Слезы Турана - Рахим Эсенов Махтумович 12 стр.


И хотя говорил он негромко, у костра, где сидел Чепни, его слова услышали. Друзья Чепни насторожились.

— Собака в доме хозяина — лев! — ответил Джа-валдур.

— Длинный язык вашего рода знают далеко, — огрызнулся Онгон. — А знают ли люди о вашем телячьем уме, который не чтит законы, доставшиеся в наследство от отцов? Посмотри туда! — и Онгон откинул руку в сторону черного знамени.

Пирующие повернули головы.

— Пусть тот, у кого родился сын, идет под белое знамя, на белую кошму и ест мясо белого барана. — Речисто и громко сказал Онгон. — Не так ли нам говорили предки ушедшие в загробную жизнь? У кого дочь, пусть сядет под красное знамя, на красную кошму и ест мясо красного барана. — А тот, — Онгон хлестнул плетью по костру, — у кого нет детей, пусть идет под черное знамя и на черной кошме ест мясо черного барана!..

Все замерли. Тишина была такая, что слышно было, как в Самарканде кузнецы отбивали оружие.

— Песня славит героя. А тому, кто позорит достоинство мужчин на женской половине, остается только петь о подвигах других Ха-ха-ха! — рассмеялся Онгон, упираясь плетью в бок.

Его дружно поддержали родственники и приближенные.

Воины Джавалдура вскочили, схватившись за мечи, но властным жестом Чепни остановил их.

— Только законы отцов и дедов, долг гостеприимства удерживают меня показать тебе свои достоинства. И каждый из твоего племени знает, что я дал клятву быть верным только одной женщине, которая спасла мне жизнь в битве. И каждый знает, что эта женщина, как тот тутовник, который не приносит ягод!.. Виноват ли в том мой дух, что я не могу передать его наследнику, что я не имею потомства?.. Но ты, подлая собака, еще увидишь, что я могу любому и каждому доказать мечом свои мужские достоинства. Есть ли они у тебя? Выйдем в открытое поле и копьями решим наш спор. Выходи, шакал! — Рослый, внушительный Джавалдур разгневался.

— Наш славный Джавалдур! Ответь этой поганой свинье достойным ударом. Или, клянемся, мы сами изрубим ее на мелкие куски! — закричали воины.

Гости расступились большим кругом, давая место для поединка. Воин, обвешанный оружием, хлестнул землю плетью.

— Докажи этому шакалу, что мы можем постоять за свою честь!

Седобородый Джавалдур, видавший на земле многое, молча смотрел на своего противника, заложив руки за спину.

— Отомсти, славный Джавалдур! Или боишься? Не ослабла ли твоя рука? Не хочешь сам, тогда пусти нас!..

Плотный круг огузов выжидающе молчал. Никто не вмешивался в спор, который начался еще по вине предков.

Джавалдур гладил пышные усы и молчал. Горячий Чепни выхватил меч, но старый воин с лицом в шрамах и рубцах так посмотрел на него, что Чепни тут же вогнал меч в ножны.

— Я и сам могу расправиться с ним, но свой удар поберегу…

— Сам не хочешь и мне не разрешаешь, — Чепни бросил миску с мясом на землю. — Лучше умереть с голоду, чем есть у подлых людей!

Телохранители плотнее собрались около вождя. Яркое пламя костра играло на их крепких, бронзовых лицах.

Широко раскинув плащ, Онгон стоял на ковре, ожидая нападения. Меч его на две ладони был уже вынут из ножен.

— Убей его, — требовал Чепни, — или я уйду со своими лихими джигитами к кровожадным абхазам. Свое золото и голову вручу тому, кто с крестом, упаду к ногам одетого в ризу. Джавалдур, отомсти! Или, клянусь, я возьму в жены светловолосую дочь гяура! — Чепни рванулся к костру, где стоял Онгон, но джигиты навалились на крутые плечи и усадили воина на ковер.

— Онгон! — обратился Джавалдур. — Ты решил опозорить Чепни, но помни, наш поединок решит спор. Мой удар меча остается при мне. — Старик легко вскочил на жеребца, подведенного телохранителями, и скрылся в темноте.

Неожиданно послышалось ржание и топот коней. У костра воины насторожились, вскакивая с земли, хватаясь за оружие.

Из темноты показался Чепни. В руках у него сверкал обнаженный меч. Разгоряченный боевой конь отважного воина перепрыгнул через костер и остановился у черного знамени. Молодой огуз рубанул мечом, и тяжелое полотнище скомканно упало. Беснуясь, жеребец наступил на черный шелк копытами и разодрал его на куски.

— О, черный день выпал, на мою голову! — закричал Чепни. — Мой нож скользнул по кости. Но клянусь, я перегрызу эту кость собственными зубами!

— Ты от злости ослеп, — сдерживал его Джавалдур. — А со слепым о цвете не говорят! Пойми одно — я сам натянул бы его кожу на барабан.

— А что мешало забить кол в тыкву? Мое сердце наполнилось бы гордостью, видя, как меч славного Джавалдура восстанавливает справедливость.

— Дразнить настороженного тигра?

— Я вижу трусость и жалкое рабство!

— Да, налог кровью, который требует в этой битве от нас султан, тяжелый налог. Многие семьи огузов останутся без… пастухов. Ты хочешь, чтобы я до битвы бросил кость между двумя волкодавами? Ярость затмила твои глаза, Чепни. Потерпи! Настанет день и час, когда скрестятся наши мечи с Онгоном, и полетят искры. Я возьму нужное из вороньего гнезда…

Именитые воины, хлестнув коней, рванулись к отдаленным кострам, где слуги давно ждали дичь для ужина.

Беспокойно было и за высокими стенами Самарканда. Там все громче слышался звон кузнечных наковален и молотков. Мастера до рассвета ковали оружие. И в этом перезвоне горячей стали слышалась грозная мелодия близкого боя. Огня пока не было видно, но сердца, закованные в железо, уже горели, требуя новых побед.

* * *

В темноте отряд наткнулся на Ягмура.

— Где этот проклятый аллахом горбун? Рука моя ищет шею, на которую должен опуститься меч.

— Обидеть горбуна — не подчиниться воле султана! — предупредил Джавалдур.

— Когда коровы пьют воду, телята облизываются. Храбрый Джавалдур, не слишком ли долго мы, огузы, облизываемся, пока такие горбуны у трона набивают свои кишки нашим счастьем?

— Чепни, сено не косят палкой. Вспомни о клятве, дан-гей джигитам. Всему свой час.

— Но я помню и другую клятву, которую дал храброму богатуру в степи у костра. Я назвал его братом по кро-ьи, славный Джавалдур. Должен ли я оставаться в стороне, когда брат нуждается в помощи? И если нужно, я пойду против султана. Все знают, что Чепни истинный огуз. А для огузов свобода дороже всего… Учитель и боевой друг, готовь отряды к походу на Самарканд, а мы поищем эту горбатую, ядовитую змею. Если жало горбуна дотронулось до прекрасной Аджап, то наши мечи отомстят за все!

Почти всю ночь всадники искали Аджап и горбуна. И лишь к рассвету кравчий Анвар, числившийся теперь главным вешателем, узнав о горе Ягмура, сообщил, что горбун вместе с маленьким отрядом должен был перебраться через Сыр-Дарью и тайными ходами проникнуть в Самарканд.

— Пробираясь мимо шатров, — добавил таинственно Анвар, — я слышал, как горбун учил кого-то смазывать наконечники стрел ядом… Горбун зло говорил о воине в шкуре барса. Берегись, джигит!..

— Пусть помнит об этом горбун! — ответил Чепни. — Судьба его на острие меча.

— Знайте и другое, славный Чепни: то количество стрел, которое было отравлено ядом, слишком много для одного сердца. Берегитесь! Суровая судьба породнила вас, да отведет аллах черное крыло смерти!

— Анвар, а что таит бывший смелый кравчий?

— Боюсь, что догадку примут за утверждаемое.

— Говори, здесь нет женщин и болтливых.

— Недавно горбун долго беседовал с султаном… А я случайно слышал разговор Санджара со своей бывшей наложницей Зейнаб. Из их разговора я понял, что горбун донес владыке о какой-то клятве заговорщиков огузов. — Говори лучше о Зейнаб! — перебил Ягмур.

— Сначала о доносе, — потребовал Чепни. — Говори…

— Берегитесь отравленных стрел, — еще тише добавил Анвар.

— Покажи нам тех собак, которые кусают из-за угла!

Всадники объехали лагерь и остановились у шатра, где разделывали тушу барана. У котла возились трое. Чепни и Ягмур признали в них слуг хозяина караван-сарая.

— Берегитесь эмира Кумача, — прошептал Анвар. — Он хочет столкнуть огузов с султаном.

— Взглянет в лицо — узнает наш характер, — сердито ответил Чепни.

Ягмур хотел знать о другом.

— Достопочтенный Анвар хотел рассказать о Зейнаб. Эта женщина решилась пойти к султану вместо Аджап, чтобы ослабить его мужскую силу? — спрашивал Ягмур, подступая к вешателю.

— Вах, хитрость бедняжки Зейнаб была разгадана. Ее бросили в воду…

Чепни простонал:

— Смерть султану Санджару! Ягмур заскрипел зубами.

Кони сорвались с места и скрылись в джунглях. — Джигиты, берегитесь отравленных стрел, — донеслось из зарослей камыша. — Оберегай вас аллах!..

ЗАКОНЫ БАЗАРА

Самарканд — украшение земли…

Из восточной песни.

После смерти одного из самых крупных властителей XII века — Мелик-шаха, завоевавшего когда-то земли, расположенные от Памира до Средиземного моря, в государстве сельджукидов начались смуты. Многие из эмиров и ханов стали претендовать на самостоятельность. Они отказывались платить налоги, поставлять для армии воинов, коней, продовольствие. Власть султана султанов таяла и меркла. К этому времени активизировали свои действия исмаилиты. Наглость их не знала предела: один из главарей ордена Абд ал-Малик-Атташ захватил из построенных Мелик-шахом дворец Дизкух, угрожая своими войсками сто-лице государства. Несколько лет войска сельджукидов осаждали эту крепость, но так и не добились успеха. Окончательно разделаться с врагом хорасанцам помешала война с крестоносцами, которые к этому времени уже зверски грабили азиатское побережье, отправляя груженые караваны через Средиземное море в ненасытную Европу.

Воспользовавшись создавшимся положением, исмаилиты стали еще более наглеть. Где подкупом и ядом, а где кинжалом и доносами утверждали они свои убеждения, а тем самым и власть. Но неожиданно перед ними встало такое большое препятствие, как султан Санджар, который сумел жестоко подавить попытки раздробить великое государство сельджукидов. Но разве пыль не найдет трещину? И как для наползает на побеги молодой алычи, так исмаилиты об-ложили молодой Хорезм, эмиры которого помышляли выйти из-под крыла Мерва и получить независимость.

Но султанские ищейки внимательно следили за подчиненными, среди которых разгоралась борьба за власть, и особенно у духовенства и военачальников. И стоило лишь просить яблоко раздора, чтобы водопад гнева разрушил все плотины.

Коварные и расторопные исмаилиты хорошо были осведомлены о настроениях в Самарканде и мервском дворце.

* * *

…Самарканд. Об этом городе на Востоке ходили легенды. Его богатством восхищались и в Дели, и в Мекке, и в Константинополе. О золоте, спрятанном в кованых сундуках этого города, мечтали в Китае и других сильных странах.

«Эта земля богата всем: и хлебом, и вином, и плодами, птицами, и разным мясом; бараны там большие и с большими хвостами; есть бараны с хвостами весом в 20 фун-тов — столько, сколько может человек удержать в руке. И этих баранов столько и они так дешевы, что даже тогда, когда царь был там со всем своим войском, пара их стоила один дукат… Хлеб так дешев, как нельзя больше, а рису просто конца нет…», — так писали об «украшении земли» географы тех времен.

Самарканд был построен, как многие восточные города. Сердцем его была огромная цитадель, стены которой неприступны, ворота окованы толстым железом. Вокруг эмирского дворца теснятся дома сановников. Все это охранялось стражей, храбрость которой была проверена в битвах, а жестокость и неподкупность воспеты поэтами Востока. А дальше, по ту сторону канала, ютились мастеровые, служители мечетей, скопище грязных лачуг вольноотпущенников и базары, воспетые поэтами востока также ярко, как жестокость и неподкупность эмирской стражи.

В день святой пятницы базары Самарканда, как всегда, шумели морским прибоем. В этот день через аральские ворота поступило много нового товара.

— Люди Самарканда — лучшего города на Земле и во вселенной! — кричали на улицах, площадях и базарах глашатаи. — Слушайте и не говорите потом, что вы не слышали! Сегодня на базары из Булгарии прибыли соболя, белки, мед, лесные орехи, славянские рабы и рабыни, клей, рыбий зуб, амбра, соколы, кольчуги и сухая береза!.. Спешите на базары, люди славного Самарканда! Идите на базары и не говорите, что вы не слышали!

Глашатаи с утра надрывали горло, а базарные старшины уставали, распределяя места в лавках и под навесами, заказывая купцам лучшие комнаты в караван-сараях. Вольноотпущенники не успевали подвозить из песков саксаул. В чайханах закупались для гостей лучшие бараны. Здесь же канатоходцы натягивали свои канаты, борцы готовили ковры, брадобреи и лекари раскладывали инструменты на узорчатых платках…

Главный базар кипел. Славя имя аллаха и пророков его спокойно пил чай лишь горбун, слывший в Самарканде хозяином кукольного театра, знатоком и толкователем законов базара. Хотя наступил тот час, когда погонщики ослов получали с зеленщиков первые таньга за доставленный товар, ал-Хазари спокойно заканчивал свой завтрак, восхваляя хозяина за вкусный чурек. Он оставался спокойным и тогда, когда слепой дервиш в остроконечной шапке, с белой повязкой передал ему пиалу, ко дну которой был приклеен шарик гашиша — знак, утверждающий задуманное. И только тогда, когда через ворота, прорубленные в стене мечети прошла толпа, кукольник собрал в мешок остатки еды и перешел на небольшую площадь у эмирского дворца.

Народ собирался толпами. Самаркандцы кричали, требуя внимания к своим выборным. А когда вооруженный аварец погрозил им мечом, люди сорвали коновязь и концом бревна ударили в ворота. За дворцовой стеной всполошились. И через некоторое время в разные концы города из дворца помчались всадники.

— Правоверные! — призывал слепой дервиш, подавший горбатому кукольнику пиалу с шариком, — кто из вас не знает, что в четырех углах Каабы — четыре окна, и в каждом из них вставлено стекло?.. Ибо святое место пророка должен видеть всякий, кто решил отречься от земных благ. Кто не знает, что стены Каабы покрыты золотыми надписями?.. Кто не знает, что на теле этого камня следы ног Авраама?.. Темные силы истощают душу народа через тех, кто отрешился от своего учения и продает душу и плоть дьяволу. Каждый мусульманин должен оставить на земле отпечаток своих ног, как Авраам на камне пророка! А там, за дворцовой стеной, оставляются следы человеческих преступлений. Там продается душа дьяволу!.. Кто прочтет мне из корана суру, в которой говорится о том, что мусульманин должен употреблять вино? Кто скажет мне хотя бы одну заповедь Магомета о том, что грешники должны возглавлять ремесленные общины? Мусульмане! Да воздадим должное справедливости! Да будет наказан сатана в лице Арслан-хана! — дервиш, потрясая посохом, направился к воротам дворца и долго стучал в них палкой.

— Эй, сыны греха! — кричал дервиш. — Если вы не хотите гореть в аду, не продавайте свои души дьяволу! Откройте ворота и встаньте со славными самаркандцами в один ряд! Обратите свое оружие против тех, что сегодня ночью убили одного из самых святых людей Самарканда. Смерть Арслан-хану! Пусть проказа разъест его тело, разбитое параличом от разврата!..

— Разнесем дворец! — кричали оборванцы с базара, обкурившиеся анашой.

— Он не хочет принимать посланцев народа, растрачивая ваши деньги на своих наложниц! — кричал дервиш, потрясая посохом.

— Мы требуем справедливости и правды! — поддержали его амбалы, бросая в ворота дворца камни и мусор.

Заслышав крики у стен дворца, заволновался базар. Многие торговцы и ремесленники давно были недовольны большими налогами, податями и разгульной жизнью, которая кипела там, за высокой каменной оградой. Амбалов поддержала базарная чернь. И уже к вечеру по городу ходили толпы, вооруженные ножами и топорами. Ночью кто-то разграбил лавки северных купцов и караван-сараи, где хранились товары из-за Аральского моря.

Когда все кварталы города облетела весть о том, что убит правитель Самарканда Насра, сын заболевшего Ар-слан-хана, на площадях и улицах начались беспорядки: горожане нападали на стражу, заваливали ворота города кам-нями, овладели подвалами и оружием и приняли осадное положение, отказавшись платить налоги.

Назад Дальше