— Об этом ты с ним поговори, Нобат, — печально сказал Тойли Мерген. — Отца он не послушался. Может быть, послушается товарища.
— Не знаю, правда или нет, но говорят, будто Аман в ресторане работает? Что же это такое?
— И говорить об этом не хочу! — Тойли Мерген махнул рукой. — Пока что привези его пожитки, а дальше видно будет.
— Хорошо, Тойли-ага. Будет сделано.
— Эх, были бы все такие, как ты, — проговорил Тойли Мерген и ласково похлопал Нобата, по голому плечу. — Как бы трудно тебе ни было, ты никогда не падаешь духом.
— Не особенно-то хвалите меня, Тойли-ага. Был бы я таким, как вы говорите, наша бригада не плелась бы в хвосте.
— Говорю, как есть. Не ты виноват, что бригада отстаёт. Тут другие причины. Ладно, Нобат, не будем сейчас об этом. Мы ещё с тобой покажем, на что мы способны. Ну, я пошёл. Вот побеспокоил тебя… Иди, отдыхай. Завтра рано вставать.
— Да если надо, я могу и не ложиться. Зайдите, Тойли-ага, чаю попьём.
— Не сегодня, Нобат. Вот когда наладятся наши дела, мы с тобой сядем и выпьем, — с улыбкой сказал Тойли Мерген. — И потом, как бы твоя молодуха не заскучала без тебя. Доброй ночи!
— До чего же хороший человек! — глядя на удалявшегося Тойли Мергена, произнёс Нобат.
Аман не послушался отца и смело, если не дерзко, разговаривал с ним. Однако, когда тот ушёл, парню стало не по себе.
«Может быть, я не прав? Может быть, прав отец? — размышлял он, не находя себе места в своём просторном доме. — Нет, нрав я. Отец не понимает, что сам он теперь никому не нужен. Иначе кто бы посмел послать его в ателье, кто бы посмел сделать бригадиром? А он на всё идёт, не понимает, что только позорит себя. Но ведь объяснить ему ничего нельзя. И это больше всего меня тревожит. Что же делать? Так вот сидеть и бормотать себе под нос? Пожалуй, лучше всего в таком состоянии выпить».
Придя к такому решению, Аман выпил стопку, но опять затосковал и отправился в ресторан. Вернулся он ночью. Покачиваясь, подошёл к дивану и улёгся не раздеваясь.
Аман сладко похрапывал, когда в дверь постучали. Раз, другой. Ах, как ему не хотелось вставать! Но в дверь уже не стучали, а барабанили. Он нехотя поднял голову.
Неужели отец? Нет, отец теперь не придёт. Обиделся.
Аман включил свет и посмотрел на часы. Кто же это в такую рань осмеливается беспокоить человека?
Всунув ноги в туфли и держась за голову, он подошёл к дверям:
— Кто там?
— Я, Нобат.
Аман открыл дверь, потянулся, зевнул и только тогда спросил:
— Ты что так рано пожаловал, видно, не спится с молодой женой?
Кинув взгляд на недопитую бутылку коньяка, Нобат ответил с улыбкой:
— Соскучился, давно тебя не видел, дай, думаю, узнаю, как он там в городе живёт.
— А попозже нельзя было?
— Попозже никак нельзя, надо собирать хлопок.
— Да, вы народ занятой.
— А что же ты думал?
— Я не шучу. Хорошо сделал, что приехал! Последнее время в этот дом что-то не часто приезжают гости. Проходи, садись. Хлопнем по маленькой. Славный коньячок!
— Кто это пьёт в такую рань?
— Кто хочет, тот и пьёт! — сказал Аман, потирая лоб. — Я лично, если не опохмелюсь, и на ногах держаться не смогу. Голова разламывается.
— Отчего она у тебя разламывается? Много думаешь?
— От того, что пил весь вечер.
— Значит, веселимся!
— Это ты, наверно, веселишься. А мне не до веселья, — ответил Аман, нарезая колбасу. — Настроение у меня в последнее время прескверное. Если бы ты только знал, как я зол.
— На кого? На себя?
Аман с удивлением уставился на Нобата:
— Вы что, сговорились всё, что ли?
— Кто все? Кого ты ещё имеешь в виду?
Аман разлил коньяк по рюмкам и спросил:
— Ты приехал допрашивать меня?
— Нет, допрашивать тебя я не собираюсь.
— Тогда лучше выпей и поменьше говори..
— А что, если мы сначала дело сделаем, а потом выпьем?
Аман осторожно поставил на стол уже поднесённую ко рту рюмку.
— Какое ещё дело? — насторожился он.
Нобат закурил, сел поудобнее и неторопливо заговорил:
— Я ведь, понимаешь, не один приехал. Я к тебе на двух машинах прикатил. А шофёры очень торопятся. Пока мы соберём и погрузим твои вещи, знаешь, сколько времени пройдёт.
Аман изменился в лице:
— Что? Что ты несёшь?
— А чего ты так удивляешься?
— Ты что же, грабить меня приехал?
Нобат не счёл нужным ответить.
— Значит, я так понимаю: отец не отступится от меня, пока не добьётся своего.
— А как же не добиваться, иначе дело не делается.
— Он думает таким манером дело сделать?
— Наверно, так.
— И ты так думаешь?
— И я так думаю.
— Смотрю я на вас и диву даюсь, до чего же вы в себя верите!
— Без веры в свои силы никак нельзя.
— К тому же все вы ещё философами заделались.
— Да какая же это философия! — сказал Нобат и встал. — Аман, я очень тороплюсь. Посоветуй, что раньше грузить.
Аман выпил рюмку и молча улёгся на диван.
— Аман, я жду.
— Оставь меня, Нобат. Я немного полежу, подумаю.
— Спокойно полежать не удастся. Мы же тебе мешать будем.
— Ты что, гонишь меня из собственного дома?
— Ну, почему же гоню… Может, поедешь к отцу, там полежишь, подумаешь…
— Что? — Аман поднял голову. — Есть и такой приказ?
— Приказа такого нет. Это зависит только от тебя, от твоей совести, — ответил Нобат и обратился к двум парням, которые уже стояли в дверях, засучив рукава. — Начинайте.
Ох, и здоровенные же это были детины. Они так быстро очистили квартиру Амана, что этого времени едва хватило бы на то, чтобы хорошенько чаю напиться.
— Что теперь будем грузить?
— Теперь? — Нобат на секунду замешкался, а потом кивнул на диван. — Теперь тащите это! — Заметив, что парни медлят, он повторил: — Несите, несите!
Только тут Аман поднялся, и ребята, схватившись за диван, вынесли его во двор.
— Поставьте вот здесь! — Нобат показал на цементную площадку, обсаженную розами, и закурил. Аман вышел из дома и молча опустился на диван. Нобат сел рядом с ним.
— Ну, подумал? — спросил он.
— Дай-ка мне сигарету, — вместо ответа попросил Аман.
— Покурить можно было бы и в дороге, — сказал Нобат, протягивая сигареты.
— Да не торопи ты меня! — уставившись в одну точку, огрызнулся Аман.
— Ну как же мне тебя не торопить? И у меня, и у этих парней каждая минута на счету. И потом, вот что я тебе скажу, Аман, делай как знаешь, мы тебя умолять не станем.
Аман со злостью отбросил в сторону сигарету и, встряхнувшись, поднялся:
— Ты чего так кричишь? А ну, убирайся отсюда!
— Мне убраться легче лёгкого, — произнёс Нобат и вплотную придвинулся к Аману. — Только помни, ты пожалеешь, если не послушаешься Тойли Мергена. Потом спохватишься, да поздно будет. — Нобат направился к машинам и обрушился на парней: — А вы что стоите, разинув рты? Тащите диван!
— Стой! — Аман шагнул к товарищу. — Стой!
— Мне некогда стоять. Если хочешь ехать, залезай в машину. Не хочешь — бог с тобой! Поехали, ребята!
— Тебе ведь говорят, подожди!
— Ну, жду, что скажешь?
Аман, ни слова не говоря, зашёл в дом, пробыл там от силы минуты две и, выйдя, запер дверь. Потом приглушённым голосом спросил:
— Что делать с ключами? Или их тоже бросить в машину?
— Вот теперь ты немного начинаешь смахивать на сына Тойли Мергена.
— Что?
— Да ничего. Давай ключи сюда. Сейчас мы отвезём их новому хозяину.
Машины остановились у горсовета. Нобат на минуту забежал туда, и они двинулись дальше.
Когда Нобат привёз Амана со всеми пожитками, Тойли Мерген как раз вышел из дома, собираясь в поле.
— Мы приехали, Тойли-ага! — выпрыгнув из кабины передней машины, громко сказал Нобат и подмигнул, кивнув на вторую машину.
— Вижу! — глухо проговорил Тойли Мерген и бросил хмурый взгляд на сына. — Приехал?
— Приехал.
— Пошли, коли приехал!
Тойли Мерген не дал сыну зайти в дом и поздороваться с матерью, а сразу повёл его на полевой стан.
За сутки всё тут изменилось. Значит, разговор пошёл на пользу. Хлопок вывезли, и парни уже не прохлаждались возле хармана, как вчера. Вместо них работали молодые женщины.
Окинув стан хозяйским глазом, бригадир продолжал свой путь. Под большим чёрным казаном полыхает огонь. Но почему же у очага никого нет? Неужели хитрый усач, увидев бригадира, спрятался?
— Повар! — позвал Тойли Мерген.
— Повар здесь, сынок… — отозвалась старая Боссан. Она вышла из помещения, волоча половину бараньей туши.
— А где Акы?
— Мой сынок? — Старуха заморгала подслеповатыми глазами, подошла поближе к бригадиру, заискивающе поглядывая на него, и только тогда ответила: — А он сегодня на хлопке, Тойлиджан! Ты ему хотел что-нибудь наказать?
— Ну, раз на хлопке, пусть не крутит усами, а собирает побольше. Вот и всё, что я хотел ему наказать!
— Соберёт, соберёт! У него и дела другого нет. Ещё как соберёт! — Старуха подошла к очагу, не переставая бормотать: — Может, кому и надо повторять приказание, но сын старой Боссан не заставит тебя, Тойлиджан, дважды повторять ему одно и то же…
Аман тем временем ходил следом за отцом, не произнося ни слова.
— Ты чего за мной увязался, точно хвост, — не выдержал Тойли Мерген. — Вот твоя машина, ступай и занимайся своим делом! И учти, твоя дневная норма — десять тонн!
— Не знаю, удастся ли собрать столько, — проговорил Аман.
— Собери сколько сумеешь, хоть грамм, но собери!
— Папа, по-твоему, я для этого учился пять лет?
— Что ты хочешь этим сказать? Что ты учился для того, чтобы люди водили машины под твоим началом?
— Да, именно. Хочу тебе напомнить, что я инженер.
— Я никогда ничего не забываю, Аман! Не надо было болтаться целый год в городе! Остался бы ты тогда здесь, пожалуй, и правда руководил теми, кто водит машины.
— Я уехал с твоего разрешения.
— Будь у меня умный сын, он бы не уехал! А сейчас мне нужен водитель. Водитель! Понял? В колхозе, слава богу, и без тебя командиров и советчиков хватает. Хлопок осыпается, пропадает народное добро. Вот о чём надо думать.
Одна из двух хлопкоуборочных машин стояла в поле с тех пор, как её пригнали с завода. Вторая, пофыркивая мотором, готовилась двинуться в путь. Ею управляла юная Язбиби, всего лишь в прошлом году окончившая десятилетку и двухмесячные курсы водителей.
Язбиби высунулась из кабины, увидев бригадира с сыном.
— Салам алейкум, Тойли-ага! — крикнула она, сделав вид, что не замечает Амана.
Тойли Мерген оглядел до блеска вымытую машину и приветливо заговорил с девушкой:
— Как поживаешь, дочка? Норму-то выполняешь?
— С нормой — порядок, Тойли-ага, только обидно, что вон та машина стоит без дела. Если некого посадить за баранку, значит, она здесь не нужна. Отдайте её тем, у кого она не будет простаивать.
— И у нас не будет. Вот водитель пришёл, дочка, — сказал Тойли Мерген и повернулся к Аману. — Ты кого ждёшь? Садись!
— Значит, так?
— Да, так!
Считая, что вопрос с сыном решён, Тойли Мерген повернул назад.
Увидев, как неохотно Аман залезает в кабину, Язбиби усмехнулась. «Так и надо ему, маменькиному сынку», — подумала она.
От Амана не скрылась усмешка девушки. Мало того, что смеётся над ним, не удосужилась даже поздороваться.
— Мы разве не знакомы, Язбиби? — спросил Аман, повернув голову к девушке. — Что, даже «здрасте» пожалела для меня?
— И у тебя не отвалился бы язык, если бы ты первый поздоровался, — нисколько не смущаясь, сказала Язбиби. — Тем более, что мужчине положено первому приветствовать особ женского пола.
Тойли Мерген возвращался к харману с лёгким сердцем. Сына он всё-таки направил на путь истинный. Что, интересно, теперь скажет Гайли, да и другие родственнички, отлынивающие от работы.
Женщины, сидевшие в тени под навесом в ожидании хлопка, поднялись, увидев бригадира.
— Сидите, сидите! — сказал, приостанавливаясь, Тойли Мерген.
Женщины не сели. А одна шустрая молодуха даже выдвинулась вперёд и, прикрывая рукой лицо, проговорила:
— Тойли-ага, вас надо было давно назначить бригадиром! Все сразу из домов повылезали.
— И не стыдно тебе так разговаривать с почтенным человеком, который тебе в отцы годится? — вставила другая, толкнув первую в плечо.
— А чего ей стыдиться? — улыбнулся Тойли Мерген. — Аннагуль верно говорит. Пожалуй, и поточнее можно сказать: надо было Тойли Мергена давно освободить от должности председателя… Да, кстати, красавицы, сколько вас тут? Не тяжело ли приходится?
— Нет, Тойли-ага. Наши мужчины знали, оказывается, местечко, где можно лежать и брюхо набивать, — вылезла опять Аннагуль. — Нисколько нам не тяжело, хотя нас здесь четверо, а должно было прийти пять человек, но пятая… — Аннагуль умолкла, опустив голову.
— А где пятая?
— Нам неловко про это говорить, Тойли-ага.
— Неловко? Даже если меня касается, не стесняйтесь, говорите прямо!
— Да не в том дело, — сказала Аннагуль, и щёки у неё сделались такими же пунцовыми, как шерстяной платок, которым она повязала голову. — Когда всюду полно докторов, наша бездетная отправилась к мулле. Говорят, свекровь своим ворчанием совсем довела беднягу. — Женщина махнула рукой в сторону старой Боссан. — Будто она сказала невестке: перестань, мол, носиться, как яловая коза, ступай и поклонись Артык-шиху, пусть он заговорит тебя, пусть разотрёт твои никудышние жилы.
— А что же её муженёк? — шёпотом включилась в разговор третья молодуха. — Неужели он, да сгинут у него усы, не может прикрикнуть на свою мать?
— Я уверена, что Акы об этом ничего не знает, — заверила подругу Аннагуль. — Ведь он — парень совестливый.
Тойли Мегрен уже не слышал конца разговора. Когда слуха его коснулось имя Артык-шиха, известного лжеца и пройдохи, у него сжались кулаки.
Артык-ших уже седьмой год вдовствовал. Человек он был ещё крепкий, ему недавно перевалило за пятьдесят. Но о женитьбе не помышлял, так и жил бобылём. Поздно, говорит, заводить семью. Годы не те.
Был он когда-то учителем, правда, недолго, но неуживчивый характер гнал его с места на место. Любую работу он считал трудной и бросал её, ссылаясь при этом на плохое здоровье.
В конце концов ему надоело скитаться, и он решил припасть к плечу Тойли Мергена — как-никак, а племянник не обидит. Словом, вернувшись в свой аул, он рассчитывал на лёгкую жизнь.
Тойли Мерген хорошо знал повадки своего родственника и не стал, как тот рассчитывал, подыскивать ему подходящую должность, а сунул в руки лопату: мол, хочешь работать, — работай, тогда примем в колхоз.
Такого поворота дела Артык-ших не ожидал. Затаив обиду, он ходил поливать хлопчатник, стараясь, впрочем, не утруждать себя. Случалось, он по нескольку дней не появлялся в поле. На вопрос соседей, что с ним, не нужно ли ему помочь, Артык-ших отвечал, что никто ему не поможет, если он сам себе не поможет. При этом он поднимал глаза к небу и бормотал что-то себе под нос, обволакивая свою персону таинственностью. Он перестал бриться, всё чаще не выходил на работу, не вступал ни в какие разговоры, в дом к себе никого не впускал, запираясь изнутри, а на вопрошающие взгляды отвечал: «Не мешайте, я занят божественными делами».
Люди переглядывались, но помалкивали — всё-таки родственник председателя и, как-никак, в прошлом учитель. Пусть Тойли Мерген сам с ним разбирается, тем более, что в колхоз его не принимали.
Не так давно Кособокий Гайли, встретив Артык-шиха возле своего дома, пригласил его к себе.
— Бывало ты ко мне наведывался, — заговорил он. — А теперь отпустил бороду до пояса и, видно, зазнался. Уж больно чудно ты себя ведёшь. Не иначе, как злой дух коснулся твоего плеча.
Кособокий явно посмеивался над своим гостем, хотя и поставил перед ним чай и чурек.