В тот же момент, загремев роликами, раздвинулись двери двух красных вагонов. Туда вскочили несколько человек. Бекмурад-бай, оставив ишана Сеидахмеда, которого он всё время держал за руку, как маленького ребёнка, тоже полез в вагон. Потрясая блестящей от густой смазки винтовкой, крикнул:
— Туркмены, винтовки бесплатно даются! Кто первый подойдёт — первый получит! Последнему не достанется! Подходи!..
Толпа хлынула к вагонам..
Удивляться этому не следовало. В голодовку семнадцатого года многие лишились скота и крова, земли и водного надела. Они скитались, не находя применения своему труду, продавая себя за кусок хлеба. Вступить в армию Ораз-сердара означало для них на какое-то время обеспечить себе сносное существование и вдобавок получить коня, которого впоследствии можно будет использовать в хозяйстве. Другие шли в джигиты, надеясь поживиться в чарджоуском походе. Некоторые баи, не желая отдавать реквизируемых коней в чужие руки, посылали джигитами своих батраков и бедных родичей. На некоторых ревнителей веры подействовал призыв газавата, и они шли из чисто религиозных побуждений, мечтая стать праведниками за счёт жизней иноверцев. Таким образом вербовка джнгигов не обманула ожиданий Ораз-сердара, хотя и рассчитывал он на большее.
Довольный воинственным настроением масс и пытаясь облечь расправу над арестованными большевиками в видимость правосудия, которым должен стать «глас народа», Ораз-сердар посоветовал Эзиз-хану, как «народному вождю», провести митинг, где большевикам будет вынесен смертный приговор. Эзиз-хап согласился.
Коварный и осторожный, он не доверял ни Ораз-сердару, ни тем более русским офицерам. Зачастую он действовал по их указке, но это было показное послушание: все приказы и предложения Ораз-сердара Эзиз-хан предварительно обсуждал со своими советниками и выполнял постольку, поскольку они соответствовали его собственным планам.
Он ненавидел большевиков смертельной ненавистью. Будучи неграмотным степняком, он тем не менее понимал, что именно большевики являются основным препятствием для его честолюбивых замыслов. Приехав в Мары, он сразу же разослал по городу своих лазутчиков и приказал всех, на кого только покажут, что он большевик, хватать без лишнего шума и «провожать от собак».
При таком положении вещей Сергей и Клычли балансировали, что называется, на тонкой нити. В городе их знали многие, и не было гарантии, что кто-нибудь не укажет на них лазутчикам Эзиз-хана или джигитам Ораз-сердара. Было опасение, что их приметили контрразведчики белых во время объявления газавата. И всё же, когда раздался гудок, они пошли в железнодорожный парк на митинг.
Если вербовка джигитов прошла более менее успешно, чему способствовали не столько старания агитаторов Ораз-сердара, сколько горькая нужда, разорённость дайханских хозяйств, то в другом Ораз-сердар жестоко просчитался. Дайхане взяли коней и оружие, но они совсем не были склонны требовать расправы над пленными большевиками. Да и среди собравшихся на митинг большинство представляли железнодорожные рабочие. Они потребовали немедленного освобождения большевиков, и Ораз-сердар, скрепя сердце и последними словами кляня «мягкотелость» дайхан, вынужден был уступить.
Митингующие двинулись на вокзал. Арестованные большевики с торжеством были освобождены. Среди них не было Полторацкого и Каллениченко, но люди полагали, что им удалось скрыться до ареста.
Скорпион — брат змеи
Бекмурад-бай пригласил Ораз-сердара к себе в гости. Тот принял приглашение, сказав, что имеет особый разговор к Бекмурад-баю. От предложения послать за ним фаэтон отказался: живёт он недалеко и с удовольствием пройдётся пешком.
Бекмурад-бай стал готовиться к приёму именитого гостя. Его городская жена татарка Ханум развернула бурную деятельность, как и тогда, когда они готовились принимать начальника Марыйского уезда и Сульгун-хая. Но нынешние приготовления несколько отличались от предыдущих. Не было необходимости устилать коврами двор и лестницу, ведущую на второй этаж. — Ораз-сердар не русский полковник, его показной роскошью не удивишь. Не стоило и разливать по комнате одеколон, как при встрече Сульгун-хан. Ораз-сердара следовало принять как равный равного, поэтому Бекмурад-бай не стремился к особой пышности встречи. Он только приказал приготовить блюда по-вкуснее да поставить на стол старые, выдержанные вина и коньяки — в винах Ораз-сердар толк понимал. Конечно, в такое смутное время достать вино пятидесятилетней выдержки было не так-то просто, по только на для Бекмурад-бая — расторопный Аванес, с которым вёл обычно свои торговые дела Бекмурад-бай, мог раздобыть всё, что угодно. За приличный бакшиш, понятно, но Бекмурад-бай для дела денег не жалел — не Сухан Скупой.
Вскоре после заката солнца пришёл Ораз-сердар, одетый в белый полотняный китель.
— Проходите, наш сердар! — любезно приветствовал его Бекмурад-бай. — Сразу видно военного человека: пришли точно во время, не заставили себя ждать, — польстил он гостю. — Раздевайтесь, а то жарко будет.
— На жару жаловаться не приходится, — ответил Ораз-сердар, отдуваясь и отирая платком полное лицо. — Если не станет немного прохладней, совсем замаяться можно.
Ом снял китель, который подобострастно приняла Ханум и унесла в другую комнату. Ораз-сердар и Бекмурад-бай сели к столу.
— Красного или покрепче? — спросил хозяин, протягивая руку к бутылкам.
Ораз-сердар глазом знатока обежал батарею бутылок и сказал:
— Пожалуй, красного. В такую жару и с лёгкого вина захмелеть можно.
Выпив по несколько стаканов и слегка закусив, они разговорились.
— Большое дело вы начали, наш сердар, — сказал Бекмурад-бай. — Дай бог благополучно завершить его.
— Бог даст, завершим, — уверил его Ораз-сердар. — Захватим Чарджоу — двинемся к Бухаре. Эмиру Бухарскому скажем: довольно бездельничать, поднимай всадников на сёдла!
— Захочет ли эмир поднять? У него, говорят, мир с большевиками.
— Не захочет — поможем. А мир с большевиками — это фиговый листок, который в нужный момент всегда выбросить можно.
— Значит, после Чарджоу сразу дальше пойдёте? — уточнил Бекмурад-бай.
— С половины пути только глупец возвращается — ответил Ораз-сердар.
— Весь Туркестан захватить надо! — Бекмурад-бай плотоядно шевельнул ноздрями, подумал и закончил — Русских что-то много в вашем войске. Непонятно мне Это.
— Чего же тут не понимать— мы не против русских воюем.
— А против кого?
— Все мы — и туркмены, и русские, и узбеки, и казахи — должны бороться против общего врага — против большевиков,
— Большевики какой нации?
Ораз-сердар, прищурившись, взглянул на Бекмурад-бая. Ты всё прекрасно понимаешь без моих объяснений, говорил его взгляд, чего крутишься вокруг ясного, как лиса вокруг свернувшегося ежа? Простачком прикидываешься, но со мной тебе хитрить ми к чему, я тебя, Бекмурад, насквозь вижу и знаю, что тебе нужно и к чему ты стремишься. Однако не спеши: высоко забравшийся больнее падает. Докажи, на что ты способен, а там посмотрим, достоин ли ты того, чего желаешь. Может быть, и сочтём достойным, только, это заслужить надо, Бекмурад-бай!
— Большевики — это не нация, — сказал Ораз-сердар, — они могут быть любой нации.
— Понятно, — сказал Бекмурад-бай. — Выпьем ещё?
Они выпили по рюмке коньяка. Ораз-сердар, вытянув губы трубочкой, с силой выдохнул воздух, бросил в рот пару виноградин.
— Большевики, Бекмурад-бай, это партия, но очень опасная партия. Как говорят, кого дьяволу удастся развратить, тот ему и служит, а они развратники поискуснее самого дьявола.
— Какая же у них цель?
— Цель? В первую очередь — уничтожить всех баев!
— Разве баи едят не то же, что и они?
— Они считают, что баи едят не свой, а их хлеб, поэтому и хотят отпять у нас всё ваше богатство.
— Наше богатство аллах нам дал, а не они, — хмуро сказал Бекмурад-бай. — Кто чем владел, тот и владеть будет.
Ораз-сердар потянулся к чашке с чалом, громко булькая, сделал несколько больших глотков, утёр рот.
— Это дело не такое простое, как кажется на первый взгляд. Если страной завладеют большевики, они не посмотрят, бог дал баям или шайтан — отберут землю и отдадут её безземельным. Вот и весь сказ! Имущество, это дело такое, что легко может переходить из рук в руки. Недаром паши предки говорили: «Чей скот? Кому суждено, тот и будет владеть им».
— А пахать они на чём будут эту землю? Жён своих в омачи впрягут, что ли?
— Если землю у вас отберут, то быков и лошадей вам тоже не оставят.
— Давайте выпьем, — сказал Бекмурад-бай после продолжительного молчания, наполняя рюмки коньяком.
Ораз-сердар закусил кусочком шоколада. Бекмурад-бай пососал усы, прихватив их нижней губой.
— Вот так, — сказал Ораз-сердар. — Придут к власти большевики — упразднят все наши законы и обычаи. У кого жён много — оставят одну, а остальных отберут и отдадут неженатым беднякам, у кого денег нет калым заплатить.
— Если они такие порядки заведут, то небо обрушится вниз и земля разверзнется под ногами, — сказал Бекмурад-бай.
Ораз-сердар иронически усмехнулся.
— И небо не обрушится и земля не разверзнется — они не на наших обычаях держатся!
— Значит, считаете, что всё это может произойти?
— Судьба мира, Бекмурад-бай, решается не по нашим желаниям. Будь моя воля, я не стал бы свергать царя. Или, уж на худой конец, оставил бы Керенского. При каждом повороте событий нужно уметь извлечь разумное, а это не всегда удаётся. — Подперев ладонью отяжелевшую от выпитого вина голову, Ораз-сердар задумался.
Молчал и Бекмурад-бай, выдирая вилкой шёлковую вышивку скатерти. Когда он заговорил снова, в его голосе появилась заметная неуверенность и что-то похожее на просьбу.
— Вы возглавляете эту войну, наш сердар, и… вы конечно, уверены, что мы победим?
Ораз-сердар пошевелился и сел, вытянув затёкшую ногу под стол и слегка массируя колено.
— Я не хочу кривить перед вами душой, Бекмурад-бай, — сказал он, морщась от зудящих мурашек, пробегающих по ноге. — При сложившейся ситуации моя судьба в конце концов решается такими людьми, как вы, и вам я скажу правду.
— Говорите, наш сердар, если потребуется, я готов пожертвовать собственной жизнью! — воскликнул польщённый доверием Бекмурад-бай.
— Тогда знайте, что, беря на себя всю ответственность военачальника, я не давал гарантий победы. Такого обещания я дать не мог при всём своём желании.
— Вы не верите в победу, наш сердар? — невольно понизил голос Бекмурад-бай. — Почему же вы взяли на себя такую ответственность?
— Потому, что ненавижу большевиков больше всего на свете!.. — с яростной тоской выкрикнул Ораз-сердар. — Каждый, садящийся играть в хумар, надеется выиграть. Но когда три альчика падают на землю, он либо выигрывает, либо проигрывает. Нынешняя война похожа на такую игру.
— Нельзя начинать большое дело без. веры в его успех, — осторожно заметил Бекмурад-бай.
— Если бы не было веры, никто бы не начинал, — сказал Ораз-сердар, успокаиваясь. — Только об одном хочу вам сказать: без вашей помощи победить большевиков будет трудно. Мары — богатый край, а вы пользуетесь среди народа большим авторитетом. Помогите нашему делу пропагандой, деньгами… словом, чем сможете!
— Я сделаю всё, что в моих силах! — твёрдо ответил Бекмурад-бай. — Можете положиться на меня, наш сердар!
— Что ж, я в вас не сомневался, — после минутного молчания произнёс Ораз-сердар. — Я всегда верил, что вы из тех опор, которые устоят в самых жестоких бурях, и рад, что не ошибся. Налейте за крепкую и настоящую дружбу между нами!
Бекмурад-бай был горд оказанным ему доверием и собственной значимостью, хотя и не показывал этого внешне. Чувствуя себя значительно увереннее, он задал вопрос, который давно вертелся у него на языке:
— Наш сердар, как вы смотрите на Эзиз-хана? Его имя очень популярно среди парода…
Ораз-сердар притушил веками острый блеск глаз.
— Этот разговор, надеюсь, останется между нами?
— Считайте, что ваши слова падают в колодец!
— В таком случае, я откровенен до конца: Эзиз-хан не внушает мне особого доверия. И я вам скажу почему. Он обманом заманил к себе Баба-хана и расстрелял его, а Баба-хан был очень нужный нам человек.
— Да, — сказал Бекмурад-бай, поглаживая бороду, — я его хорошо знал. Таких красивых людей, как он, не видел.
— Когда матери Баба-хана сообщили, что сын её предательски убит, она не поверила и сказала: «Ни у иноверца, ни у мусульманина не поднимется рука на моего сына».
— Это так, наш сердар.
— А вот у Эзиз-хана поднялась! Этот человек сделал жестокость своим призовым скакуном, а между тем каждое слово его люди воспринимают, как слово пророка.
— Правильно говорите, наш сердар! Я тоже слыхал, что если он скажет: у осла шея кривая, как у верблюда, люди подхватывают: и длиннее и кривее, чем у верблюда!
— Как вы думаете, Бекмурад-бай, можно с таким человеком пройти длинный путь?
— Нельзя, наш сердар, это очень опасный человек!
— Хорошо, что вы это знаете. А известно вам, что он собирается стать марыйским ханом?
— Известно, наш сердар. Да только мы и другое внаём, что не придётся ему здесь ханствовать.
— Как сказать, — многозначительно произнёс Ораз-сердар. — Если вы не хотите, чтобы Эзиз-хан стал ханом Мары, быстрее увеличивайте численность ваших отрядов. Без промедления встречайтесь с такими людьми, как Топбы-бай, Оремет Бурказ, Таган-пальван — пусть они в короткий срок увеличивают втрое, в пять раз число своих джигитов! Иначе Эзиз станет ханом Мары и поотрубает головы всем, кто может стать у него на пути. Многих достойных людей ожидает участь Баба-хана, — не забывайте об этом!
— Мары — это ему не Серахс! — зло дёрнул усом Бекмурад-бай. — Здесь нет дураков, которые позволят рубить себе головы! Это он и сам понимает.
— Он-хо понимает, но и вы не забывайте, — возразил. Ораз-сердар.
— Не придётся Эзизу ханствовать в Мары! — жёстко сказал Бекмурад-бай.
— Моё дело предупредить вас…
— Конечно, наш сердар, предупреждение в подобных делах никогда не помешает. Мы вам благодарны за предупреждение!
— В таком случае, разрешите откланяться, — Ораз-сердар встал со стула, глянул на ручные часы, забранные серебряной решёткой. В Чарджоу сейчас идут эшелон за эшелоном, а никто не знает, куда я ушёл — могу понадобиться.
— Если понадобится — найдут, — сказал Бекмурад-бай и предложил: — По одной на прощание?
Они выпили стоя. Ораз-сердар повертел в пальцах рюмку, полюбовался игрой света в хрустальных гранях.
— Знаете, Бекмурад-бай, бывает ирония судьбы…
Он замолчал. Бекмурад-бай, почти догадываясь о недосказанном, заметил:
— Верные слова, наш сердар… Говорят, хоть и преследуешь, но оглянись назад.
— Вот-вот, об этом и я… Когда лиса выходит из своей норы, она обязательно возвращается обратно, что
бы проверить, легко ли при случае может вернуться. А если говорить без иносказаний, то, начиная любое дело, не следует забывать и о возможной неудаче.
— Согласен с вами.
— Если так, то советую вам по-дружески: подготовьтесь на всякий случай.
— Что вы предлагаете сделать?
— В ваших руках много лишнего оружия. Не держите его у себя, продайте Джунаид-хану. Все вырученные деньги обратите в золото. С ним нигде не пропадёшь. На чужбине оно заменит тебе и друга, и брата, и мать родную.
Бекмурад-бай опустил голову, чтобы скрыть смятение, отразившееся на его лице.
— Неужели придётся покинуть могилы предков? — негромко спросил он.
— Для вас — не знаю, — невесело сказал Ораз-сердар, — но мне, если победят большевики, на этой земле места не найдётся.
— Ладно, — сказал Бекмурад-бай, — выстреленная пуля камня не боится. Я сделаю всё, как вы сказали, наш сердар!
Бить да бить, так и чёрт сбежит
С того дня, как Берды ушёл, пообещав вернуться послезавтра, прошло более четырёх месяцев. Узук выплакала все глаза, ожидая его, но его всё не было.