Я не совсем понимал, о чем он. Зачем нужна бабушка Катя, если со мной может посидеть Макс? Макс. Я посмотрел на его кровать и события, произошедшие вчера вспыхнули, как спичка, и пронеслись у меня перед глазами. Тогда я впервые по-настоящему испугался, но ничего не сказал.
— Я поехал. — сказал отец, выходя. — Я позже позвоню, будь в доме.
Он ушел, а я все сидел на кровати, пытаясь понять, что все это значит, и что делать лично мне?
Я поднялся, и просто пошел на улицу, на задний двор. Я смотрел на дерево, не очень понимая, почему я сюда пришел. Я просто смотрел на камни с засохшей на них кровью и мой детский ум не мог тогда осознать насколько все серьезно. Воробьи все так же сидели на ветках, трещали свои песни и для них этот день ничем не отличался от вчерашнего, и ничем отличаться от завтрашнего не будет. Как им повезло, подумал я.
— Вот ты где!
Я повернулся и увидел, что ко мне, добродушно улыбаясь, ковыляет бабушка Катя. Она была очень старой, кто-то даже, може, сказал бы, что он была ветхой, однако двигалась бабуля быстро.
— Господи ты боже мой! — воскликнула она, увидев кровь на камнях. — Пойдем отсюда, деточка! Нечего смотреть на этот кошмар.
Я не возражал.
Потом я сидел, смотрел телевизор, а бабуля что-то лепила на кухне, время от времени бросая на меня сочувствующие взгляды. Я старался не обращать на нее внимания. По телевизору шла передача о каких-то гусях, которые жили на высоких горах. Показывали, как маленькие гусята впервые спускались вниз. Они просто спрыгивали, надеясь, что выживут. Удивительно, но многие выживали. Я не знал, что об этом думать и как к этому относиться.
— Про природу смотришь? — спросила бабуля, немного отвлекаясь от своих дел.
— Ага. – ответил я и выключил телек.
Я ждал звонка. Но телефон молчал. Несколько раз я даже подходил к трубке, проверяя есть ли гудки. Все было в порядке. Потом я закрыл глаза и тихо прошептал: «Великий всемогущий бог, если ты слышишь меня, то, пожалуйста, сделай так, чтобы телефон зазвонил. Аминь». Открыв глаза, я стал ждать. По-прежнему ничего не происходило. Телефон оставался немым.
В какой-то момент, когда я сидел у телефона и ждал, мне вдруг захотелось рассказать бабуле об убитой ласточке…но я боялся. Боялся, что родители просто возненавидят меня. Поэтому я просто продолжил ждать звонка.
И сон опять стал неожиданностью.
Я сидел на деревянном мостике, разглядывая удивительный пейзаж, открывавшийся передо мной. Мост слегка покачивался, убаюкивая меня. И я лег спать во сне, а когда все-таки, ворочаясь, уснул, то открыл глаза и увидел мамино лицо. Она не сияла.
— Привет. — сказал я.
— Привет, сыночек.
Я хотел спросить, где папа и Макс, но передумал. Ей не очень хотелось говорить. Я посмотрел на кухню — бабуля исчезла.
— Сыночек, — вдруг произнесла она, — как это произошло?
Спросила и посмотрела на меня, полными слез глазами.
Раньше мне казалось, что если кто-то спросит, я ни за что в жизни ничего не расскажу, не произнесу ни слова. Но я посмотрел на нее, а в следующий момент, заливаясь слезами, рассказал все, начав с убитой ласточки. Она ничего не ответила, а просто крепко обняла меня и не отпускала целую вечность. Я ничего не понимал.
— Сегодня он открывал глаза. — с легкой улыбкой сказала она. — Хочешь завтра вместе со мной сходить к нему?
— Хочу! Конечно, хочу!
Я ждал завтрашнего дня, как никогда раньше.
Еще дальше
Я был рядом, когда он открыл глаза. Мы были рядом. Мы стояли возле его койки, слушая медицинскую симфонию, создаваемую этими аппаратами и приборами. Если бы не она, здесь было бы тише, чем в подземелье. Когда он открыл глаза, мама охнула. Она приблизилась поближе, почти вплотную, схватит его за побелевшие руки.
— Максим, — прошептала она, словно боялась его разбудить, — это мы, Маским. Ты слышишь?
— Максим, — добавил отец чуть громче. — Ты меня слышишь?
Он не реагировал. Его глаза были открыты, но они казались какими-то мутными, как запотевшее стекло.
— Макс, — произнес я, приближаясь к нему, — это я. Ты слышишь меня, Макс?
— Тише, — шепнула мама, обнимая меня.
Никакого ответа. Он смотрел в потолок, будто увидел там что-то такое, отчегоникак не мог оторваться. Внезапно его губы зашевелились, он открыл рот, но ничего не сказал. У него не получилось. Мама начала всхлипывать и отец сильнее прижал ее к себе.
— Что, Максим? Что ты хочешь сказать?
Его губы по-прежнему шевелились, будто он уже разговаривал, но очень-очень тихо.
— Б…бо…— еле слышно проговорил Макс.
Я посмотрел ему в глаза, но они все так же ничего не выражали.
— Тебе больно, сыночек? У тебя что-то болит, Максим? — мамин голос звучал как тонкая струна, готовая в любой момент разорваться.
— Бо. — более-менее четко сказал Макс. — Бо.
Мне стало нехорошо. Голова закружилась, и во рту появился неприятный металлический привкус. Перед глазами стояли те ужасные кадры, весь тот кошмар. Это было так, будто бы кто-то впихнул в мою голову видеомагнитофон, а кассета была только одна.
— Бобо. — повторил Макс. Он не двигался, просто лежал и повторял это слово, словно надеялся, что мы что-то ответим на это. Но я не понимал, что это такое, не знал, что я должен был ответить. — Бобо. — повторил он еще раз.
Родители молчали. Мама еле сдерживалась, чтобы не расплакаться. Получалось не очень.
Макс опять закрыл глаза и я испугался, что он уснет. Мне хотелось посидеть с ним еще, я ведь столько времени уже не говорил с ним.
— Он уснул? — спросил я, стараясь говорить как можно тише, чтобы не разбудить Макса, если окажется, что так оно и есть.
— Бобо. — ответил Макс и снова открыл глаза.
Это было жутко. Его лицо по-прежнему не выражало совершенно ничего.
— Максим, — сказала мама, больше не пытаясь сдерживать слез, — любимый, что ты хочешь сказать? Не притворяйся, пожалуйста, Максим, не пугай нас!
— Бобо, — ответил он.
Отец выбежал из палаты, но уже через секунду вернулся, ведя с собой того доктора, что рассказывал о шахте лифта, то есть, о коме. Он подошел к Максу, попросив маму с папой отойти. Я тоже отошел и стал рядом с ними.
— Максим, — холодным тоном произнес доктор, — ты знаешь, где ты?
Какое-то время Макс молчал, словно собирался с мыслями, а затем ответил:
— Бобо.
— Молодец, Максим. А ты знаешь, почему ты здесь?
— Бобо. — сразу же ответил он. — Бобо! Бобо!
— Тише-тише, Максим, не нужно волноваться.
Затем он отошел от Макса и попросил родителей выйти с ним для какого-то разговора. А я остался, чтобы присмотреть за Максом.
Их не было целую гору времени. Мне было так страшно, словно я остался в комнате не со своим братом, а с каким-то оборотнем из тех комиксов, что он постоянно читал.
— Бобо, — все повторял он. А я не мог ничего ответить. Я не узнавал его. Не понимал, что он говорит или хочет сказать, и это пугало меня еще больше.
Я отошел от него, подошел к полуоткрытому окну и посмотреть на мир. Казалось, это был самый солнечный день в истории, самый яркий день в моей жизни. Это не укладывалось в моей детской голове. Как эта комната, палата, может быть такой мрачной и темной, когда весь мир сияет от радости?
— Бобо…Бобо! — слышалось за моей спиной, но я старался не обращать внимания. Макс повторил это слово еще несколько раз и затих. Я оставил прекрасный день за окном и снова подошел к брату. Его глаза все так же были закрыты, казалось, он просто внезапно уснул. Я не стал его будить, хотя мне очень хотелось с ним поговорить, мне хотелось, чтобы он знал, что я все рассказал маме, и что она не злится. Мне хотелось поскорее уйти отсюда. Но мамы и папы все не было. Я подумал о том, что доктор, вероятно, рассказывает им о лекарствах, какими теперь нужно кормить Макса, рассказывает о правильном питании и здоровом сне, а родители просто стоят и кивают головами, внимательно его слушая. Может быть, отец что-то записывает в свой блокнотик с ястребом на обложке. Они вошли в тот момент, когда я уже не надеялся их увидеть. Доктора с ними не было. Мама плакала, и я подумал о том, что если бы отец не придерживал ее за руку, она бы упала на пол. Она подошла к Максу и снова взяла его за руку. Теперь он лежал с закрытыми глазами и молчал. И я не мог, опять не мог понять, дышит ли мой брат? Но если бы он прекратил дышать, эти приборы, стоящие вокруг его кровати, разве они не начали бы пищать по-другому?
Пока я был там, он больше не открывал глаз. Спустя какое-то время мама сказала:
— Езжайте пока домой. Приедете завтра.
Отец не стал спорить.
Мама опять взяла Макса за руки.
***
Очень жаль, что тогда я не понимал, что такое отчаяние. Не знаю, что бы изменилось, если бы я понимал, но сейчас я уверен — это было именно оно. Написано огромными буквами на наших лицах. В тот раз мы, как и несколько раз до этого, стояли вокруг его постели. Мама по-прежнему держала его за руки, а отец, как и всегда, стоял рядом и держал ее за талию, будто боялся, что она может упасть. Я стоял с другой стороны. Молчали. Потому что боялись, что Макс будет отвечать. Мне хотелось что-то спросить, но я знал, что мама будет плакать, поэтому просто молчал.
Время от времени приходил тот доктор и несколько других врачей. Они говорили мало, просто смотрели Максу в глаза, тот либо вообще не реагировал, либо отводил взгляд в сторону.
— Как ты себя чувствуешь, Максим?
— Бобо. — шептали тонкие, посиневшие губы.
Мама всхлипывала. А отец обнимал ее еще крепче. Иногда отцу все-таки удавалось уговорить маму, чтобы та спустилась с ним на первый этаж и хотя бы немного перекусила. Когда ему это удавалось, я оставался с Максом. Мне было не по себе. Я отходил от его постели на несколько шагов, от страха тряслись коленки, и я дрожащим голосом спрашивал:
— Ты слышишь меня, Макс?
Некоторое время он молчал, словно рассуждая, стоит ли мне отвечать.
— Бобо. — говорил он. — Бобо…
— Ага, Бобо…
Я не совсем понимаю, чего именно я боялся. Просто боялся. Не понимал, не узнавал своего брата.
Он лежал, не двигаясь. Просто не мог, как я понял чуть позже.
— Ты слышишь меня, Макс?
— Бобо…Бобо?
— Ага, — отвечал я, чуть успокоившись, — все верно. Бобо.
Если родителей не было слишком долго, я начинал переживать, как и всегда, думая о том, что они оставили меня. Я понимал, что этого не может быть, но все равно боялся. В тот раз их не было дольше, чем обычно.
Молчание. В этот раз оно длилось дольше, чем нужно…Я не знал, что спросить. Я отошел поближе к окну, посмотрел на мир, затем закрыл глаза и как можно тише, чтобы Макс не услышал, начал говорить:
— Дорогой всемогущий бог, если ты меня слышишь — а я очень надеюсь, что слышишь — я очень хотел бы попросить о чем-то по-настоящему важном. Макс, он очень плохо себя чувствует…я думаю, ты видел…так вот, дорогой всемогущий бог, пожалуйста, сделай так, чтобы Макс снова стал прежним…понимаю, раньше я просил тебя, Вас, о всяких пустяках, но сейчас это правда очень важно…— Я открыл глаза и чуть громче добавил: — Заранее спасибо! Аминь.
— Бобо. — ответил Макс, видимо, услышав мои последние слова.
Я подумал, что нужно немного подождать, ведь не может все произойти так быстро. Бог ведь не молодой, думал я, он ведь не может помочь мгновенно. А жаль. Нужно подождать. Хотя бы десять минуточек. Ну, или хотя бы пять минуточек. Вроде бы ничего не случилось, знаете, но сердце у меня тогда трепетало, как в тот день, когда Рита поцеловала меня в щеку на перемене за то, что я подарил ей криво вырезанную валентинку. Я ждал. Ждал, когда вернется мама, чтобы посмотреть, как она снова засияет, когда Макс поднимет голову и скажет: «Мне так надоело лежать, пойдемте скорее домой!». Затем придет доктор и снимет с его лба пожелтевшую и позеленевшую повязку и скажет, обращаясь ко мне: «Ты большой молодец!». А я промолчу, потому что не люблю хвастаться, да и вообще никогда не любил.
Когда они вернулись, я по-настоящему обрадовался. Я видел их грустные и расстроенные лица и подумал, что смогу сделать их счастливыми. Я незаметно улыбнулся, подумав о том, как сильно изменятся их лица.
— Ты не голоден? — спросила мама.
— Нет! — ответил я, и чуть было не рассказал ей все, чуть было не испортил сюрприз.
— Бобо! — добавил Макс, вмешиваясь в разговор.
Это немного подкосило мою уверенность. Неужели, ему не хватило времени, чтобы все сделать, чтобы исправить все? Я решил подождать еще.
Снова молчали. Я смотрел в окно, пытаясь скрыть свою радость, мне не хотелось, чтобы они о чем-то догадались раньше времени. Поэтому я смотрел на мир. Смотрел на деревья и людей, прогуливающихся по территории больницы. Видел птиц и не боялся их. Видел черного голубя, который боролся с худющим псом за какой-то кусок чего-то, немного напоминавшего хлеб. Не боялся, так как знал, что вот-вот должно произойти что-то хорошее. Я посмотрел на родителей. Все было по-прежнему, разве только отец стал с другой стороны. Когда Макс закрыл глаза, я подумал, что вот, время пришло. Я подошел ближе к нему, стал так, чтобы он мог видеть меня и спросил:
— Макс, тебе уже лучше?
Я ждал ответа, затаив дыхание. Он молчал. Похоже, уснул как раз перед тем, как я решился задать вопрос. Мне показалось, что это к лучшему. Мне очень хотелось обрадовать маму. Но, подумал я, это может немного подождать.
Вот я и ждал.
Но время шло, а он все не открывал глаз. И вот в какой-то момент, отец наклонился ко мне и прошептал, что нам нужно уходить, пора домой.
Мама поцеловала его в губы, обняла меня и сказала:
— Увидимся завтра.
— Стойте! — почти что крикнул я. — Подождите, я хочу вам кое-что показать!
Я подбежал к постели Макса, подошел совсем близко и спросил:
— Макс, как ты себя чувствуешь?
Он не отвечал. Отец легонько потянул меня за плечо, сказав:
— Мне кажется, он хочет отдохнуть. Нам пора идти…
Я уходил, надеясь, что он заговорит. Но он молчал. Лежал с закрытыми глазами и молчал. Мама держала его за руки.
Я подумал, что нужно подождать еще немного.
Хватит
Я просыпался, протирал глаза и когда осознавал, где я, спрашивал:
— Макс, как ты себя чувствуешь?
Я и не заметил, как наша комната превратилась в больничную палату. Пахло здесь так же.
— Ты как, Макс? — все не унимался я.
Он, похоже, еще спал.
Сначала приходил отец.
— Привет.— говорил он. — Все нормально?
Потом заходила мама, держа в одной руке тарелку супа, а в другой — чашку теплого чая.
— Доброе утро. — говорила она так, чтобы все понимали — это не самое доброе утро. — Привет, Максим.
Он лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок.
— Бобо…— сонным голосом ответил он.
— Помоги мне, — просила мама отца.
Тот аккуратно усаживал Макса и придерживал его за спину, пока мама кормила его. После каждой ложки супа он тихо говорил:
— Бобо.
— Да, — соглашалась мама, — Бобо.
Я продолжал ждать. Знал, что нужно ждать. Я не любил смотреть, как он ест, поэтому обычно я одевался, брал свою еду и уходил на улицу. Сидел, жевал бутерброд и смотрел на дерево. Между камнями под дубом уже росла трава. Я больше не кидал камни. Не хотел их кидать. Так было практически каждое утро. Потом я отставлял тарелку в сторону и шептал, сложив руки лодочкой перед лицом:
— Великий всемогущий бог, понимаю, что, наверное, я тебе уже надоел. Но мне просто показалось, что мои предыдущие сообщения не дошли…
— Ты здесь?
Я повернул голову и увидел отца, который приближался ко мне.
— Что делаешь? — спросил он.
— Ничего. Ем.
— Нам пора уходить. — сказал он. — Присматривай за ним. Я вернусь через два часа.
— Хорошо.
— Все нормально?
— Да.
Мне хотелось, чтобы он поскорее ушел, и я мог спокойно продолжить.
— Ладно. Увидимся через два часа.
Я кивнул и отец ушел.
Затем я закрыл глаза и продолжил:
— Так вот…понимаешь, Максу не очень хорошо. Я не понимаю, что он говорит, думаю, он сам не понимает. Ты ведь можешь ему помочь? Знаю, что можешь, иначе бы к тебе не обращались так часто, верно? Мне нужно просто подождать, правда? Я буду ждать. Аминь.
Я открыл глаза. На дереве сидели птицы, мне показалось, секундой ранее их там не было. В основном это были воробьи, прыгающие с ветки на ветку. Остальных птиц я не знал. Может быть, там были соловьи или еще что-нибудь? Кто разберет?