– Вот я гляжу на вас, замечательных молодых людей, приехавшим к нам набираться знаний, чтобы потом бескорыстно и преданно служить своему народу, лечить больных, облегчать страдания детей и стариков. Уже несколько лет вы живёте вдали от своей родины, от своих близких и мне по человечески понятны ваши трудности. Я хочу обратить внимание присутствующих: какие они все худые и мне абсолютно ясно, что причина их недовольства – недостаточно хорошие бытовые условия. Главное же, что переполнило чашу их терпения – плохое питание, в чём виноват и за что ответит Абрамович. – С этими словами Мария Ивановна бросила угрожающий взгляд в сторону Абрамовича. Тот весь сжался, неуклюже прикрывая свой упитанный животик руками. Сделав паузу, Мария Ивановна продолжала:
– Но мы всё это исправим. Мы сделаем всё необходимое для улучшения ваших бытовых условий, наши дорогие иностранные студенты, чтобы конфликт был исчерпан. А виновных мы непременно накажем.
Испепеляющий взгляд Марии Ивановны теперь был обращен не только на Абрамовича, но и на Гунтмахера.
“Как эта баба всё повернула! – в ужасе подумал Абрамович. – По сути дела получается, что и “овцы целы и волки сыты”. Вот и найдены козлы отпущения и, конечно, это евреи. Всем хорошо, просто замечательно”.
Между тем Мария Ивановна обвела присутствующих работников института победным взглядом. В нём можно было прочесть: вот как надо работать – быстро, напористо, не размазывая найти и устранить причину конфликта.
Ректор с восхищением взглянул на Марию Ивановну и начал думать, как завершить совещание. Пожалуй, оставалось только получить заверение студентов, что они удовлетворены, прекратят забастовку и завтра приступят к занятиям. Поэтому он с удовольствием предоставил слово худому индийцу, которого прервала Мария Ивановна.
– Уважаемая госпожа, простите я не знаю, как вас называть, заблуждается. Причина нашего недовольства, принявшего столь крайние, но вполне принятые в цивилизованном мире формы, не в плохом питании. Мы с полным основанием можем утверждать, что в нашем институте питание значительно лучше, чем в других. Пища вкуснее и калорийнее. За что мы очень благодарны господину Абрамовичу. Да и общежитием мы довольны. Дело в другом. Как правильно сказала уважаемая госпожа, мы приехали сюда учиться, учиться медицине, чтобы стать врачами, которых так не хватает в наших странах. А что мы имеем? В наших учебных программах огромное время отведено изучению истории КПСС, классиков марксизма-ленинизма, политэкономии. Именно это и вызывает протест. Наши страны платят вам золотом, чтобы из нас готовили не коммунистических агитаторов, а врачей. Нам не интересны и чужды история становления КПСС, большевики, меньшевики и прочее. Перестаньте засорять наши головы этими бесполезными для нас предметами, которые отвлекают нас от получения нужных нам знаний в области медицины. Мы не прекратим нашу забастовку, пока не получим заверения, что будем избавлены от изучения бесполезных для нас дисциплин.
Застигнутый врасплох таким оборотом событий, ректор с ужасом взглянул на Марию Ивановну. Её лицо покрылось красными пятнами, лоб взмок.
– Отпустите этих, – Мария Ивановна сделала жест в сторону Абрамовича и Гунтмахера.
– Если к Абрамовичу и Гунтмахеру нет вопросов, то они могут быть свободны, – неуверенно произнёс ректор и устало опустился в кресло. Предстоял долгий и трудный разговор.
Дома Абрамович, тяжело дыша, стал привычно облачаться в пижаму. Его жена молча стояла рядом, терпеливо ожидая, когда муж начнёт говорить. Когда процедура переодевания была закончена, Абрамович заговорил:
– Знаешь, Сарочка! Я сегодня мог запросто вылететь с работы и загреметь под суд, хотя не имел к делу никакого отношения. Я с горечью думаю, что в этой стране, что бы ни случилось, всегда будут виноваты люди с моей фамилией. Так было, так есть и так, наверное, будет всегда.
2000 г
Как бросить курить
Николай возвращался из длительной командировки. Работа там была нервной и изматывающей. Перспектива отдохнуть, выспаться стала реальностью, когда удалось достать билет в спальный вагон. “Только бы соседом по купе была не дама или любитель выпивки, – подумал Николай. – Сейчас не хотелось ни интрижек, ни возлияний”. И вот повезло: его попутчиком оказался пожилой мужчина приятной наружности. Как это обычно бывает, разговорились. В 1993 году в разгар приватизации было о чём поговорить.
Из-за напряжённой работы Николай стал курить ещё больше. Часто выходил из купе, чтобы выкурить очередную сигарету. Когда, в который уж раз, он достал сигареты и, извинившись, хотел покинуть купе, сосед попросил его остаться.
– Вы очень много курите. Думаю, излишне говорить вам, как это вредно. К сожалению, мы начинаем думать о своём здоровье, когда оно уже потеряно. Хотите расскажу вам, как я бросил курить? – и новый знакомый посмотрел на Николая каким-то странным испытующим взглядом. Николай в этот момент почувствовал, что желание закурить прошло, и спрятал сигареты.
Дело было довольно давно. В ту пору я был ещё молодым человеком. После окончания аспирантуры и защиты диссертации у меня от переутомления возникли боли в сердце. Вскоре я попал на отдых в Кисловодск. Через неделю мой лечащий врач категорически заявил, что никакое лечение мне не поможет, если я не брошу курить. А курил я, действительно, много. Восновном сигареты “Дукат”, в маленьких оранжевых пачках. Были они, естественно, без фильтра. Пальцы, которыми держат сигарету, всегда были желтыми и пахли никотином. Поскольку я сказал врачу, что бросить курить не смогу, он решил послать меня на прием к гипнотизёру.
К гипнозу я относился скептически ещё со студенческих лет в медвузе, где учился на хирурга. У нас состоялся долгий и довольно нелицеприятный разговор. Знаете, когда спорят два врача (хотя тут я был пациентом) – это всегда ужасно. Я дошел до того, что назвал все эти психотерапевтические штучки чуть ли не шарлатанством. В ответ в деликатной форме мне указали, что я невежда. В конечном итоге, скрипя зубами, будучи в полной уверенности в бесполезности, я согласился попробовать.
На следующий день, думая, что напрасно теряю время, я постучался в дверь кабинета врача. Из-за стола поднялся и пошел мне навстречу очень пожилой человек. Его приятное интеллигентное лицо украшала профессорская бородка и усы. Пышные седые волосы венчала белая медицинская шапочка. В вырезе белого халата виднелся идеально накрахмаленный воротничок рубашки и элегантно завязанный красивый галстук. Приятно улыбаясь, старик протянул мне руку для приветствия. Это было неожиданно. Я никогда не видел, чтобы так встречали пациентов.
Тем не менее, агрессивно настроенный, я тотчас выложил доктору всё, что думал о психотерапии”.Кроме того я совершенно уверен, что не поддаюсь гипнозу, так что вся эта затея бесполезна,” – выпалил я в заключение. Услышанное, казалось, совсем не огорчило старика. Он продолжал также дружелюбно улыбаться.
– Я никогда не спорю с теми, кто ко мне приходят, – ответил доктор. – Это не в моих правилах. Кроме того, я вижу, что вы действительно не тот человек, которого можно загипнотизировать. Так что вы правы. У нас ничего не получится. Но у меня к вам одна просьба.
Старик доверительно наклонился к моему уху и перешел на полушепот.
– Как вы видите, я довольно преклонного возраста, и там, – он указал пальцем наверх (этажом выше размещался кабинет главврача), – уже давно хотят отправить меня на пенсию. Если вы сейчас сразу отсюда уйдёте, то там будет повод для нового разговора о том, что старик уже не справляется и ему пора на отдых. А у меня, знаете, внучка учится в институте, и мне нужно её поддержать ещё хотя бы пару лет. Поэтому я вас прошу: мы просто посидим, поговорим, а там – он снова поднял палец вверх, – будут думать, что я работаю.
Мне стало жаль этого милого старикана, да и спешить мне было некуда, и я согласился. У стола друг против друга стояли два больших мягких кресла, мой собеседник опустился в одно из них и жестом пригласил меня сесть в другое. Я сел и сразу почувствовал себя комфортно. Оглянулся вокруг. Большой полированный стол был абсолютно пуст. Ни бумаг, ни чернильниц – ничего. Стены заставлены стеллажами с книгами. В углу на тумбочке – ваза с красивыми, пышными цветами. Тёплый ветерок теребит на окнах кисейные занавески. Всё это совсем не напоминало казённый кабинет врача. Скорее кабинет учёного, в котором было по-своему уютно. Меня охватило чувство спокойствия, позабылось всё, что ещё несколько минут назад вызывало раздражение. Я полностью расслабился.
– Как вы себя чувствуете? – услышал я приятный голос старика. – Вам хорошо?
– Да.
– Вы чувствуете себя комфортно?
– Да.
– Вы чувствуете тепло кресла?
– Да.
– Вам хочется расслабиться, отдыхать, закрыть глаза?
Через несколько минут я, как говорится, отключился. Человек, к которому я пришел с такой неохотой, оказался превосходным мастером своего дела. Нескольких встреч с ним оказалось достаточно, чтобы я бросил курить навсегда. Но это ещё не всё. Наши встречи многое изменили в направлении моей дальнейшей врачебной деятельности. Если будет время и желание, зайдите когда-нибудь ко мне. Поговорим и, может быть, я окажусь вам полезным.
С этими словами собеседник протянул Николаю свою визитную карточку. Надпись на ней гласила: “Профессор Лазарев – психотерапевт”.
1988 г.
ПИТЕР
Уже несколько суток, словно гигантский утюг, то мерно вздымаясь, то проваливаясь вниз, разламывал на двое упругие волны нос могучего корабля, пересекающего Атлантику. Стемнело, и беззвёздное небо слилось с океаном в единстве тёмных и мрачных красок.
На одной из палуб в полном одиночестве стоял невысокий молодой человек. От не столь холодного, но достаточно резкого ветра, не спасал даже высоко поднятый воротник пальто. Но молодой человек не уходил. Он стоял, крепко вцепившись руками в перила, вглядываясь в окутанную мраком бескрайность, словно желая разглядеть то, что ждёт его там в приближающейся с каждым часом такой же бескрайней, как этот океан, стране.
Пётр Большаков возвращался из США в Советскую Россию после учёбы в Бостонском Технологическом институте. В его чемодане лежал новенький диплом, в котором говорилось, что он успешно защитил диссертацию ему присвоено звание доктора по специальности физическая химия.
Закончилось 2-х летнее пребывание в стране, в которой многое в первый момент казалось ему непонятным и удивительным. Но, чем дольше он там жил, тем яснее ему становилось, почему в этой стране так стремительно развивается промышленность, наука и техника, почему она настойчиво отвоёвывает передовые позиции у старушки Европы. Умение много и результативно работать, заинтересованность в результатах труда, деловитость, предприимчивость американцев, их целеустремлённость – всё это сильно отличалось от того, что было на Родине.
Со временем он стал воспринимать как должное минимум затрат времени на бытовые проблемы: утром у дверей своей комнаты он находил заказанные им с вечера продукты. Уходя в лабораторию, у дверей оставлял грязное бельё, а вечером там же забирал отстиранное и выглаженное. Вскоре по прибытии в США он взял в рент практически новую машину, которую сдал, уезжая, заплатив за это умеренную сумму. Каждый вечер он оставлял машину в гараже в 2-х шагах от дома, а утром забирал её вымытой и заправленной бензином. Однажды машина заглохла на улице. Уже через пять минут после звонка подъехал мастер, который устранил неисправность. К хорошему быстро привыкаешь. Все эти бытовые удобства радовали Большакова вдвойне, поскольку они давали возможность уделять максимум времени науке.
Большаков был поражен скоротечностью процесса подготовки к экспериментам и организации самого процесса исследования. Лабораторная установка была создана им за неделю! То, на что дома уходили месяцы, было осуществлено за несколько дней! Это было поразительно! По его заказу буквально на другой день представители разных фирм доставили приборы и оборудование и продемонстрировали их исправность. Не было никаких проволочек и проблем.
Большаков с энтузиазмом приступил к проведению экспериментов. Все операции он осуществлял сам – никаких лаборантов и техников в помощь. Это требовало большего напряжения, зато давало опыт и уверенность в надёжности результатов. В помещении, где была установка, не было даже стула – никаких отвлечений от установки, приборов – работать нужно было стоя, динамично, напряжённо. Зато в комнате рядом: столы, стулья, тишина – всё, что необходимо для расчетов и осмысливания результатов опытов. Продуманность и организованность всего процесса исследований поражала, не могла не импонировать.
Но как быстро пролетели эти два года, в течение которых Большаков подготовил свою диссертационную работу и попутно овладел английским языком. Настал день, когда он пришел попрощаться со своим руководителем – учёным с мировым именем.
– У вас блестящие способности, – обратился к нему седой профессор, – завидное трудолюбие, хорошие руки. Я хочу сделать вам предложение, которого удостаиваются немногие. Предлагаю остаться работать здесь, в этих стенах, со мной. Вы могли бы продолжить начатое направление исследований. Уверен, вас ждёт успех. Что касается материальной стороны, то, думаю, вы в праве рассчитывать на достаточно высокое вознаграждение, которое обеспечит вам хорошую кредитную историю и потому в скором времени вы сможете приобрести жильё и вести достойный вас образ жизни. Боюсь, что совсем другой вас может ожидать там, в России..., - профессор указал на газету, лежавшую на его столе.
Большаков регулярно читал американские газеты. Вначале все, что писалось о ситуации в России, о зверствах НКВД, он воспринимал, как буржуазную пропаганду. Но сообщения становились всё мрачнее, репрессии расширялись, расправы становились всё более жестокими. Такое нельзя было придумать, и Большакову стало ясно, что многое имеет место. Особенно его потрясло, когда в числе репрессированных “врагов народа” были названы имена людей, верность которых делу революции у Большакова не вызывала никаких сомнений.
“Равенство, свобода, братство” – эти слова не были для Большакова просто лозунгом. Это был пламенный призыв, на который он откликнулся всей душой, всем сердцем и без колебаний ещё юношей встал под знамёна революции.
Оторванный от дома, он не мог сам себе объяснить всего того, что происходит там сейчас. Но вера в торжество идей социализма в нем не ослабевала. “Лес рубят – щепки летят,” – утешал он себя известной поговоркой. Ни на минуту не забывал напутственные слова замнаркома перед отъездом в США: “Вам оказано большое доверие. За вашу учёбу мы заплатили большие деньги. Их сейчас так не хватает нам для покупки продовольствия, лекарств. Но мы идём на эти жертвы во имя будущего. Учитесь прилежно и возвращайтесь в готовности двигать вперёд нашу науку”.
Что мог ответить Большаков на предложение своего научного руководителя? Ничего, кроме благодарности за высокую оценку его персоны. И вот теперь, с каждым часом приближаясь к России, он не мог не думать о своём будущем. Ему уже 35, пора создавать семью, заводить детей. Он полон сил, располагает необходимыми знаниями, чтобы успешно работать, хочет работать, любит выбранное дело, но как сложится жизнь...?
Прошло несколько десятков лет. Однажды утром сотрудников одного из Московских институтов в фойе перед проходной встретило траурное объявление. Оно гласило, что скончался один из старейших сотрудников института кандидат химических наук Большаков.
Кто-то на мгновение останавливался и снимал шапку, глядя на фотографию в траурной рамке, кто-то подходил поближе, чтобы прочесть написанный мелкими буквами текст. Некоторые, преимущественно молодые, проходили без остановки, лишь на мгновение, фиксируя в сознании: “Опять кто-то умер из стариков”.
Через несколько дней состоялись похороны. Накануне в Комитет комсомола вызвали несколько крепких, рослых парней.
– К вам общественное поручение, – обратился к ним секретарь, – партком просил помочь им в похоронах – некому выносить гроб. На завтра вы освобождаетесь на весь день от работы.
После завершения печальной процедуры, когда все начали расходиться, один из парней, не так давно работающий в институте, поинтересовался:
– Кто-нибудь может рассказать хоть немного о Большакове, а то, как получается, – принимал участие в похоронах, а о том, какого человека похоронили, кроме фамилии, ничего не знаю.