— Хорошо, сыграю тебе мелодию, которую сочинила сама.
Мефина села на стул, сняла очки, убрала прядь волос за ушко и аккуратно положила пальцы на клавиши. Я прикрыл веки в предвкушении. Зазвучала мелодия.
…Я нахожусь в пустом и безжизненном зимнем поле, где свирепствует метель. Здесь очень одиноко и холодно. Воздух пропитан тоской, которая пронизывает до самых костей. Кажется, что всё уже абсолютно бессмысленно… Но вот сверху вдруг что-то начинает ярко сиять. Поднимаю взгляд — и тут поток ледяной воды обрушивается на всю эту «картину», превращая её в голубой океан. И впереди, прямо на поверхности этого океана, кто-то появляется. Кто-то невысокого роста. Скорее всего, ребёнок. Он идёт ко мне прямо по воде, протягивая руку…
Я приподнял веки. Я снова в комнате Мефины. Но созвучие нот продолжало куда-то меня уносить. Будто где-то там разгадка Всего, будто вот-вот что-то случится… что-то очень важное…
Я снова сомкнул веки.
…Снег. Но не обычный. Этот идёт против законов физики — по прямой линии снизу вверх, от земли к самому небу, а ведь ветра совсем нет — жуткая метель куда-то исчезла. И вот бесчисленные крупные снежинки стремятся к прохладной и далёкой высоте. Но есть во всём этом что-то ещё… Вместе со снежинками вверх поднимаются какие-то фигуры. Кажется, человеческие. И правда — медленно, сияя ярким золотистым свечением, сотни фигур разрезали атмосферу и двигались ввысь. Что-то сверху притягивало их. И вокруг становилось всё светлее и ярче…
Я снова отважился приоткрыть глаза. Солнце, просачиваясь нежными вечерними лучами сквозь тонкую клетку занавески, заиграло на волосах Мефины. Её грудь плавно приподнималась и точно так же плавно опускалась, на лице — сосредоточенность.
«Боже, как же она прекрасна! — подумал я. — И она здесь, рядом. Её красота небесна, немыслима, невообразима, но сама она реальна. Вот она, можно дотронуться своей робкой рукой… Я никогда не испытывал подобного. Неужели… любовь? Неужели я стал чувствовать то, чего не мог чувствовать до этого? Мелодия… она поднимает во мне что-то зовущее в неизведанное и прекрасное. Слушать бы её без конца, без остановки… Пожалуйста, Мефина, не переставай играть! Пусть эти звуки, рождаемые твоими прекрасными пальцами, не прекращают течь в мою душевную гавань. Ведь я чувствую прикосновение с чем-то великим. Сам Космос сейчас стекает по стенкам моей души…»
…Мгновение, и я становлюсь ярче. Из меня пробиваются тонкие золотые лучи. Они соединяются с теми световыми потоками, что поднимаются в небо. И я снова вижу его. Идущего по глади океана человека. Однозначно, это ребёнок. Он шагает ко мне, протянув свою руку. Огромное скопление взлетающих снежинок ухудшает видимость, но я всё равно хорошо его вижу. Он становится всё ближе, и вот я уже почти могу разглядеть его лицо… Кто же ты? …кто?.. ещё чуть-чуть… совсем немного… ну же!
И музыка закончилась.
Я открыл глаза.
Что это было? Сон? Галлюцинация?
Я и не мог предположить, что Мефина играет так волшебно. Каждый звук её мелодии был свят и являлся проводником в заоблачный храм непередаваемых эмоций, трепетно щеголявших по всему моему телу: начиная от мурашек по коже и заканчивая картиной Вечности на экране прикрытых век. Эти несколько минут, пока звучала мелодия, стали для меня настоящим потрясением.
— Браво… — прошептал я в изумлении.
— Тебе понравилось? — робко спросила Мефина, смущённо взглянув на меня. Без очков её глаза были ещё прекраснее. Совершенная неизведанная синева.
— «Понравилось»?! Я даже не знаю, как выразить то, что я сейчас испытал. Эта мелодия… она такая… такая особенная. Такая грустная…
— И благодаря тебе у неё появилось название, — улыбнулась Мефина. — «Лети домой за стаей солнц»… помнишь, ты мне рассказывал об этой фразе? Я долго не могла придумать название для этой композиции, а оно, по-моему, очень подходит. Ты ведь не будешь против, если я так назову своё маленькое творение?
Я не удержался.
Это произошло так внезапно, что не то что Мефина, даже я ничего не успел сообразить.
— Прости… — выдохнул я.
Мефина ошеломлённо взглянула на меня. Щёки её вмиг запылали. Спустя напряжённое мгновение она вдруг крепко обхватила меня руками, и наши губы вновь соединились. Я вздрогнул — моя ладонь очутилась на её мягкой груди. По коже тут же снова понеслись мурашки, кровь разлилась горячей волной по всему телу. А сладкие губы всё не отпускали меня. Я обнял хрупкую Мефину ещё крепче, прижав её как можно теснее. Она издала громкий вздох, и её пронзительный взгляд мгновенно устремился к моим глазам. Этот взгляд всё объяснил.
Я с трудом отодвинулся и сел обратно за стол.
— Наверное, математики на сегодня хватит… — тяжело дыша, тихо произнёс я.
— Ага… — еле слышно ответила Мефина, поправляя волосы и пряча взгляд.
Глава VII
Звёздный дождь
…В десять утра актовый зал был полон. Сидячих мест оказалось мало, поэтому многие стояли. Невыносимая духота, всюду щёлкающие фотоаппараты, мельтешащий видеооператор… Вот так начинался последний звонок.
Первым к микрофону вышел директор, некоторое время он излагал свою поздравительную речь. Мне запомнилась его фраза: «Теперь вы выросли. Творите себя и свою жизнь как пожелаете сами!» После него выходили учителя; некоторые родители тоже изъявили желание высказаться.
Как ни странно, мои родители пришли тоже. Но вместе я их не застал. Мама стояла впереди толпы, с кем-то разговаривая. Отец, как всегда бородатый и в очках, неприметно околачивался где-то позади. Изредка я посматривал на него, но как только наши взгляды сталкивались, я тут же опускал глаза.
«И как долго всё это будет продолжаться?..» — думал я.
После всех важных речей начались номера, подготовленные младшими классами: стихи, песни, заводные танцы. Я стоял у сцены, и мной овладевало сильное волнение, поскольку близилась очередь выступления одиннадцатых классов, которые заблаговременно готовились к концертным программам. Я тоже решил принять участие в этих постановках.
Вскоре большая часть моего класса вышла в центр сцены и завела хором песню. Я стоял в последнем ряду, и это меня, несомненно, радовало. Совсем не любил находиться в фокусе внимания, лучше уж где-нибудь с краешка.
После всех выступлений настало время для ожидаемого многими вальса. Только некоторые одиннадцатиклассники танцевали его, а именно те, кто ходил на протяжении нескольких месяцев на вечерние курсы и готовился к этому дню. Видя, что я начал подтягиваться в учёбе, меня незамедлительно выбрали и для вальса. К счастью, мне попалась достойная партнёрша, и у нас неплохо получалось. Преподаватель нас даже хвалила и ставила другим в качестве примера.
Вот и сейчас наша пара станцевала ничуть не хуже, чем на репетициях. За другими не наблюдал, не хватало времени. Был сосредоточен только на своих движениях и партнёрше. Удивительно, но мне понравилось. Понравилось танцевать перед огромной толпой. Чувствовалась какая-то важность, некое величие момента: все стоят и неотрывно смотрят, как ты кружишься под музыку, точно осенний лист по прохладному ветру. Моя партнёрша мне улыбалась и подмигивала. Не в первый раз, кстати. А танец и правда завораживал…
Нам громко и долго хлопали. Мой отец вышел чуть вперёд: на лице улыбка. Мама стояла неподалёку от него, тоже улыбалась, глаза её при этом были влажными от радости.
После торжественной части было решено прокатить выпускников по культурным местам города. Но пока автобусы ещё не приехали, вся эта толпа из душного актового зала повалила на улицу. Конец мая подарил ту ещё погоду, и потому на школьном дворе было не менее жарко и душно, чем в помещении. Все тут же принялись фотографироваться и галдеть.
Когда прибыли автобусы, все родители отправились по домам, а выпускники распределились по салонам. Там мы принялись за шампанское, которое заранее припасли мои одноклассники. Под хохот и радостные крики оно текло по нашим подбородкам, так как стаканчиков прихватить никто не додумался. Да… Было в последнем звонке что-то особенное. Некое осознание того, что ты в последний раз испытываешь нечто такое, чего в дальнейшей жизни уже вряд ли сможешь испытать.
И вот мы всей толпой гуляли по паркам, площадям и другим местам под открытым небом. Встречали таких же школьников, как и мы, кричали друг другу: «С последним звонком!» и фотографировались. Очень много фотографировались. Только и успевай подскочить в нужный момент к шумной компашке и состряпать какую-нибудь смешную рожицу. Алкоголь выстрелил точно в голову. Время и пространство завертелись в вихрящей пляске. Весь мир сквозь замутнённое стёклышко лёгкого опьянения начал казаться таким волнующим.
Я ведь никогда толком не находился в центре внимания своих одноклассников, но именно в этот день чувствовал, что они заинтересованы в общении со мной. Девчонки кружились всё время рядом, парни советовались со мной по поводу укромного места, где бы ещё выпить шампанского, моя партнёрша странно на меня глядела своими блестящими глазами…
«Вот так учишься-учишься, — думал я, — мысленно ненавидишь школу, а как приходит конец этой учёбе, находит грусть. Удивительно просто!» Конечно, впереди ещё ждал выпускной, но в последнем звонке была какая-то своя отдушина. Этот звон в коридоре на всю школу, который ты внимательно слушаешь, как никогда, от первой и до последней секунды… Звон, как бы говорящий: «Ну вот, дружок, ты получил знания, теперь иди и смело воплощай в жизнь все свои мечты!»
Не знаю, то ли шампанское так подействовало, то ли действительно вся эта атмосфера навеяла грусть, но я чуть слезу не пустил. Бывало у меня такое, когда происходило что-то действительно важное. Что-то конкретно меняющее жизнь. В такие моменты ощущаешь, что грядут изменения и что это последние часы, которые ты потом будешь вспоминать с улыбкой на лице. Точнее, будет вспоминать уже другой Максим, который к тому времени немного подрастёт, поступит (я надеюсь!) в университет. Вот он-то и вспомнит однажды этот день. Этот последний звонок уходящей школьной эпохи.
О том, что произошло у Мефины дома, мы с ней будто забыли. Так же, как и раньше, занимались математикой, и я начал действительно в ней многое понимать. Во мне пробился крохотный росточек надежды, что всё получится. Что я смогу поступить в свой заветный университет.
Я помнил наш недавний разговор.
— Я сбегу с последнего звонка, — объявила она неделю назад, когда мы вечером сидели на нашей скамейке.
— И что будешь делать? — удивился я.
— Приду сюда и буду размышлять о том, что это был последний день в школе и что впереди теперь целая неизведанная жизнь.
— Тогда я тоже сбегу с последнего звонка, — сказал я.
— Сомневаюсь, — усмехнулась она. — Последний звонок подразумевает бурную вечеринку тем же вечером, но уже без родителей.
— Да что может быть интересного в последнем звонке? — посмеялся я тогда, но потом понял, как же сильно ошибался.
На вечер действительно были запланированы неформальные посиделки в кафе, где должен был остаться только наш класс, без учителей и родителей. Мне, конечно же, после всех этих дневных похождений с одноклассниками сильно хотелось пойти туда, продолжить веселье, но при этом я понимал, что должен непременно встретиться и с Мефиной. В последние дни получалось так, что виделись мы крайне редко. Постоянные репетиции вальса и хорового пения часто отнимали у меня время и силы на прогулки до парка перед сном. Хотя я и знал, что Мефина каждый вечер приходит туда.
И для неё, и для меня стало очевидным, что после нашего поцелуя между нами что-то изменилось. Хоть мы и не говорили об этом. Но я это чувствовал. И она тоже. После поцелуя между нами повис огромный знак вопроса.
Я пробыл в кафе до девяти вечера. Там громко звучала музыка, наполнялись и пенились бокалы, а наши разгорячённые красные лица всё больше и больше растягивались от хмельных улыбок. Когда я сказал, что ухожу, никто не воспринял это всерьёз. Совершенно не хотели отпускать. Даже театрально возвели «стену», закрыв мне проход к двери. Но я решил.
Наконец попрощавшись со всеми, сразу же побежал к парку. Выглядел я парадно: в белой рубашке с галстуком и чёрных брюках; пиджак трепыхался в руке. По дороге меня несколько раз, поздравляя, окликнули прохожие, видя на мне красную ленту выпускника. На ходу бросая слова благодарности, я бежал дальше. Я был уверен, что Мефина уже на нашем месте.
Мне пришла мысль о том, что было бы здорово чем-нибудь её удивить. Не просто появиться, как всегда, а сделать это необычно. И я купил много воздушных шариков. Очень много.
Спустя минут десять, я примчался в парк. Небо было ещё светлым. Мефина неподвижно сидела на скамейке. Одета она была почти так же, как и мои одноклассницы, но только… выглядела куда красивее. Собранные в белый бантик волосы и аккуратный школьный фартук сотворили совсем новую для меня Мефину.
Сделать сюрприз не удалось, ведь мчался я, как обезумевший слон — тяжело и шумно. Получилось только сбитое лепетание: «Я… Это… Немного задержался…»
Однако в ответ сразу же раздался радостный возглас: «Макси-и-и-имка!» Не знаю, что больше её удивило: я или шарики, а может, и то, и другое, но она тут же вскочила и сжала меня в своих объятиях. До моего прихода, я успел заметить, она выглядела опечаленной. Но когда я вручил ей букет из шариков, она широко улыбнулась и с раскрытым ртом пыталась оглядеть эту плотную цветную завесу над нашими головами.
— Ты что такая грустная, а? Никто не может грустить, когда у него есть воздушный шарик! — процитировал я знаменитого Винни-Пуха. — С последним звонком, выпускница!
— Сколько их здесь? — Она с восторгом глядела вверх. — Их же даже не сосчитать!
— Не важно, сколько. Все твои! — посмеялся я.
— Если честно, я удивлена, что ты пришёл… — вдруг проговорила она, когда мы присели на скамейку.
— Почему же? Я же сказал, что тоже сбегу.
Мефина о чём-то задумалась. Распустилась тишина. Лишь через минуту она произнесла:
— Как прошёл день?
— Ты знаешь… великолепно! — ответил я, вспоминая всё, что за целый день пережил. — Я даже и представить не мог, что будет так здорово. Я пел, танцевал, и ещё много-много всего! Ну а твой как?
— Отлично… всё прошло отлично. Знаешь… — Мефина замолчала. Затем сняла очки, убрала их в сторону и взяла меня за руку. Лицо её снова стало серьёзным.
— Что такое?.. — удивился я.
Она немного помолчала, как будто собираясь с силами сказать что-то очень важное.
— Я не думала связывать свою жизнь с музыкой, — вдруг начала она, — считала, что из этого ничего хорошего не получится. Да и родители всегда настаивали на том, что нужно заниматься более прибыльными и приземлёнными делами.
— И?.. — спросил я, не понимая в чём дело.
— Но ты меня вдохновил. — На лице Мефины вдруг засияла улыбка, и всё былое напряжение тут же растворилось. — Твоя внутренняя искра, твоё желание заниматься любимым делом отозвалось во мне подобным желанием. Фортепиано — это тот язык, на котором я могу выразить все свои чувства к этому миру, все мысли и переживания. Фортепиано лучше слов, красивее, изящнее, тоньше. Именно поэтому я полюбила этот инструмент. И я очень много думала последнее время… и решила, что буду поступать в консерваторию.
— Разве… в нашем городе есть консерватория? — озадачился я.
— В нашем — нет. В Петербурге есть, — тихо ответила она.
Прошло несколько мгновений. Я абсолютно не верил тому, что услышал.
Она и я.
Вдвоём.
В Петербург…
— И ты хочешь сказать, что поедешь в Петербург? Со мной?..
— А с кем же ещё, дурачок! — Улыбнувшись, она влепила мне ладошкой по голове.
— А как же твои родители?.. — растерянно спрашивал я. — Они согласны?
— Пожалуй, настал период, когда я должна пожить отдельно от них. Мне кажется, у мамы кто-то есть… ну… на стороне. Я больше не могу это спокойно выносить, мне жалко папу. Он пашет там, на севере, с утра до ночи, а она в это время ходит и задом перед другими мужиками вертит.
Я напряжённо вздохнул. Получилось слишком громко.
— Что-то не так? — Мефина недоумённо взглянула на меня.