И вдруг мотор заглох.
Геярчин от удивления рассмеялась:
— Вот забавно! С чего это он?
Она всегда говорила о тракторе, как о живом существе. Осмотрев мотор, проверив электропроводку и Свечи, она попробовала завести трактор. Ничего не вышло.
Тося стала помогать ей. Девушки перепробовали всё, чему учил их уста Мейрам, но мотор молчал.
Невдалеке работал Ильхам. Его трактор, урча, неутомимо ползал от края и до края участка.
Тося подняла было руку, чтобы позвать Ильхама, но Геярчин остановила её.
— Не надо! Что мы, сами не справимся?
Прошло полчаса, а трактор всё ещё стоял. Геярчин кусала губы: сейчас Ильхам увидит и прибежит сюда. Она умоляюще посмотрела на подругу:
— Тосенька, милая! Скорее найди бригадира!
Тося помрачнела. Идти к Саше ей вовсе не хотелось. Да ещё за помощью! Именно потому, что он их бригадир, комсомольский вожак, дельный парень, Тосе было стыдно звать его на выручку: тем самым она как бы признавалась, что она слабее Саши, а ей хотелось быть такой же сильной, такой же уверенной.
Геярчин нетерпеливо повторила:
— Тосенька! Время теряем.
Тося повернулась и пошла к дороге. Геярчин вздохнула, перепачканной в масле рукой отёрла пот со лба и опустилась на землю.
— Ничего-то я ещё не знаю! — Геярчин расплакалась от обиды и стыда.
И вдруг она услышала голос Ильхама:
— Что случилось? Где Тося?
— Я послала её за бригадиром.
— А почему ты плачешь?
— Я не плачу. Что-то попало в глаз.
— Ив мотор тоже?
— Да. И в мотор. Чихает.
Ильхам склонился к мотору.
Геярчин следила за тем, что делал Ильхам, и виновато говорила:
— Ты понимаешь — всё в порядке, а не работает,
— Не расстраивайся. Сейчас заворчит.
Ильхам резко крутанул ручку. Мотор молчал.
Ильхам нахмурил брови.
— Какой лентяй! Не хочет работать!
Он снова полез в мотор.
В это время подъехала ремонтная летучка. Тося выпрыгнула из кузова. Уста Мейрам опросил, не вылезая из кабины:
— Что случилось, доченька?
— Ничего, Мейрам-ата… Мотор капризничает. Ильхам уже исправляет.
— Ты не волнуйся, Ильхам, — шёпотом скапала Геярчин, — наверное, какая-нибудь ерунда. Надо просто понять.
— Я уже понял.
Не глядя на девушку, он снова взялся за ручку. Мотор завёлся с первого поворота. Он гудел ровно, словно и минуты не находился в бездействии.
Машина повернула обратно.
Геярчин и Ильхам посмотрели друг на друга и рассмеялись.
— Если он опять замолчит, придётся его поколотить, — сказал Ильхам.
— Спасибо! Надеюсь, что твоя помощь уже не понадобится! — Геярчин снова стала насмешливой и далёкой. — Я думаю, что и сама бы справилась, да просто мало подумала… Беги, а то время уходит!
Оставив озадаченного Ильхама, Геярчин легко влезла в кабину и, весело напевая, повела трактор по целине.
С некоторой завистью Тося следила за Геярчин — ей хорошо, она счастливая: уста Мейрам и Саша считают её настоящей трактористкой, Ильхам её любит, глаз не сводит. Только ещё неизвестно, что из этого получится. Поначалу они все хороши, а потом…
Тося с горечью и негодованием вспомнила, как в школе рабочей молодёжи она встретилась с парнем, который говорил ей сладкие слова, ходил за ней, как тень, клялся в любви. Они решили пожениться.
Окончив школу, он поступил в институт. Тося не могла поступить: дома было очень трудно — тяжело заболел отец, — и она одна кормила семью.
А парень был недоволен: он должен учиться, идти вперёд, о нём надо заботиться. А Тося, видите ли, погрязла в домашних трудностях. Парень постепенно отдалился, и вскоре она узнала, что он женился на девушке из обеспеченной семьи.
С тех пор Тося презирала парней и не верила, что на свете существует настоящая, большая любовь.
Работая, Ильхам иногда посматривал в сторону Геярчин. Он поймал себя на том, что с надеждой ожидает, не будет ли ещё поломки. Ему очень хотелось хоть несколько минут побыть с Геярчин.
— Ильхам! — окликнул его прицепщик. — Воды хочешь?
— А много осталось?
— Тебе хватит.
— Потом попью.
— Хорошо.
Прицепщик облизал сухие губы. В горле першило. Но он считал, что воду надо оставить Ильхаму. Ему ведь труднее: сверху припекает весеннее солнце, снизу — бьёт жаром мотор. По сравнению с трактористом прицепщик, можно сказать, находится в раю.
— Ильхам! Как ты думаешь, почему сегодня не было Саши?
— Приедет.
— Говорят, наши портреты будут помещены в газете.
— Ещё не за что.
— Почему?! Мы работаем что надо! Я послал бы тогда газету домой — в Ленинград, а ты — в Баку.
— Ты сперва заработай эту честь. Асад, например, думает, что он знаменит уже потому, что приехал сюда.
— А ну… Прибавь-ка газу…
Больше они не разговаривали. Только когда Ильхам остановил трактор и спрыгнул на землю, прицепщик протянул ему кувшин:
— Держи, Ильхам.
— А ты?
— Я свою долю выпил.
Ильхам пил воду маленькими глотками, словно лакомясь ею. Улыбнувшись, он протянул кувшин прицепщику:
— Попей и ты.
— Что ты! Я и не хочу вовсе!
— Вижу, как ты не хочешь!
Напившись, прицепщик с благодарностью посмотрел на Ильхама, который задумчиво сказал:
— Да… Вода… Это, знаешь, проблема!.. Смотри, Шекер-апа едет!
Теперь трактористы работали далеко от стана, и обед им привозили на поле. «Обеденный» грузовик передвигался от участка к участку, и его появление означало, что можно сделать перерыв.
Когда Шекер-апа покидала Ильхама, прицепщик, хитро усмехнувшись, попросил передать от них привет Геярчин.
Геярчин, получив этот привет, решила, что очень хорошо работать, когда рядом есть человек, который думает о тебе. Но она и виду не показала, как её обрадовала эта весточка от Ильхама.
Саша, наведавшись к Ильхаму, молча измерил глубину вспашки, посмотрел, как ходит агрегат, и крикнул:
— Погоди-ка немного! Отдохни!
— Что? Плохо?
— Нет, хорошо. Ты молодец! Наверное, боишься, что тебя кто-нибудь обгонит?
— Нет, хочу выяснить, где же кончается эта трудная земля.
— На краю света… Земля всегда трудная… Дайка лучше я сяду за руль — соскучился.
Ильхам уступил место бригадиру. Трактор двинулся ровнее, лучше.
— Вот это класс! Мне до тебя ещё далеко, — закричал Ильхам.
А когда бригадир сошёл с трактора, Ильхам спросил:
— А что Асад? Как его десять гектаров?
— Обещать всё можно, вот что выйдет — это ещё вопрос.
— Почему? Он ведь бывалый тракторист.
Саша пожал плечами.
— Так ведь тут целина… Ты вот насквозь промок, чтобы норму вытянуть, а дружок твой мучить себя не любит… В общем посмотрим. Сейчас поеду к нему…
Асад нервничал и непрерывно курил. С утра он вспахал только два гектара. Напрасно он похвалился, что вспашет десять. И вообще на кой чёрт он хвастался, что был хорошим трактористом? Теперь вот работай, тянись за другими. Не трепал бы языком — и спрос с него был бы меньший. А так его со света сживут насмешками. Ильхам, конечно, не упустит случая сказать, что Асад нахал и пустобрёх.
Степан, прицепщик Асада, щурил глаза, потягивался и зевал. Он с тоской поглядывал на вспаханную землю — мало ещё, а до перерыва далеко. В этой пустынной бескрайной степи можно от тоски повеситься. Даже баян некогда в руки взять. А его Степан всегда прихватывал с собой на всякий случай — вдруг трактор сломается. Тогда можно и поиграть!
Асад резко затормозил и, чертыхаясь, слез с трактора.
— Плохо, Степан! Плохо мы работаем, понимаешь?
— Я-то понимаю, — нехотя ответил Степан.
— Если и дальше так пойдёт, то будем первыми — от заду!
— Что же делать?
— Надо что-то придумать, — Асад вздохнул, пригладил длинные волосы и, закурив, уселся на станину плуга. — Надо обязательно дать десять гектаров. Но как?
Степан, не обращая внимания на Асада, уже играл, склонив голову набок, словно прислушиваясь, не фальшивит ли какой лад. Асаду было не до музыки. Он поднялся, обошёл агрегат, словно выискивая, в чём тут секрет, и остановил свой взгляд на предплужниках.
— Эй, Степан, подай-ка большой ключ.
Прицепщик неохотно отложил баян и полез в ящик с инструментами. Асад взял ключ и начал отвинчивать предплужники. Уловив недоуменный взгляд Степана, Асад объяснил:
— Они нам мешают.
— Как это «мешают»? Их же на заводе установили.
— И совершенно зря. Из-за них мы и ползём как черепаха. А сейчас сам увидишь, как пойдёт дело.
Асад снял предплужники.
— Положи-ка их в той канаве… И прикрой чем-нибудь…
Степан хотел было спросить, зачем их прикрывать, но Асад так злобно посмотрел на него, что прицепщик молча выполнил приказание.
И снова зарокотал трактор. Теперь он шёл заметно быстрее.
— Видал? — хвастливо спросил Асад — Так мы все двенадцать вспашем…
Подъехав, Саша Михайлов с удивлением заметил, что Асад вспахал большой участок. В сравнении с прошлыми днями он творил чудеса. Вначале Саша подумал, что и в самом деле, если Асад захочет — может горы свернуть. И надо его поддержать, чтобы он не сбавил темпа.
Описав рукой полукруг, Саша спросил:
— Твоя работа?
— А то чья же? — Асад с победным видом спрыгнул на землю.
— Ну, молодцы! Спасибо вам!
Степан смущённо пробормотал:
— Да благодарить-то нас не за что…
Асад кинул на него предостерегающий взгляд. Степан понуро опустил голову.
Саша шагнул к борозде и, внимательно оглядев вспаханное поле, похолодел: глубокие борозды чередовались с мелкими полосами, в которых лежали комья неразбитой земли. Казалось, эти места не вспаханы, а наспех процарапаны.
— Что это такое?!
Асад притворно удивился:
— А в чём дело?
— Разве ты не видишь? — Саша измерил глубину пахоты и зло спросил: — Где предплужники?
— Какие предплужники?
— Не притворяйся!.. Степан, где предплужники?
— А вон… в канаве. Асад велел их там положить.
— Как же ты допустил такое?!
Степан снял шапку, вытер пот со лба:
— Что я мог сделать? Он тракторист, я прицепщик. Что велит, то и делаю.
— Ну, знаешь ли! — у Саши от негодования дрожали губы. — Да ты должен был лечь на плуг: не разрешу, и всё тут! Надо кричать, шуметь, людей звать, а ты… Что велят, то и делаю! Сейчас поеду к Соловьёву — пусть он вас снимает с работы!
Асад вдруг шагнул к Саше и дрогнувшим голосом сказал:
— Саша! Ради нашей дружбы, ради чего хочешь — не говори никому, не срами меня. Даю слово, что такое никогда не повторится. Я сам исправлю свою ошибку.
— Как ты исправишь?
— Перепашу.
У Саши мелькнула мысль, что это может стать уроком для Асада на всю жизнь.
— Ладно, — мрачно бросил Саша, — перепахивай.
Когда бригадир уехал, Асад со злостью сказал Степану:
— Ну, кто тебя за язык дёргал? На самокритику потянуло? Ах, какие мы плохие! Похвалите нас за то, что мы это понимаем.
— Почему ты сердишься, Асад? Ведь лучше сказать правду, чем врать.
— Ради пользы дела можно и соврать. Запомни это как следует…
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
ТРУДНАЯ ЗЕМЛЯ
Ашраф и Алимджан попали во вторую бригаду — к Тогжан. Тракторов не хватало, и Алимджана определили прицепщиком к Ашрафу.
Судьба, казалось, решила помучить Алимджана, поиздеваться над ним. Он пошёл к Саше за советом — не лучше ли перейти в другую бригаду.
— Можно и в другую, — согласился Саша. — Можно и в другой совхоз. От кого ты бежишь — от Ашрафа и Тогжан?.. От себя ты бежишь, вот что!
— Что же мне делать? — растерянно спросил Алимджан.
— Работать… Ашраф — хороший парень, твой друг. Вспомни, как он помогал тебе. Разве он виноват, что тоже любит Тогжан? Ты хочешь не видеть этого? Спрятаться?.. Ладно, пойдём к директору, попросим, чтобы тебя перевели.
— Нет! Не надо! — вспыхнул Алимджан. — Не веришь мне? Я докажу, что могу быть настоящим товарищем!
Ашраф оказался хорошим напарником. Работал он весело и уверенно.
Целый день они оставались одни. Их бригадир — Тогжан — наведывалась лишь изредка, особой нужды контролировать их не было, а, кроме того, как только она появлялась, и Ашраф и Алимджан дружно и восхищённо начинали глазеть на неё, вероятно не очень-то понимая, что она говорит.
Внимание Ашрафа ей было приятно, но когда они оба так смотрели, это смущало её.
Однажды Алимджан огорчённо сказал Ашрафу:
— У тебя борозды как стрелы! Я бы так не смог.
— Ничего! Не зря говорят: терпи, прицепщик, трактористом станешь!
После нескольких кругов Ашраф неожиданно остановился.
— Садись-ка за руль, Алимджан, а я отдохну на прицепе.
Алимджан рассмеялся.
— Ты читаешь мои мысли!
— Это мне иногда удаётся…
Алимджан вёл агрегат так уверенно, как будто бы он старый, опытный тракторист; только напряжённая сосредоточенность выдавала в нём новичка.
В обед пошёл дождь, и друзья, втиснувшись в кабину, заговорили о своей работе.
— Где твой костюм, Алимджан, который ты вымазал?
Юноша насторожённо посмотрел на своего приятеля: не хочет ли он напомнить, как над ним посмеялась Тося. Он хмуро ответил:
— Выстирал в бензине. Спрятал. Теперь вот в телогрейке работаю.
— Это-то я вижу. А телогрейку тебе не жалко?
— Да ведь все так работают, — Алимджан покраснел. Он, не задумываясь, лез в мотор, забирался под трактор, смазывал, чистил, вытирал и, увлёкшись работой, забывал обо всём на свете.
— Нет, друг, — сказал Ашраф, — не все такие пачкуны. Да ты не обижайся, я по-дружески. Некоторые думают так: если работа грязная, то и самому не грех извозиться. А на деле, если ты сам неряха, то и работу сделаешь чёрной!
Алимджан долго обиженно молчал. Потом он сказал, словно признаваясь в своей вине:
— Больше не говори об этом…
На следующий день после обеда Ашраф опять передал руль своему прицепщику:
— Веди… Будем с тобой состязаться…
И вечером, когда к работе приступала вторая смена, а Тогжан производила подсчёты, Алимджан с нетерпением спросил:
— Сколько я сделал?
— Подожди, подсчитаю.
— Разве так трудно?
— Надо быть терпеливым, братец, — ответила Тогжан, что-то подытоживая в своей записной книжке.
Алимджан не любил, когда она называла его братом, и в другое время он только вздохнул бы, с мольбой взглянув на Тогжан. Но сейчас он смотрел на неё требовательно и спокойно. Тогжан сама удивилась этой перемене. «Было бы хорошо, — с надеждой подумала она, — если б он в кого-нибудь влюбился».
— Поздравляю! — сказала она. — Полдневную норму ты выполнил!
Алимджан сам не ожидал этого и ошеломлённо спросил:
— Выполнил?! А по качеству?
— Тоже.
Когда об этом услышал Ашраф, он насторожился. Что бы там ни было, он должен работать лучше Алимджана. А то Тогжан посмеётся над незадачливым учителем.
На следующий день к перерыву Ашраф добился своего: вспахал больше Алимджана. Тот помрачнел и неуверенно сел за руль.
— Погоди, друг, — сказал Ашраф, — я не люблю делать секрета из своей работы. Если хочешь вспахать столько же, то слушай внимательно, что я тебе буду говорить.
И Алимджан делал так, как советовал ему Ашраф. Они подзадоривали друг друга, и каждый, вырвавшись вперёд, делился своими наблюдениями, раскрывал свои приёмы. У них установились особые отношения дружеского соперничества, соперничества с открытой душой.
Дав обещание Саше Михайлову перепахать поле, Асад почти не слезал с трактора.
Степан не мог теперь даже нескольких минут уделить музыке. Баян он оставил в вагончике.
Но надолго Асада не хватило, постепенно он стал сбавлять темп, изредка прикидывая на пальцах, сколько ещё дней займёт пахота.