- Без тебя не хочется, - отвечала Кристина.
- Это никуда не годится, - говорил Мишель, стараясь скрыть свою радость. - Дай поцелую!
Мишель наклонил голову Кристины и поцеловал в губы. С тех пор, как Кристина позволила Мишелю не надевать ботинки артиста Фалина, делавшие его выше ростом, целуя, он вынужден был либо вставать на цыпочки, либо притягивать Кристину к себе.
На работу Мишель являлся бледным, невыспавшимся, но счастливым. Товарищи по работе понимали и завидовали ему.
***
Однажды после очередного спектакля, артистов и технический персонал, занятых в мюзикле "We will Rock you", попросили остаться. К собравшимся вышел продюсер Баранов. Ядовито улыбаясь, он объявил, что сегодня был последний спектакль, и что завтра начинается демонтаж реквизита. Зал загудел:
- Что случилось? Почему не предупредили заранее? Что с нами теперь будет?
- Спокойно, господа! Отвечу всем по порядку. Театр Эстрады расторгнул с нами контракт, - трагическим голосом сказал продюсер Баранов. - Позиция театра понятна: за полгода мы не сделали ни одного аншлага! Если быть до конца честными - наш мюзикл провалился. Вы хотите знать, в чем причина провала? Прежде всего, в том, что никто не мог предвидеть, что московская публика не доросла до жанра мюзикла и вообще до европейской культуры. В провале есть и наша вина: игра артистов оставляла желать лучшего, иногда присутствовала откровенная халтура. В итоге, мы не собрали денег, на которые рассчитывали. Заработанного едва хватит, чтобы расплатиться с англичанами и с театром Эстрады за аренду зала.
- Простите, - спросил Мишель, - А нам Вы собираетесь заплатить?
- Обязательно заплачу, - раздраженно ответил Баранов. - Но не сейчас, а позже. Мюзикл переезжает в Санкт-Петербург. У меня подписан новый контракт. Мне дали площадку при условии, что будут наняты местные артисты. И нечего на меня так смотреть. Да, я подписал кабальный контракт, но пошел на это ради вас. В Санкт- Петербурге публика не так консервативна, как в Москве. Там мы заработаем, и я рассчитаюсь с каждым из вас полным рублем. Надеюсь, на этот счет ни у кого нет сомнений. Всем ясно?
- Простите, как раз есть сомнение, - сказал Мишель. - Я, например, полгода вкалывал. За просто так, получается? А что, прикажете, сказать моей жене. У меня дома нет ни копейки. Ребенка нечем кормить!
- У Вас есть ребенок?
- Ещё нет.
- Не морочьте мне голову. Всем тяжело. Понимаю и сочувствую. Но что же делать? - развел руками Баранов.
- В этих случаях порядочные продюсеры продают имущество, но с людьми рассчитываются, - заявил Мишель.
- Что? - взвизгнул Баранов. - Вы мне предлагаете, продать машину, дом, квартиру? Ну, ты и наглец, Мишель! На твоем месте я вообще бы молчал в тряпочку! Хамство какое! Все знают, что ты работал из рук вон плохо. То занавес не откроется, то свет вырубится! Не было дня, что бы на тебя не жаловались. По-хорошему тебя давно нужно было выгнать. Не хотел говорить, но теперь скажу: провал мюзикла целиком на твоей совести. Видеть тебя не хочу. Уйди с глаз моих.
Мишель посмотрел на сидящих в зале товарищей. Ни одного сочувствующего взгляда! Только холодная тишина.
- Мне уйти? - растерянно спросил он.
- Уберите этого типа! - неистово заорал продюсер Баранов.- Вон отсюда!
Мишель вышел из зала. Не чувствуя ног, он подошел к огромному окну и прислонился лбом к стеклу. Он был раздавлен. Идти домой без денег он не мог.
Больше всего расстраивала правота Баранова. Техника, за которую отвечал Мишель, оставляла желать лучшего и действительно постоянно ломалась. Отчасти это происходило по вине Мишеля. Он не мог сосредоточиться на работе. Он думал только о двух вещах: как смыться домой так, чтобы никто не заметил; и о том, как побольше заработать. Кристина становилась по особенному ласковой только при виде денег.
Часть 24. Изгой.
Веревкин-Рохальский сидел за столом с выражением острой зубной боли. Напротив, на краюшке стула, пристроился Мишель.
- Не понимаю, почему я не могу вернуться в родной театр? - спрашивал Мишель, глядя куда-то в сторону. - Из театра меня никто не увольнял. У меня аховое положение: дома - ни копейки. Если бы у меня был ребенок, его нечем было бы кормить.
- Причем тут ребенок? - устало отвечал Веревкин-Рохальский, - Пока ты на стороне халтурил, чемоданами деньги загребал, мы были тебе не нужны. Ты ни разу не пришел, не поинтересовался, как мы тут крутимся, как выживаем. А мы задыхались: рук не хватало. на твое место я вынужден был взять другого человека.
- Ну, не знаю, не знаю.
- Он не знает! А я знаю, что поступить по-другому было нельзя. Что теперь прикажешь с этим человеком делать? Выгнать? А он, между прочим, не мальчик. И у него, в отличие от тебя, реальный ребенок есть и, кажется, не один.
Мишель тяжело вздохнул и сказал:
- Мне всё понятно: я единственный, кто осмелился сказать Баранову, что он сволочь, и теперь ни один театр не хочет со мной иметь дело. Наверное, это простое совпадение? Видит Бог, я не хотел приходить в театр, которому отдал 15 лет жизни, наивно полагая, что вы сами позовете меня. Ждал и не дождался. Я вот, наступив себе на горло, являюсь сам. И что же? Театр не только не хочет помочь, но толкает меня в пропасть.
- А вот этого не нужно! - воскликнул Веревкин-Рохальский. - Не нужно все валить с больной головы на здоровую. Силком в эти мюзиклы тебя никто не тащил. Теперь поздно искать виноватых. Сочувствую, но ничем помочь не могу. Вакансий в театре нет. Приходи месяца через два, там видно будет.
- За два месяца моя семья сдохнет с голоду.
- Халтурил с утра до вечера и не сделал накоплений? Быть такого не может! Не нужно было с Изюмовым ссориться.
- С Изюмовым я не ссорился. Это моя теща выгнала его со свадьбы. Между прочим, от моей халтуры Вам тоже кое-что перепадало.
- Во-первых, не мне, а театру. На этот счет у меня есть все необходимые документы. А во-вторых, это продолжалось всего пару месяцев, а потом все твои денежки прикарманил твой бывший дружок, Изюмов. Все вопросы к нему. И хватит об этом.
Мишель встал. Глаза его сверкали гневом.
- Хорошо, я уйду, и вы меня никогда больше не увидите, - сказал он. - Пусть останется на Вашей совести, что в трудную минуту Вы не протянули руку помощи человеку, находящемуся на краю гибели.
- Фу, Мишель, опомнись! Какая гибель! В Москве около сотни театров. Ну, хорошо, ежели так желаешь, я, пожалуй, могу объяснить, почему с тобой никто не хочет работать. Объяснить? - спросил Веревкин-Рохальский и покраснел, как краснел всегда, собираясь сказать человеку неприятную правду.
- Объясните, если сможете, - насупился Мишель.
- Без обид?
- Какие могут быть обиды, говорите.
- Ну-с, хорошо. Раньше ты был творцом. Во главу угла ты ставил работу. Тебе был интересен конечный результат. И ты его достигал, несмотря ни на что. Режиссеры доверяли твоему вкусу. А теперь что? А теперь у тебя одно на уме - срубить бабки и слинять под бочок к любимой женушке.
Работа тебе до лампочки. Скажешь - сделаешь, не скажешь - не сделаешь. Кому такой работник нужен? Никому! Не смею судить, но на тебя дурно повлияла женитьба.
- Что же мне делать?
- Хочешь вернуться в театр - разведись.
- Спасибо, с этим я разберусь как нибудь сам, без посторонних, - ответил Мишель.
Он поднялся и направился к выходу.
- Я предупреждал - без обид, - крикнул ему вслед Веревкин-Рохальский.
Мишель был уже за дверью, когда Веревкин-Рохальский остановил его:
- Постой, Мишель! Черт с тобой. Я почему-то чувствую угрызения совести. Хочешь со мной поработать в Кремле на концерте, посвященном Дню милиции?
Мишель растерянно улыбнулся.
- Монтировщиком! Только монтировщиком! - фальцетом выкрикнул Веревкин-Рохальский.
Своей мягкотелостью он остался недоволен.
***
Мишель выложил на стол пачку стодолларовых купюр, и рядышком аккуратно пристроил полоску синей бумажки.
С видом человека добившегося, наконец, своего, Кристина небрежно пересчитала деньги. Мишель ревниво следил глазами за движением каждой бумажки, параллельно их пересчитывая. Все деньги, доллар к доллару, были на месте.
- А это что? -- спросила Кристина, показав глазами на синюю бумажку.
- Это - мой подарок. Я хочу, чтобы ты пошла в Кремль на концерт, посвященный Дню милиции. У тебя место в ряду, который обычно бронируют генералы.
С тех пор, как продюсер Баранов уволил Мишеля без гроша в кармане, Кристина перестала не только спать с ним (он был сослан на раскладушку), но и разговаривать. Она молчала с утра до вечера как рыба. И это было невыносимо. Мишель соскучился по голосу Кристины больше, чем по ее телу.
- Иди, не пожалеешь, - сказал Мишель.
Кристина, не выпуская из рук денег, потянулась и сказала:
- Вообще-то, хочется куда-нибудь пойти. До смерти надоело дома сидеть.
То, что жена прекратила бойкот, и сам ответ Кристины порадовали Мишеля. Он уже и не помнил, когда Кристина в чем-либо соглашалась с ним. Осмелев, он осторожно спросил:
- Ужинать будем? По-моему, я заслужил.
- У меня все готово.
- Умница! - воскликнул Мишель.
Жизнь, кажется, налаживалась. После ужина Мишель направился в спальню и начал раздеваться.
- Слушай, - весело кричал он Кристине, задержавшейся на кухне за мытьем посуды. - Давай плюнем на всё, закатимся в Таиланд дней на десять! Море! Солнце! Красота! Я так устал!
Кристина вошла с тряпкой в руках.
- Ты что это?
- Как что? Спать ложусь, - ответил Мишель.
- И не думай. Ступай к себе!
- Кристина!
- Всё, я сказала.
Мишель знал, что с этим "всё" спорить было бесполезно. Он собрал свои вещи, и уже на выходе спросил:
- На концерт-то пойдешь?
- Там видно будет.
Часть 25. Рядом с небожителями.
Только в метро Кристина вспомнила, что не знает дорогу в Кремль. Адрес на билете ни о чем ей не говорил. Первой реакцией было раздражение против Мишеля, не объяснившего, как добраться "до этого дурацкого концерта, чтоб он сдох!".
Поборов стеснение, Кристина попросила помощи у попутчицы. Вроде бы в точности следуя её совету, Кристина оказалась на Красной площади у памятника Минину и Пожарскому. Кристина окончательно растерялась. Мужчина средних лет, показавшийся на первый взгляд безобидным, взялся проводить ее до места, но по дороге начал приставать. В подобной ситуации, да еще в состоянии крайнего раздражения, Кристина легко могла отшить любого человека. Но сейчас она терпела, потому что кроме раздражения, в ней сидело что-то ещё, но что именно она не могла объяснить. На самом деле, она испытывала неуверенность в себе. Как ни странно, в свои 22 года, Кристина не знала, что это такое, как не знает, что с ним, человек, у которого впервые поднялось кровяное давление. Только по этой причине она остереглась отшить "козла", как мысленно она называла провожатого. А в конце она даже его поблагодарила:
- Спасибо, Вы мне очень помогли.
- Надеюсь, телефончик оставите? - сощурился провожатый.
- Я замужем.
"Козел" испарился без хлопот, за что получил от Кристины звание "дважды козла".
Перед входом в Кутафью башню сумку Кристины обыскали. Это было воспринято ею, как должное, все-таки Кремль, а не дом культуры в С.
Дальше ей пришлось тяжеловато: она вся измучилась, преодолевая на своих каблуках, короткий, но крутой булыжный подъём. Преодолев ворота в толстенной стене, ей стало полегче. Перед ней открылась свободная перспектива площади с матово черневшей брусчаткой, окруженная безлюдно-строгими зданиями.
Торжественность обстановки подчеркивали напряженные фигурки охранников в диковинной форме цвета морской воды. Вдоль дороги стояли одинаковые мужчины в одинаковой гражданской одежде, одинаково напряжённо присматриваясь к Кристине, будто глазами её раздевая.
Кристина догадалась - это не простые люди, а агенты при деле - ищут террористов.
Неожиданно справа, из арки, вынырнул красивый чёрный автомобиль с зашторенными окнами и на огромной скорости промчался мимо Кристины. По всему пути следования автомобиля военные охранники вытягивались и отдавали честь, а агенты в гражданском - просто вытягивались. Это произвело на неё сильное впечатление: она завидовала тем, кто сидел в автомобиле. Она дорого отдала бы, чтобы хотя бы одним глазком посмотреть, как эти загадочные люди живут.
Понравился ей и сам дворец своими угловатыми формами, широкими лестницами, эскалаторами, коврами, паркетом, огромными окнами, сквозь которые можно было разглядеть кремлевские постройки.
В фойе неспешно, кругами прохаживалась важная публика, в основном военные. Женщины тоже были. Все они, кроме Кристины, были при мужчинах. И одеты они были одна лучше другой. На их фоне Кристина в брючном костюме выглядела жалко. "Как общипанная курица", - думала она.
От генералов рябило в глазах. Иногда Кристина ловила на себе их заинтересованные взгляды. В любое другое время ей, с детства мечтавшей стать генеральшей, это было бы приятно. Но сейчас знаки внимания раздражали и злили так, что хотелось кусаться. Смех, раздававшийся то тут, то там, резал слух. Довольные лица далеких и чужих людей, праздничная атмосфера -- все это заставило Кристину остро почувствовать свое одиночество.
В своих страданиях она обвиняла Мишеля. Кристина обрушила на него весь свой гнев и все страшные слова, которые пришли ей на ум. Она находилась в столь подавленном состоянии, что не могла самостоятельно найти свое место в зрительном зале. На помощь ей пришла старушка в униформе, для которой у Кристины не нашлось ни одного доброго слова. Кристина сидела в кресле, как затравленный зверек, каждую секунду ожидая, что сейчас придут и её прогонят.
Зал неспешно заполнялся. Место справа от Кристины заняла полная женщина, "как пить дать, генеральша". Место слева долго пустовало, и только перед самым концертом в него плюхнулся крупный мужчина, умудрившийся задеть Кристину локтем. "Хамло!"- подумала Кристина.
- Извините, боялся опоздать, - будто услышав, жарко прошептал сосед.
В ответ Кристина бросила на него короткий взгляд. Но этого было достаточно, чтобы дать оценку соседу.
Мужчина был, что называется, в самом соку, то есть уже не молод, но еще и не стар. Дорогой костюм выдавал в нём военного человека, не привычного к гражданской одежде. Едва заметный запах пота, вперемешку с дорогими духами, свидетельствовал о том, что чин у него был не генеральский, но и капитаном он также не был. "Скорее всего, подполковник или полковник", - решила для себя Кристина.
Сосед вновь к ней наклонился:
- Очень торопился. Весь взмок, - отчеканил мужчина, как бы прочитав мысли Кристины.
Насколько позволяло кресло, Кристина демонстративно отодвинулась от военного.
Концерт начался с выступления президента России. Первое лицо государства находилось от Кристины в десяти метрах. Она имела возможность рассмотреть его подробно. Кристину поразил особый, неземной лоск президента. У него было бледно-загорелое лицо без единой морщины. Блестящий костюм сидел на нем как влитой. Брюки едва касались лакированных туфель, в которых отражался свет ламп. По телевизору президент смотрелся гораздо проще и не производил столь сильного впечатления. Но вот, что было очень странно: в облике первого лица государства, ей чудилось что-то неуловимо знакомое, родное. Но что именно, она не могла понять.
Если бы Кристина могла бы вообразить президента в свитере, джинсах и очках, ее поразило бы его сходство с Мишелем. Но Кристина была начисто лишена такой способности.
0x01 graphic
Часть 26. Колени их соприкоснулись ...
Концерт шел полным ходом. Один за другим выступали известные артисты. Несколько раз колено соседа соприкасалось с коленом Кристины. Равнодушный, устремленный на сцену взгляд мужчины свидетельствовал о случайности соприкосновений. Интуиция, однако, подсказывала Кристине иное, и она с интересом ждала развития событий, которые не заставили себя ждать. Сосед склонился к ней и прошептал: