Дальше ей предстояло пробираться пешком.
Обходя пикеты, петляя по незнакомым улицам и переулкам, Селивановой удалось подобраться совсем близко к Дворцу культуры. Дальше хода не было - здание было оцеплено плотным кольцом военных.
Всё пространство перед оцеплением было забито огромным количеством военной техники. И если по телевизору это казалось необходимым и нужным, то увидев всё воочию, вблизи, невозможно было отделаться от мысли, что освобождение людей поручено бездушным чиновникам, для которых главное - отчитаться, создать видимость работы. Им лишь бы дать команду - послать десяток-другой бессмысленных бронированных консервных банок, а нужны они или нет - это их не волнует.
Материнское сердце Людмилы Владимировны тревожно сжалось, но она вспомнила о "своем" генерале, и надежда вновь ожила.
Вокруг было много людей. Они вглядывались в темные окна безмолвного здания. Несмотря на разлитую в воздухе тревогу, Людмиле Владимировне будто стало даже легче дышать. Она ощутила себя на своем месте. Отсюда она уйдет только вместе с дочерью.
Она вспомнила мужа. Шурик так и не понял, что она ушла от него навсегда. Он пропадет без нее. Но поступить иначе она не могла. Только бесконечно жаль годы, потраченные рядом с этим никчемным человеком.
Мимо пробежали люди с микрофонами, телекамерами и осветительной аппаратурой. Это тележурналисты. Их лица светились суетливой радостью. Правильно говорят: что человеку горе, то журналисту - хлеб. Людмила Владимировна отодвинулась, даже случайно не желая их коснуться.
Она подошла к солдату, стоявшему в оцеплении. Из всех она выбрала его, с виду совсем еще мальчика. Интуиция преподавателя подсказала: он ее пропустит через оцепление. Ведь смогла как-то попасть на сцену погибшая девушка.
- Молодой человек, у меня там дочка, Ниночка, - Людмила Владимировна умоляюще сложила руки на груди. Равнодушный взгляд солдата смутил ее, и она сбилась. - Я недолго ... совсем чуть-чуть ... посмотрю только и сразу вернусь.
- Назад! - сказал солдат.
- Сынок, я ничего ... мне только посмотреть ... и сразу вернусь ...
- Товарищ капитан! - крикнул солдат. Тотчас прибежал офицер.
- Я ей одно, она другое, - пожаловался солдат. - Я ей - "нельзя", а она - "у меня там дочь" ...
Офицер устало посмотрел на Людмилу Владимировну:
- Мамаша, Вы зачем бойца провоцируете?
- Простите, у меня дочь там ... - машинально повторила Людмила Владимировна, но уже без всякой надежды.
- У меня приказ: никого не пропускать. Прикажут пропускать родственников - пропущу. А сейчас, извините, не могу. Между прочим, родственников в штабе собирают, - и офицер подробно объяснил, как пройти к штабу. Однако Людмила Владимировна и слушать не хотела, чтобы куда-то уйти.
- Я никуда не пойду.
- Да это же рядом здесь, в двух шагах - на Дубровке! Пойдемте, я вас провожу.
Офицер попытался взять Людмилу Владимировну под руку.
- Отстаньте! - крикнула она.
- Да что Вы, в самом деле! Эй, ну-ка, двое, ко мне! - скомандовал офицер. - Так, парни! Взяли бабулю ... аккуратненько ... и понесли к штабу!
Словно куклу, Людмилу Владимировну поставили на асфальт перед лестницей, ведущей в полуподвальное помещение.
- Дальше сами разберетесь, - сказал офицер и удалился вместе с солдатами.
Проходившая мимо женщина, лицо которой показалось Людмиле Владимировне знакомым, остановилась и спросила:
- Кто у вас там?
- Дочка, Ниночка, - с готовностью ответила Людмила Владимировна.
- У меня тоже дочка ... была ... убили ее!
Людмила Владимировна вспомнила - эту женщину показывали по телевизору. Ее дочь застрелили террористы.
- Я видела всё по телевизору, - побледнев, сказала Людмила Владимировна, которой происходящее показалось сном.
- Ничего, всё нормально, - буднично сказала женщина. - Пойдемте в помещение. Здесь холодно.
То, что женщина, потерявшая дочь, обращала внимание на холод, показалось Людмиле Владимировне неестественным.
Они спустились по лестнице вниз и оказались в длинном полуподвальном помещении, уставленном рядами деревянных кресел с откидными сиденьями. Людей было много. Они сидели в полной тишине с отрешенными лицами.
На небольшом возвышении за столом сидел мужчина, уронив голову на руки. На первый взгляд казалось, что он спал.
- Прежде всего, Вам нужно у него зарегистрироваться, - сказала женщина.
- А потом?
- А потом попьем кофейку.
Людмила Владимировна подошла к сцене, и мужчина тотчас поднял лицо. Это был тот самый человек с миндалевидными глазами - начальник штаба, которого Людмила Владимировна окрестила генералом.
- У вас деньги есть? - сразу спросил генерал.
- Есть, а что?
- Надо бы подкормить солдатиков из оцепления, - ответил начальник штаба, с улыбкой наблюдая, как Людмила Владимировна торопливо достает из кармана кошелек. - Оставьте себе хоть немного.
Неизвестно еще, сколько здесь придется пробыть.
- Да, да, спасибо. У меня есть еще. Скажите, как там? ...
- Работаем, - лаконично ответил генерал.
Сообщив сведения о Нине и Тобиасе, Людмила Владимировна вернулась к своей новой знакомой. Женщина протянула ей пластиковый стаканчик с дымящимся кофе.
- Горячий, пейте. Что это с Вами?
- А что?
- Вид у Вас был потерянный, а сейчас - совсем другое дело.
Вот уже неделю на окраине Москвы в здании, как две капли воды похожем на дворец культуры, в котором террористы удерживали заложников, отряд особого назначения "Альфа" отрабатывал специальную операцию.
В последний день к ним подключили группу милиционеров, проходивших переподготовку на курсах повышения квалификации в Домодедове. Главная задача "альфовцев" заключалась в непосредственном уничтожении террористов. Приданным "домодедовцам" ставилась вспомогательная задача зачистки подсобных помещений. Неразлучной троице - капитану Хлыбову, лейтенанту Санкину и лейтенанту Мерзлявкину - было поручено отработать несколько технических помещений второго этажа.
На случай всяких непредвиденных обстоятельств "альфовцы" и "домодедовцы" провели несколько учений, на которых отрабатывали взаимодействие в проникновении в зрительный зал, приемы рукопашного боя и прицельную стрельбу из положения "от живота". Роль террористов выполняли черные матерчатые манекены.
Полковник, наблюдавший за действиями сводной команды, был не доволен. Он требовал от "хлопцев", чтобы скорость перемещения и взаимодействия друг с другом была не хуже, чем у футболистов, "да не наших, а немецких или аргентинских".
- Патронов не жалеть! - внушал полковник, вышагивая перед строем загнанных спецназовцев. - При малейшем подозрении стрелять на поражение. Без разницы, кто перед тобой - бандит или гражданский: одно опасное движение рукой, туловищем, головой, глазами - поливай его свинцом без душевного трепета. После будем разбираться, кто есть кто. За всё и перед начальством, и перед Господом Богом отвечу я один. У нас приказ - чеченов в плен не брать, валить на месте! Будет молить о пощаде, умолять - бей его, гадюку, без жалости. Вы, хлопцы, должны выбросить из головы всякую ересь, типа жалости к детям, женщинам и старикам. Начнете рефлексировать - вам хана. Или в бою убьют, или после сопьетесь, с полным вывихом мозгов. Кстати, о мозгах. В бою данная часть головы должна быть выключена напрочь. Задача одна - четко фиксировать ситуацию и вовремя отдавать команды на нажатие спускового крючка. А для этого достаточно одного спинного мозга. Запомните, хлопцы: промахнуться, ошибиться вы можете, но только раз. Что будет потом, вы уже не узнаете, потому как вас самих уже не будет. А теперь повторим всё сначала. Надеть противогазы!
Среди спецназовцев раздался недовольный ропот:
- В намордниках-то зачем?
- Покурить бы, товарищ полковник!
- Говорили, противогазы американские, а на них написано "Маде ин Туркиш".
Полковник посуровел:
- Разговорчики в строю! Противогазы сделаны в Турции по американской лицензии. В этом смысле они американские. Слушать надо ухом, а не брюхом. Даю десять минут. Смирно! Вольно ... Можно оправиться, покурить.
Мерзлявкин пулей понесся в туалет. То ли от нервов, то ли от физической нагрузки желудок его пребывал в постоянной прострации. Будь его воля, Петр Иванович не слезал бы с толчка.
Выходя из кабины, он получил сильный удар по плечу. Так незаметно приблизиться и ударить мог только Альфред Санкин - здоровенный, как племенной бык, и такой же тупой.
- Альфред! Совсем охренел?! - возмутился Петр Иванович.
Довольный Санкин засмеялся:
- Обмочился? Значит, жив пока. Но погоди, не долго осталось ...
- Не каркай, и без тебя тошно.
- Я не каркаю, а дело говорю. Думаешь, я от чеченов пули жду? Нет, браток, ошибаешься.
- А от кого? - округлил глаза Петр Иванович. Мерзлявкин относился к Альфреду Санкину с опаской: никогда не угадаешь, что у него в башке и что он отмочит в следующую секунду. Лейтенант предпочитал держаться от него подальше. Но сейчас деваться некуда: им предстояла серьезная боевая операция. Впрочем, Альфред напрасно думал, что его издевательства пройдут даром. Петр Иванович только делал вид, что сносит оскорбления и обидные розыгрыши. На самом деле он всё цепко держал в памяти, а с памятью у него полный порядок. Рано или поздно наступит час, и Альфред умоется горькими слезами.
Справедливости ради нужно сказать, что после того, как у Мерзлявкина появились деньги и реальная перспектива перебраться в Москву, желание мстить кому бы то ни было, хотя бы и Альфреду Санкину, несколько притупилось. Он даже перестал болезненно реагировать на свою неблагозвучную фамилию. Выходит, прав был капитан Хлыбов, который утверждал, что деньги делают чудеса.
- От кого ждешь пулю? - спросил Петр Иванович.
Несмотря на идиотскую ухмылку, чувствовалось, что на этот раз Альфред серьезен как никогда.
- Сам подумай, - сказал он, - кто всё время гундит, что мы влипли, что нам скоро кирдык? У кого все наши бабки?
- Хлыбов! - оторопел лейтенант.
- Дошло наконец! Думается мне, что капитан нас на спецоперации кончит обоих, а денежки наши себе прикарманит.
- Да ты что, Альфред?!!
- Я печенкой чую. Ему человека шлепнуть - как два пальца об асфальт, а тут такой интерес - бабки делить не нужно. - Санкин перешел на шепот. - Сегодня случайно оборачиваюсь, а Хлыбов смотрит, как удав на кролика - веришь, нет? Меня так прямо всего и передернуло. Порешит нас кэп, точно говорю.
У Петра Иванович заныло в животе, впору вернуться в кабинку. Он ведь тоже ловил на себе взгляды Хлыбова, от которых становилось не по себе. Только он не говорил никому.
- Ну и дела! Что делать будем? - спросил Петр Иванович, судорожно сглотнув слюну.
Лейтенант обнял его за плечо и жарко зашептал в ухо:
- Как пойдем заложников освобождать, нужно Хлыбова вперед пропустить.
- Как?
- Как-как! Откуда я знаю? Придумаем что-нибудь. Главное - выбрать удобный момент ... Ты прикроешь меня.
Петр Михайлович едва заметно отшатнулся.
- Ты чего? - спросил Санкин.
- Ничего. Знаю я тебя ...
- Чего ты знаешь, конь бельгийский?
- Знаю, знаю ...
- Скажи, раз знаешь!
- После Хлыбова ты и меня - того ...
- Дебил! Хотел бы, давно грохнул. Скажешь, не было возможностей? Ночью во сне мог придушить - шейка-то у тебя вон какая тоненькая ...
Петр Иванович непроизвольно закрыл шею рукой.
- На кой черт затевать весь разговор, если бы хотел тебя убрать? - продолжал Санкин. - Шлепнул бы вместе с капитаном, и концы в воду. У меня другой интерес. И потом, без тебя мне квартиру не оформить. Ты ведь у нас - голова, писатель, е-мое!
Сказанное звучало довольно убедительно.
- Ну что, Петро Иванкович, по рукам, что ли? - проговорил Санкин, чувствуя, что придал нужное направление мыслям своего боевого товарища.
- Смотри, Мерзлявкин: сдашь - рука у меня не дрогнет ...
Нине снился сон, будто они с отцом сидят на берегу теплого моря. Вовсю жарит солнце, а отцу холодно. Нина хотела, но почему-то не могла объяснить ему, что это всего лишь сон. Нина накрыла отца маминой шалью. Но мамы рядом не было. С вопросом - "Где мама?" Нина проснулась.
Голова ее лежала на плече у Тобиаса. Открыв глаза, Нина увидела его заросшую щеку. Нина не могла прийти в себя, поверить, что ничего не изменилось, что нет ни отца, ни моря, она, по-прежнему, находится в плену у чеченцев. Она с трудом выпрямила шею, и как только это удалось, Тобиас безвольно завалился на бок. "Спит", - подумала она.
Нина посмотрела на друга так, будто видела его впервые. Странно, почему раньше она считала его не интересным и скучным человеком. Когда кончится этот кошмар, она станет относиться к нему по-другому.
Но что-то мешало Нине думать, что-то ее раздражало. Быть может, доносившийся со всех сторон кашель? Это было и прежде, но сейчас люди буквально захлебывались в кашле. Слышались хрипы и стоны.
Нина ощутила жжение в горле. Она подняла глаза к потолку. Оттуда медленно опускалось сизое облако, похожее на туман. Нина посмотрела в зал - знают ли другие об этом облаке?
Возле металлической емкости-бомбы копошилась чеченка. Она пыталась что-то сделать с бомбой. - Осторожно - взорвется! - хотела крикнуть Нина, но вырвался нечленораздельный шипяще-свистящий звук, напугавший ее саму.
Чеченка воздела руки вверх и завалилась назад: казалось, будто через спинку кресла перебросили черное покрывало.
Нина посмотрела на Тобиаса. Ее друг продолжал спать. Она хотела его разбудить, но не могла пошевелить рукой. Стало вдруг трудно дышать. Веки начали слипаться. Несколько раз Нине удалось разлепить их, но вскоре и на это не осталось сил.
Нина успокоилась. Она долго, очень долго - целую вечность - летела куда-то вниз. Когда падение прекратилось, по всему ее телу разлилось тепло, и ей сделалось так хорошо и весело, как не было хорошо и весело никогда в жизни ...
Брезентовый полог сдвинулся в сторону, и в образовавшейся щели показалась седая голова полковника.
- Ну, хлопцы, с Богом! Концерт начинается! - проговорил он.
Одним движением откинув брезент и борт, из автомобиля как горох посыпались бойцы спецназа. В полной боевой экипировке они были похожи на инопланетян. Полковник хлопал их по спинам и плечам, давал последние указания:
- Работать в противогазах! Пленных не брать! Думать меньше, двигаться быстрее, отрабатывать цели до конца. Бить всё, что движется. Удачи всем!
Короткими перебежками спецназовцы сосредоточились у главного входа. По команде надев противогазы, они пошли на штурм. Оказавшись внутри, часть бойцов кинулась к дверям, ведущим в зрительный зал. И вскоре оттуда послышалась глухая стрельба спецназовских "бесшумников".
Другая группа побежала в направлении лестницы, ведшей на второй этаж. Неожиданно один из них упал. Бежавший следом боец склонился и прогнусавил через противогаз:
- Чего разлегся, мать твою?!
- Нога... - прохрипел боец.
- Вставай, сволочь! Филонить вздумал!
- Товарищ капитан, я ничего, я мигом ...
Лейтенант Санкин (а это был он) поднялся и, припадая на правую ногу, побежал, держась уже позади всех.
Перед тройкой капитана Хлыбова стояла боевая задача зачистить от чеченцев технические помещения второго этажа. Для этого предстояло преодолеть фойе и метров сорок коридора. Лейтенант Мерзлявкин вел себя очень странно: он бежал зигзагами, от стены к стене, высоко поднимая ноги и изгибаясь корпусом влево-вправо, вперед-назад. Его легко обогнал Санкин со своей больной ногой.
У первой двери капитан остановился. Он оглянулся, не дожидаясь товарищей, рванул дверь на себя и скрылся в помещении. Следом за ним туда влетел лейтенант Санкин. И через некоторое время, не сразу вписавшись в дверной проем, в комнату ввалился лейтенант Мерзлявкин.