Ульф неохотно взял стакан, чокнулся с Кольхазом и отпил глоток.
— К чему вы клоните? — спросил он недоверчиво. — Я не вижу взаимосвязи.
— А я вижу, — упрямился Кольхаз. Он не потерял головы от водки, хотя и пил на пустой желудок. — За ваше здоровье!
Ульф наконец понял.
— Но сейчас же не война, а мы с вами находимся не в лагере для военнопленных, — заметил он. — Он пил так лихо потому, что от этого зависела его жизнь. И не забудьте: когда было нужно, он без жалости и без колебаний задушил предателя. Вы всегда замечаете только то, что вам подходит!
— А вы? Вы проповедуете честность, а сами потихоньку едете в город, чтобы спросить, стоит ли брать в отделение дважды провинившегося парня, — парировал Кольхаз, вызывающе глядя на Ульфа. — И я могу вам сказать, — продолжал он, — почему вы так сделали: из страха, что может что-то случиться и на вашу безукоризненную репутацию ляжет пятно. Но была и еще одна вероятность, что все. будет хорошо и к уже полученным вами благодарностям прибавится еще одна. Рэке все сделает! За ваше здоровье!
Ульф словно пощечину получил.
— Идемте!
Не оборачиваясь, он вышел на улицу, с облегчением окунулся в холодный туманный вечер. Площадь уже опустела, только у тира стояли еще любители и целились из «воздушек» в бумажные цветы. Кольхаз не заставил себя ждать.
Он шел, на ходу застегивая шинель.
— Товарищ Кольхаз, — начал Ульф, — в таком тоне и в таком месте я с вами говорить не намерен. Возвращайтесь в роту!
— Я в увольнении!
— Делайте то, что вам говорят! Кольхаз насмешливо улыбнулся:
— Конечно, ото проще всего. Зачем усложнять, если можно просто приказать. Я не буду возражать, даже не подумаю. Я иду!
Ульф смотрел, как, качаясь, неуверенными шагами уходил Кольхаз.
«Вечер пропал, — думал Ульф с горечью, — парень не потанцевал, не посидел как следует с ребятами». И вдруг ему пришла в голову другая мысль: «Я должен был лучше все продумать. Одно слово — и я мог бы избежать этого представления. Проклятье!»
Он повернулся к двери и остановился. У входа стояли Шонер, Раудорн и Поль, молчаливые и, как ему показалось, немного смущенные.
— Что вы здесь стоите? — угрюмо спросил он. — Не портите себе настроения, хватит того, что у меня пропал вечер.
Раудорн криво улыбнулся:
— Кончай глупить! Ты можешь приказать нам идти домой, но не можешь приказать, чтобы у человека улучшилось настроение.
— Ты мне еще будешь указывать! — взорвался Рэке. — Думаешь, было бы лучше, если бы он здесь напился в стельку?
— Он и без того был уже хорош, когда пришел, — спокойно заметил Раудорн. — Черт его знает, где он набрался. Я не против того; что ты отослал его домой, а против того,
что ты не хочешь повеселиться с нами. Как будто нам все безразлично. Что ты теперь хочешь делать?
Ульф стоял, засунув руки в карманы, и молча глядел в сторону, пока Шонер наконец не заметил, что им, собственно говоря, незачем стоять здесь, на ветру, когда они могут спокойно вернуться в ресторан.
— Идите, ребята, веселитесь, — сказал Ульф.
— А ты? — спросил Раудорн.
— У меня вечер уже испорчен!
Он вошел с ними в ресторан, взял свою шинель и, попрощавшись, вышел.
Проходя мимо домика, где жил Трау, он заметил свет в одном из окон. С минуту поколебавшись, он подошел к окну и заглянул в комнату.
Трау сидел за столом, перед ним лежала стопка школьных тетрадей. Рэке почувствовал потребность поговорить с ним по душам. Сначала он не решался, потом подумал: «Я все-таки командир отделения, а не девчонка» — и решительно постучал в окно.
Трау впустил его, помог снять шинель, пригласил в комнату.
— С похмелья? — спросил он, внимательно разглядывая сквозь очки Ульфа. — Садись, сейчас найдем что-нибудь освежающее.
Ульф благодарно кивнул и опустился в старое тяжелое кресло, стоявшее напротив печи.
Учитель пошел на кухню и вскоре вернулся с двумя стаканами горячего, крепко заваренного кофе.
— Выпей. Это должно помочь.
Трау был одним из первых, с кем Ульф подружился в Таннберге. Со временем их дружба укрепилась. Поэтому Ульф без малейшего смущения поведал Трау свою историю, начиная с обхода постов и до того момента, как он отослал пьяненького Кольхаза в роту.
Трау внимательно слушал, потягивая небольшими глотками кофе, затем спросил:
— Ну и что же теперь, по-вашему, будет? Дрожащими, непослушными пальцами Ульф зажег сигарету.
— Я не знаю, — ответил он неуверенно, — знаю только одно: я идиот, что впутался в эту историю. Черт меня дернул!
— Спокойней, — прервал его Трау, — у тебя еще будет время поплакаться. Сейчас давай подумаем, что же тебе делать.
— У меня один выход: наказать его за нарушение дисциплины — и все. Он этого заслуживает. Раз он не понимает по-хорошему.
— Твоя горячность мне понятна, но сейчас она вряд ли к месту. Да не впадай из одной крайности в другую. Подумай, прежде чем решать.
— Я уже все перепробовал, но толку мало.
— Ты вел душеспасительные беседы тогда, когда нужно было приказывать, а теперь хочешь сделать наоборот. И то и другое плохо. Воздух получается только в том случае, если смешать азот и кислород, и притом в точной пропорции, дорогой мой химик.
— Химия тут ни при чем, — недовольно проворчал Ульф, — терпеть не могу подобных сравнений. Почему мне все приводят сравнения? Вы слишком все упрощаете. Химические реакции исчислимы. Если ты знаешь свойства вещества, то можешь по пальцам пересчитать все изменения, которые с ним произойдут.
— Да, — согласился Трау, — так обстоит со всеми вещами при условии, когда их хорошо знаешь…
— Перестань, — сердито прервал его Ульф, — ты говоришь, словно учебник читаешь. Разве поступки человека можно вычислить по формуле, как затмение луны?
— Можно, если его знаешь. Только это несколько сложнее.
— Сегодня я узнал его лучше. С меня уже достаточно.
— Ты думаешь? Ты знаешь о нем только то, что он пишет посредственные стишки, а голова его забита какой-то чепухой. И больше ничего!
— С меня на сегодня хватит, — решительно сказал Ульф и, отодвинув стакан, встал. — Бессмысленно продолжать об этом разговор. Уж теперь-то я знаю, что мне делать.
Трау проводил его до двери.
— Первый ход ты, кажется, проиграл, — сказал он на прощание, — будь внимательнее, чтобы дальше не стало хуже.
— Поживем — увидим. До свидания!
Рэке поднял на ходу воротник шинели. Туман от ручья дополз до деревни, так что дома на противоположной стороне улицы были едва видны. Там, где тропка сворачивала к казармам, он замедлил шаги, затем все же пошел дальше.
Когда сквозь туман уже стали просматриваться огни казармы, от дерева вдруг отделился чей-то силуэт. Это был Кольхаз, который уже давно стоял здесь и ждал.
— Минуточку, товарищ фельдфебель, — попросил он, дрожа от холода, — простите. Разрешите мне…
— Нет, — решительно отрезал Рэке, — идите и ложитесь спать.
— Только два слова.
— Нет. Делайте, что вам приказано. Завтра, когда вы протрезвитесь, будем разговаривать.
Кольхаз повернулся и, не сказав ни слова, пошел. Через несколько секунд он исчез в тумане.
5
Во второй половине декабря пошел первый снег и ударили небольшие морозы. Небо было серо-свинцового цвета, с северо-запада дул противный холодный ветер.
В середине дня группа, старшим которой был Рэке, сменилась с наряда. Солдаты пообедали, почистили оружие и вернулись в казарму. В два часа на плацу должны были начаться занятия по расписанию.
Десять минут третьего лейтенант Альбрехт заглянул в комнату Ульфа и, к своему удивлению, увидел там фельдфебеля, который занимался своими делами… Заметив офицера, Рэке выпрямился и по-уставному доложил.
— Что случилось? — спросил командир взвода. — Почему вы не на занятии, как же ваше отделение?
— Я поручил провести занятия Шонеру.
— Было бы лучше, если бы вы сами этим занимались.
— Почему? Шонер уже не первый раз заменяет меня. До сих пор вы ничего против не имели.
— Так… — проговорил Альбрехт, беря стул и садясь на него.
— Что же у меня будет за заместитель, если ему ничего нельзя доверить?!
— Заместитель, однако, дается вовсе не для того, чтобы освобождать командира от выполнения его прямых обязанностей. Садитесь!
Ульф неохотно сел.
— В конце концов, могу же я и для себя что-то сделать?
— Это только ваша отговорка. Мне кажется, я знаю, почему вы не захотели идти на занятия. Вы не хотели видеть Кольхаза и других товарищей. Вам стыдно посмотреть им в глаза. Вас мучает совесть, а признаться в этом вы не хотите.
— Это неправда!
— Вероятно, Кольхаз уже рассказал о вашей стычке, и рассказал со своей точки зрения? По крайней мере, солдаты об этом знают. А как поступаете вы? Вместо того чтобы внести в эту историю ясность, вы уступаете ему солдат. Так нельзя.
— Я внесу в эту историю ясность.
— А вам известно, что полчаса назад. Кольхаз был у меня?
— Нет. А что он хотел?
— Просил увольнительную на один час. После занятий по физподготовке.
— Вот это да! Вместо того чтобы обратиться ко мне, как это положено по уставу, он сразу же бежит к вам! Хотя это типично для Кольхаза. И сделал он это, безусловно, не без умысла…
— И еще, — прервал его лейтенант, — я проверял сегодня утром посты…
— Шонера и Кенига?
— Да, да. У Кенига под задницей оказалась резиновая надувная подушечка.
— Не может быть!
— Это чтобы не простудиться, объяснил он мне, так как больной пограничник никому, мол, не нужен.
— С ума можно сойти! — воскликнул Рэке. — В следующий раз он возьмет с собой на пост печку-буржуйку и фляжку водки. А как Шонер? Что он сказал об этом?
— Он считает, что аргумент Кенига не лишен здравого смысла.
Ульф сокрушенно покачал головой.
— И еще кое-что, — продолжал офицер. — При проверке постов меня сопровождал Поль, который и рассказал мне о вечеринке в селе.
— Ну и?..
— Его беспокоит состояние дисциплины в отделении,
— А почему он не сказал об этом мне?
— Думаю, они поняли, что Кольхаз старается завоевать их признание, более того, они в какой-то степени даже поддерживают его, к сожалению.
— Получается у них там чуть ли не заговор! — возбужденно воскликнул Ульф и, встав, подошел к окну. — Выходит, они объединились! Один восстанавливает всех против меня, другой беспокоится о своей заднице, а все видят это и не только терпят, но и соглашаются с этим. Ну подождите, я им покажу!..
— Нет! — перебил его лейтенант. — Никакого заговора у них нет. Я бы на вашем месте вообще не употреблял таких слов. Ваши подчиненные идут ко мне потому, что считают, что вы не хотите заниматься их делами. А вы тут говорите о каком-то заговоре. Лучше подумайте, что вам теперь делать. В три часа у вашего отделения занятие на штурмовой полосе: преодоление полосы с оказанием помощи товарищу. Они должны преодолеть все препятствия, и как можно быстрее.
— Я знаю. Разрешите мне идти.
Когда Рэке вошел в комнату, где располагалось его отделение, Шонер подал команду «Смирно!» и доложил. Рэке увидел, что Раудорн гладит себе выходные брюки, Поль заправляет койку, а Кениг пришивает пуговицы к тужурке.
— А где Кольхаз? — спросил Рэке.
Шонер смущенно посмотрел на товарищей и не спеша ответил:
— В клубе он, забрал свою писанину и ушел.
Не говоря ни слова, Рэке подошел к шкафчику Кольхаза и заглянул в него. Все вещи лежали в полном порядке.
— Я разрешил ему пойти в клуб, так как он привел все свои вещи в порядок, — объяснил Шонер. — Какой смысл ему сидеть без дела здесь?
— А где его второй френч? — спросил Рэке. — Не может же он натянуть на себя оба?
— Френч его у меня, — сказал спокойно Кениг. — Я как раз пришиваю к нему пуговицы, а то он сам не умеет. Если он сам пришьет, то они у него или болтаться будут, как украшения на елке, или же он так их пришьет, что на них невозможно будет застегнуться. Вот я и решил помочь ему в этом.
— Вот оно что! Вы это умеете, а он нет…
— Да…
— И вы на это соглашаетесь. А он пусть гуляет?
Шонер молчал.
— Да я ему сам предложил свои услуги, товарищ фельдфебель, — проговорил Кениг. — На него ведь смотреть тошно, когда он тычет иглой, а у меня раз, два и готово!
— Прекратите болтовню! — приказал Рэке и послал Шонера за Кольхазом.
— Могу я сказать что-то? — спросил Поль у фельдфебеля, когда ефрейтор вышел из комнаты.
— Да, конечно.
Поль сделал несколько шагов по направлению к командиру и сказал:
— Вы несправедливы по отношению к Кенигу. Он взялся пришить пуговицы Кольхазу из чисто дружеских побуждений. И вы тут не правы.
— Хороши дружеские побуждения! — ответил Ульф. — Дружба предусматривает взаимную помощь, уважение и признание других. А что делаете вы? Вы потакаете Кольхазу!
— Это совсем не так. А что касается пуговиц, то Кольхаз действительно не умеет их пришивать.
— Пусть учится. Мне, например, и в голову не придет позволить вам штопать мои носки, а когда вы займетесь этим малоприятным занятием, я буду читать уставы или же заучивать химические формулы. Так?
Поль, соглашаясь с Рэке, кивнул.
Вспомнив свой разговор с лейтенантом, фельдфебель спросил Кенига:
— Расскажите мне, как было дело с надувной подушечкой?
Кениг встал и, не зная куда ему деть свои непомерно длинные руки, заикаясь, начал рассказывать:
— С пуговицами все — истинная правда, а вот с резиновой подушечкой… Я как-то не подумал, товарищ фельдфебель. Честное слово! Такую вещицу на самом деле удобно иметь под задом. Особенно мне, у которого кости бьются друг о дружку. Когда я работал на кране, то всегда ее себе подкладывал. Мне папаша посоветовал.
Солдаты не выдержали и рассмеялись.
— Хорошо, не будем сейчас об этом, — перебил солдата Рэке, который сам с трудом сдерживал смех. — Отошлите свою подушечку бандеролью домой. А Кольхаз в следующий раз пусть сам пришивает себе пуговицы.
— Понятно, — ответил Кениг.
В этот момент в комнату вошел Шонер, а вслед за ним и Кольхаз.
Ефрейтор доложил Рэке о том, что его приказ выполнен.
— Где вы были? — спросил фельдфебель Кольхаза. — В клубе. Мне разрешил ваш заместитель.
— Время, которое отведено распорядком дня для приведения себя в порядок, должно использоваться по назначению, товарищ рядовой. И вы не имели права отлучаться в это время.
— Я же отпросился, и товарищ ефрейтор отпустил меня. Из клуба я никуда не отлучался.
Рэке понимал, что солдат абсолютно прав, но ему не понравился тон, которым Кольхаз разговаривал с ним.
— По-вашему выходит, что поэту не обязательно самому приводить свои вещи в порядок! — строго проговорил Рэке. — Уметь держать в руках иголку с ниткой — это для него унизительно, пусть этим занимаются другие, не так ли? Поэзия не терпит никакого попечительства. Учтите это. Вы, кажется, сами так говорили, а?
— Я вижу, вы хорошо обо всем проинформированы. Я только хотел бы знать, как долго за мной будут наблюдать.
— До тех пор, пока вы наконец не поймете, как себя следует вести, и не будете забывать о том, что вы тут не один. А еще я требую, чтобы вы обращались ко мне, когда в следующий раз захотите получить увольнительную!
— Как вы хотите!
— Это не мое желание, а приказ! — сказал фельдфебель и приказал Шонеру без десяти три построить отделение для проведения занятия по преодолению штурмовой полосы. Фельдфебель пошел к выходу.
Никто из солдат даже не пошевелился.
Ульф вернулся в свою комнату и остановился у окна. «Что же мне теперь делать? Как поступить? — думал он. — Если Кольхаз оторвется от ребят, будет еще хуже. Командир взвода в общем-то прав. Нужно в первую очередь опереться на Поля и Раудорна».
Раздался стук в дверь. Вошел Раудорн.
— Что случилось? — спросил Ульф. — Почему вы не готовитесь к занятиям?
Раудорн, не отвечая на вопрос, решительно сказал: