— Согласен! — произнес Альбрехт после секундного раздумья. — Но позвольте вам заметить: упреками мы от него ничего не добьемся. Рэке — человек, который прежде всего реагирует на целесообразность и логику…
— Логика — это хорошо, — перебил его Гартман. — Но при охране государственной границы нужно быть особенно бдительным, строго выполнять инструкцию, а не болтать с подчиненными…
Приподнявшись на кровати, Ульф слушал этот разговор. Но вот офицеры пошли дальше, шаги звучали все тише и тише. Ульф снова лег и закрыл глаза.
Случайно этот разговор слышал и Кольхаз. Он стоял у стенгазеты этажом ниже. Задрав кверху голову, он прислушивался. Когда он услышал, что говорившие спускаются вниз, быстро зашел в комнату отдыха и прикрыл за собой дверь.
Неделя тянулась очень долго. Рэке часами просиживал над книгами и редко бывал в комнате своего отделения. Он заходил туда на минутку, отдавал указания, а остальное поручал своему заместителю.
Встречи с Кольхазом он старался избегать. Он следил за ним на занятиях издалека и видел, что тот все выполняет, но, как говорится, без души.
Раудорн попытался дважды заговорить с Кольхазом, но, встретив вежливый отпор, отступал.
Однажды холодным утром Рэке и Кольхазу поручили проверить посты на правом участке погранзаставы.
В девять часов утра они уже были на наблюдательной вышке. Ульф поставил задачу, Кольхаз коротко ответил:
— Слушаюсь!
На участке все было спокойно. Сразу за заградительной полосой поднималась стена густого хвойного леса, чуть дальше местность плавно понижалась.
Ульф поднес к глазам бинокль и стал рассматривать местность, но спускавшиеся до земли густые еловые лапы не позволяли заглянуть в глубь леса. Он не замечал, что Кольхаз моментами испытующе на него поглядывал.
После длительного молчания Кольхаз отважился и спросил нерешительно:
— Как называется вон та деревня?
— Рорбах, — ответил Ульф, не отнимая от глаз бинокля.
— А церковный купол позади леса, это в Хютенроде?
— Да.
— Таможня расположена там же?
— Нет.
Кольхаз обиженно поджал губы, отвел взгляд в сторону и через некоторое время тихо спросил, не глядя на Ульфа:
— Что нам теперь будет?
«Что нам теперь будет?..» Ульфу понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что он имел в виду. Он опустил бинокль и холодно ответил:
— Вам — ничего.
— Я очень сожалею.
Рэке отвел глаза. «Это была моя вина», — подумал он и стал припоминать свою оплошность.
Когда Кольхаз спросил, не по поводу ли этого случая собирается партийное собрание, Ульф резко ответил:
— Товарищ Кольхаз, мы с вами оба должны сделать из этого случая выводы. Я готов отвечать на все ваши вопросы, но только не во время выполнения боевого задания. А сейчас я требую, чтобы вы не отвлекались от наблюдения.
Кольхаз с недоверием взглянул на него и, отвернувшись, стал рассматривать опушку леса.
После обеда Рэке пошел на собрание. У дверей его поджидал Раудорн. Ульф хотел протай мимо, но ефрейтор остановил его.
— Что случилось? Ты что, совсем уже дошел?
— Как это «дошел»?
— Со своими мечтаниями.
Рэке скривил губы.
— Да. Насколько это возможно.
— Что значит да? Ты сегодня опять собираешься отмалчиваться, а говорить должны другие?
— А разве я не пытался объяснить им, как все произошло?
— Нет, — ответил Раудорн, — сегодня речь пойдет о другом.
— Идем, — сказал Ульф, — а то опоздаем.
Они вошли в зал. Ульф сел и, опустив голову, начал листать свой блокнот. Раудорн занял место рядом. Негромкие перешептывания стихли, все взгляды обратились на Гартмана, когда он объявил собрание открытым.
Ульф сильно волновался. Он ожидал упреков, но Гартман коротко изложил суть дела, так что раздражение Ульфа постепенно начало проходить.
Закончив говорить, Гартман предложил Ульфу дать оценку своему поведению.
Рэке встал и огляделся. Альбрехт кивнул ему одобряюще. Одни избегали его взгляда, в глазах других он видел любопытство. Он колебался, пока Гартман не сказал:
— Ну, товарищ Рэке, мы ждем ваших объяснений.
Ульф рассказал, как было дело, назвал причины проступка я прямо признал свою вину.
— Только с одним я не могу согласиться, — сказал он в заключение, глядя на Гартмана, — с тем, что я якобы недооцениваю врага. Это уж слишком.
— Хорошо. Кто хочет выступить? — предложил Гартман.
Несколько рук поднялось одновременно. Мнения выступавших разделились. Одни считали проступок незначительным. Другие говорили, что, как им кажется, Рэке еще не понял всей важности происшедшего.
— Нам не надо приводить доказательства того, что ты недооцениваешь противника, ты сам доказал это, — сказал в своем выступлении Раудорн. — Твои слова расходятся с действиями…
— Разве я спорю? — перебил его Ульф. — Разве я сказал что-то другое? Разве я хочу уклониться от сделанных выводов?
— От своих нет! — возразил Раудорн. — Но от наших да.
— Тогда говорите яснее, — попросил Ульф, — я намеков не понимаю.
— Я и собираюсь сделать это, — сказал Альбрехт. — Раудорф совершенно прав. Итак, мне кажется, что вы представляете себе последствия своего проступка следующим образом: я, мол, провинился, хотя у меня и были хорошие намерения. Накажите меня, и кончим с этим. Верно?
— Да.
— Кончить о этим должны вы сами. Пока вы теоретически пытались доказать опасность противника, он предпринял нападение на нашу государственную границу, и, между прочим, не теоретически, а практически! Вы должны понять, что совершили серьезный проступок.
Ульф опустил голову и прикусил до боли нижнюю губу. Аргументы Альбрехта были достаточно убедительны, но в эту минуту он был не в состоянии встать и честно признать это.
— Ну, теперь ты понял, чего мы от тебя хотим? — спросил Гартман.
Рэке кивнул. Раудорн встал:
— Я предлагаю объявить товарищу Рэке на первый раз замечание.
Некоторые согласно закивали, другие о чем-то перешептывались.
— Товарищ Рэке, ты хочешь еще что-нибудь сказать? — спросил Гартман.
— Нет.
— Все слышали предложение? Есть другие предложения? — Гартман подождал секунду. — Ну что ж, давайте голосовать… Единогласно.
Собрание закончилось. Ульф ушел первым. Альбрехт вышел за ним, догнал его в коридоре и сказал:
— Пойдемте вместе. Нужно кое о чем поговорить.
В комнате командира взвода было тепло. Альбрехт налил себе и Ульфу по чашке кофе. Они сели.
— Ну что же? — начал Альбрехт. — Как будем жить дальше?
Не поднимая глаз, Ульф помешивал ложечкой кофе, на его губах застыла грустная ироническая улыбка.
— Как будем жить? — повторил он наконец. — Как-нибудь будем…
— Как-нибудь нельзя, не имеем права, — прервал его Альбрехт. — Только не вздумайте обижаться и дуться, как мальчишка, которому запретили играть в футбол.
— Я буду стараться!
— Это хорошо.
— Вы думаете, мне сейчас легко? Думаете, я могу спокойно приступить к работе?
— Нет.
— Хорошо, я вам скажу, как буду жить дальше…
Они помолчали. Первым нарушил молчание лейтенант:
— Несколько лет назад у меня был хороший друг, инженер, который очень любил много и вкусно поесть. Еда была для него самым главным. Потом он начал истязать себя недоеданием и сильно похудел. Мы предостерегала его, но он не слушал даже после того, как за три месяца похудел почти на пятнадцать килограммов и одежда болталась на нем, как на вешалке, пока наконец окончательно не обессилел и однажды, идя домой, не потерял сознания. Было это в январе, стоял мороз, и ему просто повезло, что через несколько минут его кто-то нашел и оттащил в соседний дом. Результат — ужасная нервная лихорадка и пересуды, которые до сих пор еще не прекратились. Вот так-то.
— Сравнение явно хромает, — заметил Ульф.
— Я хочу вам помочь, — сказал Альбрехт, — но это возможно только в том случае, если вы сами этого захотите.
— Спасибо, товарищ лейтенант.
Альбрехт почувствовал отчужденность в голосе Ульфа. Он поднялся:
— Подумайте обо всем, а через несколько дней мы продолжим разговор. И еще одно: я особенно ценю ваш ум. Не теряйте его никогда. Да… Сегодня в деревне последний день ярмарки. Ваше отделение идет в увольнение?
— Так точно.
— Я бы на вашем месте сходил туда.
— Мне все равно.
— И все же сходите — не пожалеете. Ульф ответил «так точно» и вышел.
«Полное безразличие, — подумал Альбрехт, — сходил бы на ярмарку с ребятами, повеселился бы немного…»
Ульф вошел к себе в комнату и нерешительно огляделся. На тумбочке лежала взятая у Трау книга. Он начал листать ее, пока не наткнулся на стихотворение, которое искал. Прочел его раз, другой. Вдруг его осенило. «Подожди, приятель! — подумал он. — Вот теперь ты мне попался! Если ты вешаешь портрет любимого поэта над своей кроватью, то уж следует знать его лучшие произведения!» Потом ему пришло в голову, что в село Кольхаз не пошел потому, что в свое первое увольнение он решил навестить свою девушку. Но это не испортило его хорошего настроения, наоборот, отсутствие Кольхаза давало возможность отложить все дела на завтра, посидеть с ребятами, выпить пива, потанцевать. Ульф быстро собрался. Дул холодный северо-восточный ветер. Лужицы покрылись первым тонким ледком. Ульф поднял воротник шинели и глубоко в карманы спрятал руки. «Снова надо привыкать к заморозкам», — подумал он.
Вокруг большой старой липы на деревенской площади была поставлена карусель, качели и несколько киосков. Толстый краснощекий продавец лотерейных билетов громко расхваливал свой товар. У прилавка, где продавались жареные сосиски, стояла очередь, и продавец сердился на нетерпение своих покупателей. Несмотря на то что было холодно и начинало уже смеркаться, у карусели толпились ребятишки, не хотевшие нести домой последние оставшиеся у них медяки.
Ульф пересек площадь и вошел в деревенский ресторанчик. В невысоком зале было тепло, в воздухе плавал табачный дым и стоял гул множества голосов. С самого полудня, почти не переставая, играл небольшой оркестр. В этой суматохе Ульф не сразу нашел своих товарищей. Наконец он увидел Шонера, который приветственно махал ему рукой, а потом Кенига: он танцевал с невысокой девушкой, едва достававшей ему до плеча и смущенно на него поглядывавшей.
Ульф усмехнулся, глядя на друзей, проходя между столиками. Тут он заметил и Поля с Раудорном и от души им обрадовался. «Отвлечься от службы, выпить пивка, поговорить, посмеяться, потанцевать — вот что мне сейчас нужно», — подумал он, здороваясь со всеми.
— Мы уж думали, ты не придешь, но на всякий случай заняли тебе место, — сказал Шонер в ответ на его приветствие.
Ульф сел. Танец вскоре кончился, и к ним подошел Кениг.
— Господи! — воскликнул он, широко улыбаясь. — Я смотрел на нее и думал: «Вот это девушка!» А когда она встала, то оказалась мне только по пояс… А какой у них ударник, ребята!.. Добрый вечер, товарищ фельдфебель!
— Ударник? — переспросил Ульф. — Что это такое?
— Вы разве не знаете? Так называют музыканта в оркестре, который играет на ударных инструментах.
Ульф улыбнулся и спросил Кенига, играет ли он на каком-нибудь музыкальном инструменте.
— Что за вопрос! На гитаре и, если нужно, могу быть ударником.
— Вот как, — заметил Ульф. Внезапно ему пришло в голову, что он уже достаточно много знает о Кольхазе и почти ничего об остальных. Он хотел кое о чем порасспросить Кенига, но оркестр снова заиграл, на этот раз модный быстрый танец. Все, кроме Поля и Ульфа, шумно поднялись и пошли приглашать девушек.
Официант принес пиво. Ульф спросил Поля, почему он не танцует.
— Честно говоря, я не умею, — признался он. — В шестнадцать лет, когда еще не стыдно было учиться, я вкалывал с утра до ночи, а потом… Однажды ребята уговорили меня пригласить девушку. Это была стройная блондинка с большими нахальными глазами и высоко взбитой прической. Сначала все шло хорошо, но потом оркестр начал играть что-то быстрое, почти как сейчас, и все рухнуло. Она танцевала, а я топтался на месте и не знал, что делать со своими руками и ногами. Когда на нас стали обращать внимание и даже смеяться, она ушла, оставив меня одного посреди зала. Больше я танцевать не пытался.
Ульф кивнул.
— Мне это чувство знакомо. Когда я был моложе, мне тоже как-то отказала девушка. Все вокруг смеялись, а я готов был провалиться сквозь землю. Прошло полгода, прежде чем я снова решился. Надо не думать об отказе, отбросить эти мысли, из-за которых сидишь как пришитый на своем месте, когда так хочется потанцевать. Единственный выход — пересилить себя.
— Верно сказано, — согласился Поль. — Так бывает не только в танцах. Что-нибудь не ладится, и вместо того чтобы отыскать причину неудачи и начать все сначала, оставляешь все как есть, боясь, что снова ничего не выйдет.
Эти слова вернули мысли Ульфа к Кольхазу, к собранию, к разговору с Альбрехтом. Он сидел в глубокой задумчивости, пока Поль не спросил:
— Вы не пойдете со мной в другой зал, товарищ фельдфебель? От этой музыки прямо голова лопается…
Ульф кивнул и прошел за ним через боковой выход в коридор, который вел в пивную.
Пивная была почти пуста. Они заняли столик у окна, Поль заказал две кружки пива и сказал, повернувшись к Ульфу:
— Я пригласил вас сюда не так просто. Хотел вам кое-что сказать.
— За кружкой пива? — скептически усмехнулся Ульф.
— Не бойтесь, я не пьян.
— Выкладывайте!
— Собрание было из-за Кольхаза, да? — спросил нерешительно Поль.
— Нет, — возразил Ульф, — из-за меня. Я был старшим наряда.
— Но ведь во всем виноват был он. Он довел вас до этого…
— Что значит «довел»… Ответственность в армии всегда несет старший…
Поль отпил из кружки и сказал:
— Я должен сказать, хотя, быть может, я даже буду не прав. Нам всем кажется, что все командиры у нас занимаются только Кольхазом, только им одним. Поймите меня, пожалуйста, правильно…
— Вы хотите сказать, что он пользуется какими-то привилегиями?
— Нет. Но когда вы приходите в нашу комнату, вы интересуетесь им больше, чем другими. Говорите с ним дольше и обстоятельней. Больше от него требуете.
— Больше требую? Не понимаю вас!
— Например, недавно на занятиях по физподготовке мы отрабатывали упражнение на турнике. У нас с Кенигом получалось не лучше, чем у Кольхаза, но вы помогали только ему и до тех пор, пока оно не стало у него более или менее удаваться.
— Ну и что? Вы считаете, что я поступил неправильно?
— Правильно-то правильно. Но нам тоже нужно было помочь.
— Кольхаз человек сложный. Может, поэтому я и уделяю ему больше внимания. Я учту ваше замечание. — Ульф протянул руку. — Давайте сегодня об этом больше не говорить. Спасибо вам.
Они шли по слабо освещенному коридору. У дверей в зал Поль вдруг остановился и удивленно сказал:
— Смотрите, Кольхаз!
Кольхаз стоял у стойки — шинель нараспашку, фуражка лихо сдвинута на затылок. Он, видимо, уже выпил, подвинул бармену стакан, попросил налить еще.
— Идите к ребятам, — сказал Рэке Полю, — я сам займусь им.
Он подошел к Кольхазу, который уже было поднес стакан к губам, положил ему руку на плечо и сказал:
— Не торопитесь. Вы испортите себе вечер, если и дальше будете продолжать в том же духе.
— Товарищ фельдфебель! — воскликнул солдат, еле ворочая языком. — Бармен, еще раз водки!
— Спасибо, я не хочу, — отказался Ульф.
— Не надо ломаться, — громко сказал Кольхаз, — выпить с Полем вы не отказывались. Или вы пьете со всеми, кроме меня?
Ульф вспыхнул, но сдержался и спокойно ответил:
— Хорошо, я выпью. Но только немного.
— Ладно! Немного так немного… Вы помните Соколова из «Судьбы человека»?
— А что?
Бармен взял стакан с полки, наполнил его до краев.
— Как это «что»? Вот это был мужик! У нас таких днем с огнем не найдешь, можете мне поверить. Пью за него!