Я вышел из комнаты и направился в зал. Отец, вытянув ноги, смотрел «нэйшнл географик». Оставаясь за дверью, я не выдавал своего присутствия. И не мог отделаться от ощущения, что даже сейчас ему было на всё наплевать. Не знаю, обменялись ли они с мамой за весь сегодняшний день хотя бы одним словом. Вряд ли. Что же между ними происходило? Кризис среднего возраста? Кризис семейного брака? Как это назвать?
Я не двигался, продолжая следить. Отец несколько раз зевнул и на рекламе прикрыл глаза: скоро уснёт. Он всегда засыпал при просмотре телевизора, а учитывая, что сегодня занимался этим делом с самого утра, то часик сна он себе позволит сполна. Через минуту он уже тихо сопел. Из телевизора доносился мужской голос:
«…по словам этого учёного, мы все — дети Солнца, и каждый живой организм — это уникальный механизм преобразования энергии…»
А что делает мама?..
Я тихо прошёл по тёмному коридору и так же незаметно выглянул на кухню. Облачённая в зелёный фартук, который ей подарили на прошлый юбилей по случаю сорокапятилетия, и держа в руках большой нож, мама трудилась над разделкой рыбы. Меня она не заметила. На сковороде что-то шумно жарилось в кипящем масле.
На мамином лице не было даже слабого намека на радость от наступающего праздника. Она готовила машинально, как говорится, «потому что надо». Но что это будет за немое застолье, я не представлял.
Из рук мамы выпал кусок рыбы и шлепнулся на пол. Она, разозлившись, ударила несильно кулаком по столу и, ругаясь вполголоса, подняла кусок с пола и отправила его прямиком в мусорное ведро. «Хоть бы кто помог», — произнесла она себе под нос, не подозревая, что я стою всего в нескольких шагах от неё и всё прекрасно слышу. Мне захотелось неожиданно войти на кухню со словами: «Мам, может чем-нибудь помочь?», но вместо этого я развернулся, тихонько исчез в тёмной прихожей и закрылся в своей комнате.
«Да-а, весёлый Новый год меня ожидает, — прикидывал я. — Чёртов Новый год! Лучше бы его вообще не было. Какая-то пародия на праздник. К чему мама готовит все эти блюда, если мы их просто молча съедим? А завтра все продолжится, и родители будут так же игнорировать друг друга. И мне от этого будет ещё больше не по себе».
Наверное, я чересчур сильно волновался обо всём этом. Возможно, мне нужно было просто как-то отвлечься, расслабиться. «Может, сходить ещё выпить пива и просто забыться?» — подумал я. Нет… лень даже одеваться и идти на улицу…
Время близилось к полуночи. Из зала доносились отрывки концерта, транслировавшегося по главному телеканалу. Сидеть сейчас там и слушать эти поп-запевы — подобно пытке. Также я слышал, как мама накрывала в зале большой стол. Зачем большой, нас же всего трое? Но это традиция: белая скатерть, белая посуда, разнообразные холодные закуски, ароматное жареное мясо, золотистая картошка, незаменимый оливье — всё как полагается. Из года в год мама заполняет стол до отказа. Однако сейчас, несмотря на изумительные запахи в квартире, аппетита у меня не было. Хотелось просто послать всё куда подальше и выключить весь Мир. Хотя бы на одну ночь.
За дверью моей комнаты послышались голоса. Неужели родители соизволили о чём-то поговорить? Приоткрыв дверь, я прислушался… нет, уже молчат.
Через несколько минут мама позвала за стол. С лёгким головокружением я вошёл в зал: светло, работает плазма, аромат разных блюд, красное вино разлито по бокалам (по праздникам родители позволяли мне пробовать алкоголь).
Час до нового года. Мы в абсолютном молчании. Если бы не фоновый звук телевизора, то можно было бы отчётливо услышать, как взрывались фейерверки на другом конце города. Я попытался заговорить хоть о чём-нибудь, чтобы разрушить это безмолвие. Беглые ответы — и снова тишина.
После первого тоста за уходящий год я разом опустошил бокал вина и вытер салфеткой покрасневшие губы.
— Пожалуй, пройдусь немного, — сказал я и встал из-за стола.
— Но ведь до курантов осталось меньше часа. — Мама перевела удивлённый взгляд на отца, потом снова на меня.
— Неважно себя чувствую. Хочу подышать свежим воздухом.
Отец молчал.
Я развернулся, вышел в прихожую, накинул пуховик, шарф, забыл надеть шапку и вышел из квартиры.
Выскочив в последние мгновения ещё не ушедшего года, ноги быстро понесли меня прочь, подальше от этого двора. Что-то и правда неважно себя чувствовал.
Подул ветер.
Я натянул капюшон на голову…
* * *
Особые минуты молчания. Я устраивал их себе примерно несколько раз в день. Точнее, они происходили сами по себе. Моя личная минута молчания была необходима, чтобы отдышаться и успокоить ум. Часто мне как будто бы не хватало воздуха. Обычно в городе он казался грязным, но прохладная зимняя свежесть, так или иначе, спасала положение.
Я нёсся по безлюдному тротуару. Свет мелькавших окон частично заполнял дорогу под ногами. Я пытался заглянуть в некоторые из них, чтобы узнать, что там происходит. Как празднуют другие? Наверное, им очень весело?
«А ведь у кого-то и вовсе нет своего дома», — успокоил я себя, вспоминая о бездомных бродягах, блуждающих по городу в поисках пропитания. Однако сейчас даже и их не было видно на совершенно осиротевших улицах города. Все находились в ожидании того мгновения, когда стрелка часов прикоснётся к заветной цифре, которая станет отправной точкой нового года. Если чем и полезен этот праздник, то, наверное, только тем, что позволяет один раз за весь год по полной программе оценить свои успехи и поражения и поставить цели, к которым необходимо будет стремиться в следующем году.
Цели…
Смотреть в глаза наступающему, как вражеский танк, году мне было боязно: очень много в нём должно будет зависеть от меня. А это дополнительный груз ответственности, отдающий болью в душе регулярными приступами грусти от возникающих неудач.
Но ведь, если вспомнить, всё поверхностно и растворимо… Абсолютно всё. Рано или поздно то, что меня окружает, да и я сам, канет в небытие, станет пеплом, прахом или воспоминаниями в чьей-нибудь голове. И есть ли в этом случае смысл сильно переживать из-за своей жизни? Может, «живи отведённый тебе отрезок времени и особо планов не строй, ведь всё равно скоро умирать», а?
Да. Наверное, именно так…
Всё быстротечно.
Это успокаивает. Даёт надежду на освобождение от тяжких цепей будущих трудностей. Что бы ни случилось, это глобально ничего не изменит, ведь исход всегда один. Всегда.
…Сливаясь с тишиной кварталов, я брёл вдоль домов, оставляя за собой одинокие следы на снегу. Многие деревья, растущие вдоль дороги, были украшены светящимися гирляндами и создавали атмосферу настоящего праздника. Семейного праздника…
И для чего я позволил волне плохого настроения накрыть меня с головой и выбросить из дома на берег последних мгновений уходящего года? Может, мне захотелось проститься с ним? Сказать ему «прощай»?..
Я задышал глубже. Холодный воздух проникал в глубину лёгких, принося неимоверную расслабленность. Не сворачивая с улицы Достоевского, я решил дойти до самого её конца. Там, на холме, находился небольшой парк. Я не знал, почему решил пойти именно туда. Наверное, потому что не был там очень давно. Да и не хотелось блуждать по улицам. Просто посидеть бы в тишине и помолчать с зимой на пару. А там глядишь, в моё отсутствие родители найдут тему для разговора и, когда я вернусь, они снова будут, как и раньше, общаться и улыбаться друг другу. Хотя сомневаюсь…
Снег отзывался о моих шагах лёгким хрустом. По чёрному небесному паласу был рассыпан сияющий бисер. И правду говорят, что зимой небо наиболее богато звёздами. Ясная ночь, обилие сверкающих точек.
Не опуская головы, я дошёл до железных ворот парка, оформленных в старом стиле королевских замков. Этот парк уже давно считался заброшенным по причине его далёкого расположения от жилых домов. Однако в нём все равно иногда можно было встретить людей, ведь здесь, на окраине города, имелся обрыв, который позволял увидеть уходящие вдаль километры полей. Вспомнив всё это, я вдруг даже почувствовал прилив радости. Может быть, и не зря решил погулять в эту новогоднюю ночь!
В парке белым светом горели несколько фонарей. Вокруг было много елей и берёзок, но самым большим деревом являлась она — стоящая у края обрыва высоченная сосна. Возле неё, насколько я помнил, находилась единственная скамейка, которую ещё не убрали из этого парка.
Я затаил дыхание, предвкушая изумительную красоту, но когда оказался на площадке у обрыва, увидел, что на скамейке кто-то есть…
Я здесь не один.
От этого я даже растерялся и застыл на месте.
…Перед ней открывался вид на огромное поле, упирающееся своими, как казалось, бесконечными километрами земли в полоску горизонта. Я был уверен, что она меня не заметила, ведь взгляд её был устремлён куда-то вдаль. Но я ошибся.
— Не думала, что кому-то ещё захочется прийти сюда в такое время, — произнесла она, не глядя в мою сторону.
Я ответил почти уверенно:
— Это… твоё место?
— Не то чтобы моё, — сказала она. — Просто я здесь часто бываю. Особенно в последние дни.
— М-м… — Поёжившись, я тоже окинул взглядом местный пейзаж.
— Что-то случилось? — вдруг спросила она.
— В смысле?
— В смысле, что все нормальные люди сейчас дома, ждут, когда куранты пробьют ровно в полночь. А ты здесь. Разве это не странно?
— Мне не хотелось сидеть дома.
— Понимаю. — Она повернула наконец голову и посмотрела на меня.
Это была хрупкая девушка в чёрном драповом пальто и с тёмными волосами, заплетёнными в косу. Её вязаные шапка, варежки и шарф были синего цвета. На глазах очки в чёрной оправе.
И чего она здесь расселась? Я так хотел побыть наедине с самим собой и своими мыслями, а тут она. Видимо, нужно отчаливать…
— Наверное, уже почти полночь? — уходя, услышал я за спиной её голос.
— Ага. Поэтому пойду обратно. Может, ещё успею.
— Счастливого Нового года! — крикнула она.
— Да уж… И тебе того же.
Я вышел из парка на дорогу. Пустая, как в комендантский час. Ни людей, ни шума. Только тишина и умиротворение.
Замедлив шаг, я почувствовал в груди какое-то странное чувство. Чувство парящей неопределенности. Почему она сидит сейчас там и почему совершенно одна? Почему не празднует со своей семьей? Даже времени толком не знает.
Я обернулся.
Подойти к ней ещё раз? Но это, несомненно, будет выглядеть нелепо с моей стороны. Однако если я сейчас просто возьму и уйду, то никогда не узнаю ответов на свои вопросы…
Упрекая вслух самого себя, я все жё вернулся обратно к обрыву.
— Я…
— Ты снова здесь, — улыбнулась она. — Что-то хочешь сказать?
— Нет… Просто хочу побыть здесь. Я гляжу, это отличное место для уединения.
— Это точно, — кивнула она. — Можешь присесть рядом. Надеюсь, ты не опасен? Я не доверяю незнакомцам.
— Я тоже не доверяю, — сказал я. — Я не буду приближаться. Ты меня даже не заметишь. Я вот тут сяду и буду сидеть тихо…
— Эй, ты что! Не садись на снег, замёрзнешь! — вдруг воскликнула она.
Я быстро и испуганно поднял пятую точку, которой прикоснулся к снегу.
— Всё в порядке, я не замёрзну…
— Я тебя уже не боюсь, садись. — Она похлопала по пустому месту рядом с собой. — Скамейка большая. Главное — не слишком близко.
Я отряхнул джинсы от снега и присел рядом с ней.
— Неужели я выгляжу опасным?
— Твой шарф… Он закрывает пол-лица.
— А-а… Шарф… — Я стянул ткань, защищавшую лицо от ветра. — Ну? Теперь я не страшный?
— Теперь вроде нет. Я бы даже сказала, смешной. У тебя все ресницы в инее. — И она захохотала, как ребёнок.
Я протёр глаза. К ночи действительно стало холодней. Вероятно, снова близились морозные деньки.
Не проронив ни слова, мы сидели под сосной и тихо дышали. То тепло, с которым так неохотно расставались наши лёгкие, уносилось и пропадало в огромном поле внизу, где его подхватывал невозмутимый порыв свистящего ветра.
Несмотря на то, что вокруг царила самая настоящая зима, от девушки, что сидела рядом, пахло летом. Да, именно летом. Как будто аромат свежих полевых цветов пронёсся передо мной, возвращая небольшой фрагмент сохранившихся в памяти летних воспоминаний. Как удивительно: один лишь запах может перенести тебя, как машина времени, в прошлое лето, где полуденный жар, горячий асфальт, холодный квас и ежедневный освежающий душ…
— Почему ты приходишь сюда? — спросил я.
— Отсюда открывается самый красивый вид в этом прекрасном городе, — ответила она.
— А что в нём прекрасного? Город как город.
— В этом ты прав. По сравнению с другими он такой же, как и все. Но я люблю этот город, его атмосферу, его улицы, парки, трамваи…
— Трамваи, — подхватил я. — Я тоже обожаю трамваи.
Она улыбнулась.
— А почему ты говоришь о городе с грустью? — спросил я. — Куда-то уезжаешь?
— Да куда я уеду… — не без доли уныния ответила она. — Летом окончу школу и буду поступать в какой-нибудь местный университет. В принципе, выбора хватает. Но пока не настало это время, хожу сюда, думаю о том о сём.
— Надо же, я тоже летом оканчиваю школу, — сказал я. — Кем хочешь стать в будущем?
— Ещё не решила. До твоего появления, кстати, сидела и думала об этом. А ты? Выбрал, куда будешь поступать?
— Даже не знаю, как ответить. Выбрал, но сомневаюсь, что осилю. С математикой проблемы. Наверное, придётся выбрать что-нибудь попроще.
— Попроще? А что это за университет, в который ты хотел бы поступить?
— Он далеко… в Петербурге. Математико-механический факультет, отделение астрономии, — признался я. — Но даже если не получится поступить туда, я всё равно уеду в Петербург.
— Видно, ты серьёзно нацелен на этот город. — Она посмотрела на меня. — А что касается астрономии — очень даже редкая специальность…
— Дело в том, что мой отец — астроном. И, кажется, я пошёл по его стопам…
Она подняла взгляд на небо и тихо произнесла:
— Да… Космос — сплошная загадка…
— И не говори, — кивнул я. — Кстати, видишь во-о-он те четыре звезды? — Я указал пальцем в высоту.
— Вижу.
— Ещё месяц назад этих звёзд не было.
— Как это?
— Возникли из ниоткуда. Разом все четыре звезды. Мой отец сейчас изучает это странное созвездие.
— Хм… — еле слышно отозвалась девушка и о чём-то задумалась. Затем она медленно приложила руку к своему шарфу.
— Что-то не так? — спросил я, озадачившись странным жестом своей собеседницы.
— Ты пока ещё не астроном, но, наверное, уже разбираешься в этих делах?
— Ну-у, немного… — замялся я.
— Тогда можешь объяснить, почему у меня на шее есть родинки, расположенные точно так же, как это созвездие?
— Шутишь?..
Она распутала длинный шарф и повернулась ко мне, указывая на свою шею. Чуть выше груди, на её белоснежной коже, я увидел то, от чего тут же обмер.
Созвездие!
Точно такое же, которое мне показывал отец в середине декабря. И которое сейчас находилось высоко над нашими головами и ярко сияло. Четыре родинки, и каждая больше предыдущей примерно в два раза. Три из них образуют правильный треугольник, а самая маленькая, так же, как и в созвездии, немного удалена и находится внизу. Невероятно…
— Что скажешь? — спросила она, дрожа от холода, когда моё молчание затянулось.
— Не верю, — вымолвил я, поражаясь стопроцентной схожести созвездия и родинок. — Быть такого не может…
— Видимо, обычное совпадение, — поджав губы, улыбнулась она и прикрыла шею шарфом. — Просто так странно: ты мне показал это созвездие, а я увидела в нём свои родинки.
В полном недоумении я качал головой. Уж кого-кого, а девушки-ровесницы, да ещё с родинками точь-в-точь схожими с тем необычным созвездием, я точно не ожидал встретить в ночном парке в последние минуты уходящего года.
— Впервые встречаю Новый год на открытом воздухе, — произнесла она, посмотрев вдаль.
— То же самое, — кивнул я и, взглянув на время в телефоне, добавил:
— Вот и ровно полночь. С Новым годом.
— И тебя с Новым годом.
Мы улыбнулись друг другу настолько добродушно, насколько позволяла любезность при общении с малознакомым человеком.