал, что буду стараться учиться хорошо. Так меня пугали ее истории.
— Однажды, — говорила она, делая такое выражение лица, словно ей больно, — однажды я получила двойку, совершенно случайно…Помнишь, когда я забыла листок с моим сочинением? Там тема была такая…кем работают твои родители, помнишь?
Я не помнил, но кивнул.
— Так вот... я пришла домой, а отец сидел на диване, злой, как демон, и смотрел передачу…о муравьедах, кажется…— она замолчала на секунду, будто вспоминая тот день, и шепотом продолжила: — я показала эту двойку, он злобно посмотрел на меня и сказал, чтобы я ложилась. Я легла на диван, знаешь…словно собираюсь спать, но папа притянул меня к себе и начал трогать…везде…
— Трогать? — удивился я.
— Ага, трогал ноги, спину и всякое другое. Он не кричал и не бил меня, поэтому я лежала, не двигаясь, чтобы не наделать глупостей. А потом…
Она не успела закончить, потому что прозвенел звонок. Она сказала, что расскажет потом, но, видимо, забыла, а я решил не напоминать.
Когда я спросил у Макса, били его за двойки или нет, он взглянул на меня так, будто бы я задал самый дурацкий вопрос, который только можно выдумать.
— Ты дурак?
— Нет, — ответил я, и в тот же момент пообещал себе, что двоек получать все-таки больше не буду.
Еще дальше
Мы занимались тем же, чем и всегда — кидали камни в дерево. Звук был такой, что прямо-таки казалось, будто дерево радуется и веселится, казалось, это лучшая игра, которую оно когда-либо видело. Время от времени на дерево садились воробьи, которые разлетались в разные стороны, увидев, что в них летят летят камни. Они, недовольно защебетав, в ужасе улетали. Это забавляло меня не меньше, чем то, чем я занимался до этого: кидал камни в дерево. И тут у меня в голове вспыхнула интересная, как мне показалось, идея. Я подумал, что это шик и блеск: загреб ладонью кучу камней и швырнул в сторону ничего не подозревающей птицы, которая просто сидела и смотрела на огромный желудь… Я услышал болезненный писк, птица упала на землю и начала бешено извиваться, разгребая мелкие камешки под деревом. Я подбежал ближе, только теперь осознавая, что сделал. Птица оказалась ласточкой, это испугало меня еще больше. Когда-то у нас под крышей какая-то ласточка свила гнездо, и батяня категорически отказался его убирать. Он говорил, что этого делать нельзя, что это плохой знак. Птица все еще пыталась убежать, но ее крыло и лапка были перебиты и после каждого движения камешки под птицей окрашивались в алый цвет. Мне стало нехорошо. Я вспомнил, как отец говорил, что если навредить ласточке, — тебя будут преследовать несчастья и беды.
— Я не хотел, — произнес я, чувствуя, что слезы уже близко и видя, каким взглядом Макс смотрит на покалеченную птицу.
— Ей уже не поможешь, — спокойно сказал он, поднимая дергающуюся ласточку за здоровое крыло, — нужно..ну, чтоб она не мучилась, чтобы ей не болело…
— Теперь меня будут преследовать несчастья! — закричал я. Больше сдерживать слезы я не мог, они полились, словно кто-то открыл кран у меня в голове.
— Успокойся ты! — он положил птицу, стараясь не причинить ей лишней боли, — сейчас батяня прибежит из-за твоего крика.
Этого я боялся больше всего, поэтому каким-то образом мне все-таки удалось перекрыть кран и немного успокоиться, и теперь я просто всхлипывал. Я старался не смотреть на птичку, чтобы вдруг снова не разрыдаться.
Макс стал копать яму, разгребая камни под деревом. Птичку он отложил подальше, чтобы та лежала на травке и ни о чем не беспокоилась.
Докопав до пожелтевшей травы, он взял в руку большой камень и, подняв все еще дергающуюся птицу, аккуратно положил ее в яму. Ласточка не двигалась, казалось, у нее кончились силы. Мне снова стал нехорошо, мне было жаль, что мы ничем не можем помочь бедной птичке…Затем Макс поднял камень и резко опустил его птице на голову, раздался хруст, который стал моим ночным кошмаром, и птица застыла, словно превратилась в куклу. Хруст звучал так, будто кто-то сломал мою жизнь. Я стоял, не в силах пошевелиться.
— Я сделал все быстро. Об этом никто не узнает, кроме нас…значит, несчастья..их не будет…я сделал все как можно быстрее, она ничего не почувствовала…Ты ведь сам видел, быстро..так же?
Я кивнул, хотя из-за хруста в голове боялся даже открыть рот.
Затем Макс похоронил птицу, засыпав ямку камнями. Он сидел, рассматривая «могилу».
Воробьи, поняв, что им больше ничего не угрожает, снова расселись по веткам и стали тихонько щебетать. Мне хотелось прогнать их, чтобы…я очень надеялся, что они ничего не видели. И тут я заметил, что на самой верхушке нашего старого дуба сидит еще одна ласточка, она смотрела на меня. Макс продолжал рассматривать могилку, а я стоял, пораженный этим взглядом, который будто приколотил меня к земле. В какой-то момент мне показалось, что она вот-вот закричит или что-то скажет, но она просто улетела.