2007 г.
ВЫЗОВ К НАЧАЛЬСТВУ
Вечером, собираясь домой, начальник погранзаставы вызвал старшину.
– Завтра еду к начальству. Вызывают.
– Угу,– понимающе кивнул старшина.
– Утром пошли двоих-троих ребят, пусть рыбы наловят. И чтоб была по высшему разряду.
– Будет сделано!
– И вот ещё что – джип подготовить к дороге, заправить. Водителю выдай сухой паёк и чтобы рта не раскрывал. Куда едет начальство – военная тайна.
– Будет сделано!
– Скажи ему также, что за хорошую службу дам недельный отпуск. Сможет съездить домой. Ну, в общем, чтобы всё было в порядке. Понял?
– Так точно, товарищ майор! Всё будет нормально. Не в первый же раз...
Следующим утром машина остановилась на окраине небольшого посёлка возле неприметной избы. С криком “Папочка приехал!” на крыльцо выскочила и повисла на шее у майора миловидная молодая блондинка в наскоро накинутом коротком халатике.
– Папочка приехал! – ещё громче крикнула она в расчете, что это дойдёт до ушей соседей и даст им повод посудачить: “Какой хороший отец у девки! Аккурат два раза в месяц приезжает проведать”.
Между тем майора взволновала обнажённая выше колена стройная нога и мелькнувшая в полураспахнутом халате ложбинка между большими молочно-белыми грудями. Он уже был в нетерпении. Ему хотелось, как можно быстрее сорвать халатик с этого молодого тела и целовать, целовать, целовать...
Вечером по дороге на заставу, уставший и разомлевший, он рассуждал: “Какая это была у меня замечательная идея иметь дело с работницами детского сада. Они все такие чистенькие, да и проверяют их регулярно, никакой заразы не подцепишь. Ну и, конечно, молодые! Вот предыдущая была такой пышненькой. А нынешняя – ну просто огонь! Прямо весь выдохся...”
На заставе майора ждал старшина с мешком рыбы. Майор заглянул, остался доволен. Похвалил старшину.
– Не много ли здесь, как думаешь?
– В самый раз, товарищ майор. Мария Игнатьевна будет довольна. Семья-то у вас немаленькая. Детишки рыбу любят. До следующего вызова к начальству как раз хватит.
– Спасибо за службу, старшина! Я тобою доволен. Приятно иметь дело с толковым человеком...
Старшина удовлетворённо улыбнулся.
– На следующей неделе – твой черёд. Поедешь выбивать дополнительное довольствие. Твоя-то небось тоже заждалась. Видел её как-то, хороша баба, ядрёная, как у нас говорят. Ну ладно, поехал я домой...
Прежде, чем сесть в машину, майор зашел поглубже в лужу, запачкав сапоги и забрызгав грязью галифе. Для достоверности...
– Машуня, дети! Вот и я. Устал смертельно! Порыбачил весь день. Зато улов какой!
– Папка, папка пришел! – бросились с криком к отцу дети. Кого-то он погладилпо головке, кого-то потрепал за ушко. Затем все они стали с любопытством рассматривать рыбу, вываленную в большое корыто. Самые смелые даже трогали её пальчиками. Майор тоже проявил любопытство.
“Какой у меня хороший муж! Не пьёт, как другие офицеры. Ну, если когда выпьет, то самую малость. А как любит детей! Семьянин, заботливый. Повезло мне в жизни!” – подумала смертельно уставшая от домашних забот и ухода за детьми женщина и чмокнула мужа в потную щёку.
2005 г.
Воспоминания о войне
ИСТОКИ ПОДВИГА
Когда началась война, я немного не дотягивал до 18. Был я парень рослый, крепкий – занимался штангой и, как только ушел на фронт отец, мечтал как можно скорее последовать за ним. Очень боялся, что война закончится и я не успею повоевать. Вскоре я ушел в армию добровольцем. После трехнедельной подготовки с командами типа: “Коротким коли!,” я в чине младшего сержанта уже ехал в теплушке на Запад. Это не была вновь сформированная часть, а разноплановое пополнение. Ещё при погрузке в вагон мне бросился в глаза невысокий, щуплый парень. Форма сидела на нём как-то неуклюже. Все было скособочено, полузастёгнуто. Тонкие ноги болтались в широких голенищах сапог. Он всё время шмыгал носом. В общем, производил жалкое впечатление. Ну какой из него получится воин? Чувствуя моё расположение к себе, он улёгся на нарах рядом со мной.
По худосочности и субтильности Зяму – так звали этого парня – при мобилизации определили в связисты. Были в вагоне представители и других военных специальностей. Среди всех новобранцев, явно угнетённых вынужденной разлукой с домом, выделялись трое парней. Они, видимо, были знакомы друг другу ранее. Щедро сыпавшийся мат и наглое поведение выделяли эту блатную шпану. Они сразу же начали задавать тон. Покрикивая и отталкивая других, заняли лучшие места около буржуйки. На этом очаге все по очереди прямо в выданных на дорогу консервных банках грели свою еду. Эти трое лезли без очереди, грубо расталкивая и матеря всех. Со мной они были более осторожны. Уважали силу, которую видели во мне.
В конце первого дня пути Зяма рассказал мне, что на узловой станции, на которую поезд прибудет завтра, он должен встретиться с матерью. Мне казалось, что это невозможно. Как можно разыскать Зяму на станции, забитой десятками эшелонов с людьми? Я изложил Зяме свои доводы. “Ничего, – сказал Зяма,–мама меня обязательно найдёт!” В первый раз я услышал в его голосе твёрдость.
Они действительно встретились. Непостижимо, как этой маленькой, хрупкой женщине с узелком в руках, удалось отыскать наш эшелон и внем Зяму. Зяма неловко спрыгнул к ней. Они обнялись и, обнявшись, долго стояли. Я увидел, что они оба плачут. Она, видимо, навсегда прощаясь с единственным сыном. Он от того, что бросает её – одинокую и слабую в чужом городе, куда они были эвакуированы с Украины.
Поезд ушел. Зяма долго ворочался на жестких нарах – не мог заснуть. Утром я увидел, что он что-то ищет в своем солдатском мешке. Со слезами на глазах он сказал, что мать вчера передала ему скудные припасы, которые копила несколько последних недель. И вот теперь их нет. Трое ехидно улыбались. Было ясно, что это дело их рук. Мне очень хотелось побить этих подонков, но смалодушничал. До сих пор не могу простить себе этого.
Прибыв на стацию назначения, мы попрощались с Зямой. Я был уверен, что мы больше никогда не встретимся, так как никаких шансов выжить на войне у такого человека, как Зяма, как мне думалось, не было.
Весной 1945 года война приближалась к концу. Наша дивизия уже воевалав Восточной Пруссии. Воевал я вроде бы неплохо: гвардеец, кавалер ордена “Отечественной войны,” двух орденов “Славы” и нескольких медалей. Комбат обещал послать меня на курсы подготовки лейтенантов, но был убит, и я так и не стал офицером.
В один из дней наша часть двигалась по шоссе на запад. Вдруг внезапная остановка. Вижу, нам навстречу вдоль дороги медленно движутся два связиста. Им тяжело. Ноги вязнут в грязи. Первый несёт на спине тяжёлую катушку. Когда они подошли поближе, то в походке того, что с катушкой, в наискось застёгнутой шинели, как-то поперек нахлобученной пилотке, мне показалось что-то знакомое. И я, наконец, узнал Зяму, соскочил с машины, подбежал к нему и мы обнялись. По его лицу текли струйки пота. Был тёплый день, да еще тяжелая катушка, которую связисты, видимо, несли по очереди. Жарко.
Зяма расстегнул шинель, и тут... Слева блеснула золотая Звезда Героя, а справа – красные и желтые нашивки ранений. Я был поражен. Зяма тихо произнес: “Вот так получилось,” икак-то виновато, улыбнулся. Расставаясь, я пожелал ему скорейшего возвращения домой, и встречи с мамой. Больше мы никогда не виделись.
Позже я много думал о том, какой же подвиг мог совершить солдат-связист? Может быть, Зяма был именно тем связистом, о котором рассказывали: будучи раненным в руки, чтобы обеспечить связь, он зубами зажал оборванные оголенные концы проводов? И как, вообще такой человек, как Зяма, мог совершить подвиг?
Готовность к подвигу не обязательно определяется обладанием пудовыми кулаками и “бесстрашием” там, где не можешь получить отпор. Могли ли совершить подвиг те трое, которые по дороге на фронт обворовали своего же товарища - солдата. Уверен: нет и тысячу раз нет.
В моем понимании, чтобы совершить подвиг нужно обладать высокими нравственными качествами, нужно очень любить своих близких. Быть готовым пожертвовать своей жизнью ради них. Видимо, таким человеком, готовым отдать свою жизнь, чтобы защитить маму, и был тщедушный и нескладный Зяма.
2006г.
первый бой
– “Последний бой – он трудный самый” – поётся в известной песне. Но это не совсем так. Мне кажется,что самый трудный – первый бой, – взволнованно проговорил седой мужчина с орденскими планками на пиджаке и отдышавшись продолжал.
– Когда перед началом атаки вражеская артиллерия начала обстреливать наш передний край, мне показалось это настоящим адом. И раньше в кино видел разные ужасы, но такого... Это трудно описать словами, и может понять лишь тот, кто пережил всё это сам. Я был страшно напуган. Присел в окопе на корточки, весь сжался, закрыл голову руками и замер.
Артподготовка закончилась. Началась атака врага, и раздалась команда “Огонь!”, а я всё сижу, сжавшись в комок. Тут подбегает ко мне командир взвода, трясёт за плечо и, видя, что я не реагирую, как закричит: “А ну, жидовская морда, на огневую позицию! Открыть огонь!” Наверное, он выбрал нужные слова. Если бы он закричал: “Застрелю к чёртовой матери!” или “Пойдёшь под трибунал,” я бы, скорее всего, не отреагировал. Но тут я встрепенулся и бросился к пулемёту.
После боя командир взвода подошёл ко мне и, устало хлопнув меня по плечу, сказал: “Ну, с боевым крещением! Ты извини меня, парень, но в тот критический момент я должен был заставить тебя очнуться и вступить в бой”. Лейтенант оказался хорошим мужиком. Мы долго потом воевали вместе. Он погиб в 1943 году. Это был единственный случай в моей жизни, когда я был благодарен за оскорбительные слова в мой адрес.
2008 г.
ГРАФ МОНТЕКРИСТО
Строительный батальон перебрасывали на другой участок фронта.
— А ну-ка, Костя, гони к обозам, – приказал комбат своему ординарцу, молодому всё знающему и всё умеющему пареньку.
“Газик” рванулся и, потонув в облаке пыли, запрыгал по ухабам к хвосту колонны. Солдаты шли тяжёлым натуженным шагом. Комбат с любовью смотрел на них – бывших плотников и каменщиков. Война оторвала их от любимого дела, бросила в гущу боёв, и теперь часто своими руками они взрывали то, что строили раньше. Они взрывали сейчас, чтобы потом, после победы, построить ещё больше и ещё лучше.
Батальон двигался, колонна замыкалась конным обозом.
— Подожди меня здесь!
Комбат вылез из “Газика” и зашагал вдоль колонны. Дорога, размытая дождями, иссушенная солнцем, была бичом для обозников. Выбившиеся из сил лошади с трудом тащили свой груз. Картина обоза мало радовала комбата. Вдруг взор его привлекла необычная картина. К одной из телег сзади был прицеплен фаэтон с огромными задними колёсами и складным верхом. На фаэтоне, глядя в небо узко расставленными полозьями, лежали беговые дрожки. Сзади всего этого нагромождения двигалась лошадь. Чёрная, как смоль, она бережно ставила свои ноги в дорожную пыль. На кожаной уздечке поблескивали металлические украшения, а сверху лежала попона, настоящая добротная попона, с бахромой и мохнатыми кистями по углам. В походке лошади и её поведении чувствовалось полное равнодушие ко всем перипетиям войны, к плохой дороге и резким крикам обозников, подбадривающих лошадей.
“Не лошадь, а артист какой-то, – подумал комбат, – и что это вообще за цирк?” Он подозвал первого попавшегося бойца и спросил об этой лошади.
– Это Граф Монтекристо, – усталый обозник улыбнулся.
– Я вам сейчас покажу “графов”! Цирк устроили! Позвать начальника обоза! – распорядился комбат.
К нему подбежал запылённый лейтенант.
– Что за балаган? – зашумел комбат. – Чья это лошадь?
– Ваша, товарищ майор.
– Моя?
– Конечно ваша, товарищ майор. Два дня назад её привёл Костя вместе с этим, — лейтенант указал на фаэтон, – и сказал, что это ваша, пусть пока побудет у нас.
– Ладно, разберёмся, – комбат пошел к машине. “Газик” ждал комбата у обочины.
– А ну, вылезай, сукин сын! – приказал Косте рассерженный майор. – Мародёрствуешь, цирк устроил в батальоне! Командира посмешищем сделать хочешь?
В серых чистых глазах ординарца появилось страдающее выражение. Майору нравилось Костино открытое лицо, курносый нос, его расторопность, умение всё быстро и хорошо делать. Страдающее выражение Костиных глаз, когда его распекали, всегда смягчало майора. То же получилось и в этот раз.
— Рассказывай, как было!
— Два дня назад, – начал Костя, – когда мы стояли в N , прибегают ко мне ребята и говорят, что лошадь пропадает. Её бросил бежавший хозяин. Стоит себе бедняга в конюшне без сена, без воды. Я ей с руки хлеба дал, так она мне, товарищ майор, всю ладонь облизала. А какие у неё глаза умные. Я посмотрел — такие глаза...! Вы видели, товарищ майор, какие у неё глаза? Ну прямо человеческие.
– Ты, я вижу, ещё мальчишка.
– Ну вот, я и подумал: лошадь всё равно пропадёт, тут скоро осень, развезёт. На газике не пройдёшь, а в этом тарантасе вам, товарищ майор, хорошо будет объезжать роты во время работы, ну а зимой на санках. Я уже попробовал, товарищ майор, она и под седлом ходить может. Ну я ... лошадь ведь всё равно пропадала, ну я ... – в глазах Кости загорелись озорные огоньки.
– Ладно, – прервал майор, – мы об этом ещё поговорим, а теперь во вторую роту.
Почувствовав, что судьба Графа Монтекристо решена, Костя на радостях дал сходу третью скорость. Газик занесло на первом же ухабе.
Граф Монтекристо прошел с батальоном всю осень и зиму. Лошадь действительно оказалась полезной. В осеннюю распутицу комбат объезжал своих солдат, работающих в нескольких километрах, в экипаже. Это выглядело несколько смешно, но во многих случаях спасало. К Графу Монтекристо и его экипажу привыкли. Среди многих хороших качеств лошади майора более всего привлекало хладнокровие графа, который совершенно равнодушно относился к стрельбе. Он не шарахался и даже не поворачивал голову в сторону пулемётных очередей. Один минус был у Монтекристо: будучи запряженным и чувствуя под ногами более или менее приличную дорогу, он шёл спокойной трусцой, должно быть, вспоминая времена, когда перевозил пассажиров. Никакая сила не могла заставить его увеличить скорость. Косте, с которым они были в самых лучших отношениях, это удавалось очень редко. В общем же комбат был доволен лошадью. Зимой они ездили с Костей на санках, часто опрокидывались из-за узкого разлёта полозьев. Майор ругался. Костя клялся, что на этот раз обязательно разведёт полозья, а через некоторое время всё повторялось снова.
Однажды в марте батальон получил приказ проложить параллельно линии фронта десятикилометровую дорогу. На его выполнение дали один день. Ночью по этой дороге должны были пройти сконцентрированные в лесу части, готовые к прорыву вражеской обороны.
Целый день майор разъезжал вдоль трассы, на которой шла работа. Со стоном падали подпиленные у самого корня сосны. Расчищался путь через лесное озеро. Поздно вечером мимо майора стали проходить измученные, но выполнившие задание солдаты. Первая рота, работавшая на самом отдалённом участке, должна была вернуться в расположение другим путём. Комбат не знал, как у них обстоят дела, курил папиросу за папиросой и наконец приказал Косте пробежаться и выяснить, ушла ли первая рота.
– Не могу, товарищ майор, оставить вас в лесу одного — не имею права! Имею категорический приказ комиссара не делать этого.