ЖЕНЯ (продолжает). Тот стихотворный цикл где-то затерялся на просторах времени, но зато чудом сохранилась одна песня — под названием «Еврейская целинная», написанная мною на мотив известной казачьей песни «Как у дуба старого…» (Музыка Сигизмунда Каца, слова Анатолия Софронова.) Если б он узнал тогда, что я написал текст с еврейским акцентом!
Я (примирительно). Ну, музыка ведь была с тем же акцентом — и ничего… Спой, пожалуйста.
ЖЕНЯ (поёт. Насчет голоса и текста ничего не скажу, но музыкальный слух у него всегда был превосходный).
(Скромно кланяется на раздавшиеся аплодисменты и продолжает совсем другим тоном.)
Я упомянул уже, что с целины часто писал той, кого назвал ССП, — ты её тогда немного знал. И она всегда отвечала мне, и в письмах была не такой скованной, не такой напряжённой, а порой и раздражительной, как при непосредственном общении. Она…
Я (перебивая). Да, помню, ты позвал как-то нас с Риммой в ресторан при гостинице «Советская» и пришел туда с нею. За всё время пребывания там ССП произнесла едва ли два-три слова, и приветливой в тот вечер я бы её не назвал.
ЖЕНЯ. Как ты знаешь, она была тогда замужем, у неё сын, и ей, видимо, нелегко давалось то, что называется изменой супружескому долгу… Погоди, дай сказать!.. Конечно, разные люди по-разному поступают в подобных ситуациях. Да и сами ситуации весьма различные. Одно дело, если ты, так сказать, страдающая сторона. Тогда тебе, пожалуй, легче даётся разрыв. Но если ты сторона виновная… Ты сам, Юра, говорил мне, вспомни, что после разрыва с Марьяной года полтора вообще с женщинами почти не мог общаться, не говоря уж… Это при том, что, вообще-то, считают: мужчине легче даётся смена партнёра по жизни…
(Я опять хочу что-то сказать, но Женя не позволяет мне и продолжает.)
Изложу, не претендуя на оригинальность, своё скромное мнение. Взгляд заурядного феминиста.
Мужчина по своей физической природе является полигамным самцом, более примитивным эмоционально, нежели женщина, и в том, что пытается добиться расположения той, кто ему нравится — даже если она замужем, а он женат, — нет ничего противоестественного для него. Тем более, если при всём при том он ведёт себя порядочно и пристойно…
Я (всё-таки умудряясь вставить слово). Как ты?
ЖЕНЯ. Как я. И, надеюсь, как ты… Дело за ней. Женщина — моногамна. Она — мать, хранительница очага и всё прочее. Ей решать.
Я (возмущенно). Ничего себе защитник женщин! Взваливаешь на них самое трудное.
ЖЕНЯ. Зато в любом случае я оправдываю их. Меня оставляли две женщины, одну — оставил я. Но я их не осуждаю. На одной из них я даже во второй раз женился, и мы прекрасно жили. Когда овдовел, хотел снова вступить в брак, но был отвергнут после двух лет совместной жизни. Как мне думалось, счастливой. До сих пор не понимаю причины, но всё равно сохраняю с ней прекрасные отношения. Как и с той, кто под кодовым названием ССП. Наш роман давным-давно перешёл в нежную дружбу, у неё и у меня дети, внуки, однако незримые нити, которые нас связывали, не рвутся, даже делаются крепче… Я красиво излагаю?
(От автора. Считаю нужным заметить, что последняя фраза моего брата не должна считаться ни издевкой, ни насмешкой над тем, о чём и как он говорит, — это всего лишь присущая нам манера стесняться всякой патетики, предпочитая ей лёгкую, а порой и «тяжёлую» самоиронию.) Подтверждая мою мысль, Женя добавляет:
— Да, немало времени и сил, если оставались после трудов, хотя и не всегда праведных, но многогранных и многолетних, я отдавал изучению «науки страсти нежной», которую воспел ещё Назон, за что, как известно, «страдальцем кончил он свой век блестящий и мятежный…» Впрочем, я страдальцем себя не считаю: никто меня не принуждал изучать эту «науку», кроме собственного желания. Извини за эрудицию, но, как писал Мольер: «Ты этого хотел, Жорж Данден…» Зато мне почти не в чем себя упрекнуть в моих отношениях с прекрасным полом, который я действительно считал и считаю прекрасным и, как бы меня ни критиковали и ни называли некоторые друзья и родственники, «на том стою и не могу иначе…» Как говорил Мартин Лютер.
(От автора. Женя не был бы Женей, если бы не окончил речь очередной цитатой, после чего рука его снова потянулась к рюмке… Я, кажется, забыл упомянуть, что наш разговор происходил за столом?.. Однако я хотел продолжения — и того, и другого, и потому попросил его вспомнить ещё об одном давнем служебном романе.)
ЖЕНЯ. А… да… Будь здоров… Значит, так… Накануне Фестиваля молодёжи в Москву приехало первое посольство Цейлона. Спустя несколько дней посол давал интервью, и меня отправили туда от Радиокомитета. Среди сотрудников посольства была молодая женщина, одетая по-европейски, говорившая на хорошем английском, без индо-цейлонского акцента.
Я. Да ты колониальный националист, братец.
ЖЕНЯ. Просто я люблю чистый язык. И русский тоже. Так вот, эта женщина, назовем её Нэнси Прайс, была англо-тамильская полукровка, жила и работала в Лондоне, а её мать и младшая сестра…
Я. Ради Бога, переходи к главному.
ЖЕНЯ.…А мать и сестра жили в официальной столице острова Цейлон, он же Шри-Ланка, в городе Джаяварденапура-Ко…
Я. Пощади! Прямо как вулкан в Исландии.
ЖЕНЯ (невозмутимо). Джаяварденапура-Котте. Там у них парламент. А фактическая столица — Коломбо… Нэнси была кем-то вроде управделами посольства, и она вскоре позвонила мне и пригласила на встречу с делегацией цейлонской молодёжи, приехавшей на фестиваль. А во время фестиваля появилась бОльшая свобода для разных встреч, я мотался по Москве с портативным магнитофоном с одного концерта на другой и где-то увидел снова мисс Прайс и перекинулся с ней парой слов…
Я. И этого оказалось достаточно, чтобы она… Не томи!
ЖЕНЯ. Чтобы она позвонила мне на работу и пригласила к себе домой на встречу с руководителем делегации цейлонской молодёжи. Я поблагодарил и засомневался: одно дело встречаться с иностранцами на общественных мероприятиях или в посольстве, да и то с разрешения моего начальства, а совсем другое — в частном доме. Пока я сомневался, раздался ещё один звонок — прямиком с Лубянки. Очень вежливый голос уведомил меня, что им известно о полученном мною приглашении, и они тоже приглашают меня к себе для консультации. А зовут звонившего Василий Иванович. Как Чапаева, ха-ха…
Дядя Вася поговорил со мной, тоже очень любезно — ни разу не выругался и сообщил, даже подмигнув при этом, что я получаю «карт-бланш» и могу не только пойти к мисс Прайс на завтрак, но и сам пригласить её на ужин, не домой, конечно, а в ресторан; и чтобы вообще я вёл себя совершенно раскованно, по-мужски, как, наверное, умею, однако тактично и осторожно, чтобы не вспугнуть. В заключение он выдал мне несколько комплиментов, тоже чисто мужских, но вполне цензурных, и, снова подмигнув, дал понять, что им доподлинно известно, что я ей понравился. Последнему сообщению я не слишком удивился, вспомнив, что в посольстве Цейлона появилась наша советская девушка Марина в должности секретарши…
Итак, я пошел на ланч к Нэнси, в её квартиру на проспекте Мира, в огромном охраняемом доме для иностранцев, а через несколько дней позвонил ей и пригласил на ужин. Она согласилась, и мы отправились в Гранд-отель, находившийся тогда по другую сторону от ресторана «Москва» и выходивший окнами и дверями на Музей Ленина и метро «Площадь Революции»…
(От автора. Ах, Гранд-отель! Ах, долгие вечера в компании с добрыми старыми друзьями! Ах, отменный гастроном Эльхан, называвший все блюда только уменьшительными именами: салатик, ушица, шашлычок, тарталеточка, судачок, селёдочка. Трудновато было ему со словами: форель и чахохбили. Ах, Семён Яковлевич «Тольяткин», пожилой метрдотель, как две капли воды похожий на генсекретаря итальянской компартии Тольятти, чьи портреты часто украшали страницы наших газет!.. Где вы все?..)
ЖЕНЯ (продолжает). Мы очень мило просидели весь вечер с Нэнси, она оказалась умной, с большим чувством юмора, рассказывала про мать с сестрой, про Лондон. Я в ответ расписывал жизнь в Москве в самых радужных красках. Говорил о символической плате за квартиру, о том, что лечить и вырывать зубы у нас можно бесплатно; что у моего брата есть автомобиль, а мне он не нужен (тогда это был «Москвич-401», вспомнил я); о дешёвом хлебе, городском транспорте и билетах в кино и музеи… Но, думаю, не потому я говорил всё это, что выполнял заветы дяди Васи или был настоящим, по их версии, патриотом, а потому, что страдал комплексом униженности за свою страну и хотел хоть чем-то похвастаться… Тем более что, в основном, это была чистая правда…
Я (перебивая). Хорошо тебя понимаю. Помню, как чуть не поругался в ресторане с двумя знакомыми поляками, когда те начали иронизировать насчёт обслуживания и насчёт качества приготовления котлет по-киевски… Ну, а что было потом?
ЖЕНЯ. После ужина я проводил её, и она пригласила меня зайти и выпить кофе.
Я. Ну и…
ЖЕНЯ (терпеливо). Выпив и немного поговорив, я откланялся, и мы договорились пойти в одно из воскресений в театр, на оперу или балет.
На другой день я позвонил дяде Васе, как тот просил, и он сказал, что уже всё знает, выразил удовлетворение и предложил мне прийти в такой-то номер гостиницы «Метрополь» и принести письменный отчёт, указав сумму, потраченную мною на ужин и на такси. Как мило со стороны государства, что оно не жалеет денег для моего удовольствия! Вручая деньги, дядя Вася призвал меня действовать активнее, встречаться с этой женщиной чаще. И я не мог и не хотел ему отказывать, поскольку Нэнси начинала мне нравиться всё больше — своей открытостью, естественностью и какой-то, как мне казалось, душевной чистотой. Мы говорили с ней о многом, но политики я касался только, когда бывал у неё, и делал это исключительно ради дяди Васи. (Хотя, кто их знает, иногда не без испуга думал я, — может, они сумели и на нас с ней поставить куда-то подслушивающее устройство?) И я запузыривал что-нибудь — правда, сдержанно и тактично — о миролюбивом курсе нашей страны и о развитии культуры, литературы и танца, у всех населяющих её народов, включая бывших самоедов (а ныне — саАми, ненцев и селькупов).
Василий Иванович продолжал выражать одобрение моей работой, и порою я начинал чувствовать себя почти настоящим контрразведчиком, агентом 007, отдающим все силы для защиты родины и рискующим при этом благополучием и жизнью.
Но перед Нэнси я испытывал всё больший стыд, от которого временами не знал, куда деваться, и отводил глаза, когда она смотрела на меня.
Наши отношения продолжались уже несколько месяцев, однако находились на том же уровне, и я всё чаще соглашался с дядей Васей в одном пункте его программы: что с этим нужно спешить!
Его любезность доходила до того, что несколько раз он присылал ко мне своего подчинённого с бутылками грузинского «Твиши», которого просто так в магазинах не достанешь. Подозреваю: в бутылки эти они, при помощи шприца, вводили какое-нибудь возбуждающее средство — для ускорения нашей с Нэнси близости. Однако, не знаю, как она, я этого действия ни разу не ощущал, да оно мне и не требовалось. А что касается его присутствия в бутылках, так, скорее всего, работники дяди Васи недоливали или недосыпали его, утаивая драгоценное снадобье для собственных нужд.
В конце концов, позабыв в те минуты обо всех «дядях Васях» и его присных, я спросил Нэнси об этом сам. К моему удивлению, а вернее, замешательству она просто и естественно ответила, что тоже хочет этого, но только если мы поженимся. Она выразила желание познакомиться с моей мамой, сказала, что готова остаться в нашей стране…
Я сообщил об этой полуфантастической для меня ситуации дяде Васе, понимая, что он и так всё знает из записи разговоров. Он сказал, что вопрос можно считать закрытым, решение будет принято. Звучало угрожающе, и я испугался за Нэнси и ощутил себя ещё большим подлецом, чем раньше. Мелькнула мысль сделать что-то, чтобы её поскорее отозвали на Цейлон. (Написать анонимное письмо на английском в посольство? Рассказать ей самой? Но подумал, что она как сотрудник дипломатической службы должна и без меня понимать, что за нами за всеми идет слежка, и ничего нового я ей не открою…)
К счастью, и без моего вмешательства она вскоре была отправлена на другую работу. Я проводил её во Внуково, мы долго сидели там в ожидании рейса, обнимая друг друга и почти ничего не говоря. Что тут сказать?
Она прислала мне с Цейлона несколько пылких хороших писем, на которые я ответил. А потом у них на острове начались волнения: тамилы решили окончательно отделиться от сингальцев и создать собственное государство, и я утешил себя мыслью, что Нэнси теперь не до переписки со своим несостоявшимся возлюбленным и не до воспоминаний о прошедшем… Но долго у меня оставалось в памяти смуглое печальное лицо и красивый искренний голос…
Я (после некоторой паузы). Твой рассказ напомнил мне похожую историю, о которой в своё время я немало слышал, а потом читал, поскольку главные действующие лица тайны из неё не делали. Говорю об известном писателе и литературоведе Синявском, близком друге и, по-тюремному выражаясь, подельнике хорошо знакомого нам с тобой Юлия Даниэля. Ты читал роман Синявского «Спокойной ночи»?.. Нет?.. Там в частности о том, как в конце 40-х годов, ещё при жизни Сталина, тогдашние «дяди Васи» сделали тогдашнего студента университета Синявского своим сотрудником и поручили следить за интересующим их объектом — тоже студенткой МГУ Эллен Пелетье-Замойской, чей отец был крупным дипломатом в составе французского посольства.
Почитай, Женя, это любопытно и даже немного фантастично. Чем? Ну, во-первых, в результате всего этого Синявский сумел передать на Запад свои собственные, а также Юльки Даниэля сочинения, которые были там изданы. Теперь это общеизвестно, и фантастики в этом мало. Но загадочно для меня, и не только для меня, другое, о чём тоже немало написано в романе Синявского. А именно — его полёт в город Вену на военном самолёте в компании с двумя сотрудниками определённого ведомства. Представляешь?.. Для чего? Нет, не для того, чтобы взглянуть на древнейший собор святого Стефана или на дворец Хофбург, а также побывать в венской опере на «Волшебной флейте», хотя, вполне возможно, без этого не обошлось. Целью наших славных разведчиков была якобы встреча с находившейся там Эллен Пелетье, дочерью французского дипломата, на которой немного раньше Синявскому вроде бы велено было жениться… Интересно, а? (Употребляю два служебных словца — «якобы» и «вроде бы», выражая этим полное недоумение — и, главным образом, тем, что для встречи с девушкой у нашей всесильной организации не нашлось менее экстравагантного способа, кроме как занарядить военный самолет… А впрочем, для блага родины разве мы что-нибудь пожалеем?)
Но уж коли зашёл об этом разговор, то вот ещё одна книга. Совсем недавно я купил её в магазине. Это воспоминания моей давней знакомой Нины Воронель под весьма удачным заголовком «Без прикрас». Нина (она же Неля) и её муж Саша долгие годы были близкими друзьями семьи Синявских, и то, что она пишет, достаточно интересно, хотя всё равно многое остаётся не совсем понятным…