Лучше всех прыгнул Борис. Этот прямо-таки покорил всех непринужденностью, веселостью, если так можно выразиться, своего прыжка. Именно веселостью! Он легко подошел к люку самолета, засмеялся, бросил какую-то шутку товарищам и спокойно шагнул за борт. А как он управлял своим телом при свободном падении! Инструктор не смог удержаться от похвалы, и на его дубленом высотными ветрами лице впервые появилась улыбка. На земле он сказал Валерию, указывая на стоявшего неподалеку Бориса:
— Вот как надо прыгать! Учитесь.
— Ему по штату положено тон задавать — он партийный человек, — не растерялся Валерий.
Инструктор продолжал требовать. Нередко слышался его зычный, разгоряченный голос:
— Все будете прыгать вот так же, как Борис. И сами еще попросите дать вам дополнительные прыжки.
Пока таких просьб не было. Группа проводила недели на отдаленном степном аэродроме. Запыленные, в пропотевших комбинезонах, летчики по нескольку раз в день поднимались на высоту и падали навстречу земле. Прыгали не только над степью. Хорошо успевающим инструктор разрешил прыжки в воду, где отрабатывалось умение приводняться. Это не простое дело. Нужно научиться за несколько метров до воды отстегнуть карабины лямок, освободиться от купола, а затем с головой уйти в пучину. Конечно, при полной амуниции это далеко не то же самое, что происходит во время прыжка с вышки в бассейне. Однако и через эту «купель» успешно прошла вся группа. И выходили из нее, словно очередной раз отмытые от пыли робости. Потом уже летчики легко шли на каждый очередной прыжок и приземлялись точно в заданном кругу.
На степном аэродроме группе пришлось побывать не один раз. Однажды летчики прибыли сюда в то время, когда уже спал летний зной и вместо жарких суховеев на них дохнули мокрые, осенние ветры. Ночи стояли темные, дождливые. Собственно, темень и нужна была. Группа готовилась к ночным прыжкам. Мешала плохая погода. Часто по ночам инструктор выходил из аэродромного домика и нетерпеливо ждал, когда же наконец, утихнет ветер и прекратится дождь.
Долгими осенними вечерами ребята вспоминали родные места, училище, полки. Но больше всего любили слушать инструктора. Николай Константинович оказался интересным рассказчиком. А поведать ему было о чем. Он знал множество самых невероятных историй из жизни парашютистов. Сам был очевидцем и участником больших событий в советской авиации. Летчики, считавшие и себя в какой-то мере знатоками истории покорения пятого океана, узнали от него много нового.
У кого не захватит дух от одной мысли, как известный парашютист Наби Аминтаев покидал самолет без кислородного прибора на восьмикилометровой высоте или как совершал прыжок Василий Романюк, когда высотомер показывал более 13 тысяч метров. Нужна стальная выдержка, чтобы окунуться на такой высоте в ледяную, пятидесятиградусную воздушную ванну. Ни один человек до него не видел нашу планету с такой высоты из-под купола парашюта! А чего стоит рассказ о том, как известный летчик-испытатель Герой Советского Союза Сергей Анохин в тяжелейших условиях совершил неподражаемый по мастерству и смелости прыжок с развалившегося в воздухе планера!
Живо представилась летчикам и картина спортивного торжества на киевском стадионе «Динамо», куда приземлился парашютист Остряков, отделившийся от самолета на высоте всего лишь 80 метров.
Инструктор увлеченно рассказывал и о своих собственных прыжках. Каких только не было здесь «чудес»! Прыжки со штопорящих машин, прыжки со скоростных самолетов, участие в союзных, европейских и мировых соревнованиях вместе с виднейшими мастерами парашютного спорта.
Рассказал инструктор и о мужественном эксперименте парашютиста Харахонова, который, покинув самолет на высоте трех тысяч метров, сначала планировал на специальных крыльях, а на подходе к земле сбросил их, раскрыл парашют и как нельзя лучше приземлился…
Все слушали эти волнующие рассказы и еще больше загорались романтикой свободного падения. Теперь уже не надо было приглашать, приказывать — слушатели сами все делали с охотой, с неподдельным задором, с настоящим вдохновением. Пристрастились они к парашютным прыжкам потому, что уже по-настоящему испытали и первые трудности, и одержали первые победы.
В одном из прыжков Алексей — наш самодеятельный художник — попал в штопор. Парня сильно закрутило. Казалось, не справится с головокружительным вращением. Первая попытка остановить штопор и начать управлять телом, как учил инструктор, оказалась тщетной. При втором энергичном выбросе рук и ног в стороны вращение прекратилось. Раскачиваясь под куполом, парашютист громко запел от нахлынувших чувств…
То же повторилось и с Германом Титовым. Он тоже сумел укротить бешеную силу штопора.
Однажды в три часа ночи группу поднял сигнал срочного сбора. Наконец-то ветер стих. Ночь выдалась звездная, тихая. Ребята волновались. Но это уже было не тревожное беспокойство новичков. Волновались примерно так же, как когда-то перед первым долгожданным полетом в училище.
Если не так просто было шагнуть за борт днем, когда внизу видна далекая земля, то еще сложнее сделать это ночью, когда надо броситься в неизвестность. И все же ночные прыжки космонавты провели более уверенно и стойко, чем первые, дневные. Видно, окрепли нервы. Эмоции, как говорил врач Алексей Александрович, приобрели устойчивый стенический характер.
Если ты коммунист
Вскоре после того, как оформилась группа, состоялось партийное собрание. Первое собрание коммунистов-космонавтов и их руководителей, учителей, врачей, инженеров, материально-технических работников. Собрались в большинстве люди молодые. Оказалось, что многие ранее избирались в состав партийного бюро, а один из летчиков — Павел Романович прежде был секретарем парторганизации эскадрильи. Среднего роста, плотно сбитый, с добрым открытым лицом капитан Романыч, как называли его попросту, прошел нелегкую трудовую жизнь. Он отличался веселым нравом, слыл незаменимым песенником. Летчики — народ, умеющий быстро ориентироваться в обстановке и людях, — сразу оценили Павла Романовича и единодушно избрали его секретарем своей партийной организации.
На первом же собрании пошел разговор о выполнении предстоящей программы подготовки. Выступали представители Главного штаба ВВС, медики, ученые, инженеры. Потом — слушатели.
Честно говоря, мы несколько беспокоились, хорошо ли пройдет первое собрание, не отсидятся ли новички стеснительными молчунами. Но этого не случилось. Летчики вели себя как равноправные члены партийного коллектива.
Хлопот навалилось сразу очень много. Надо было одновременно приступить к организации многих направлений работы, к составлению многочисленных планов и расписаний. Требовалось все учесть, предусмотреть до мелочей. Успех зависел от того, как каждый работник возьмется за свою так называемую черновую работу. Первыми, кто помог уплотнить, казалось, сжатый до предела распорядок рабочего дня, были коммунисты. Они увлекали личным примером весь коллектив. Ничего друг от друга не таили. Живя по соседству, открывали, как поется в песне, настежь окна и сердца. В свободное, внеслужебное время ходили в гости, поздравляли с праздниками, с прибавлением семьи, не забывали заболевших — приносили им подарки, сообщали приятные новости.
Захворал однажды и я. Скрутило — головы не поднять. Лежу в постели, а мысли там — на службе: все ли порядке? Звонок. Жена открывает дверь. На пороге — группа слушателей. Веселые, шутят:
— Поменялись с медициной ролями — пришли диагноз командиру ставить.
Очень меня тронул и обрадовал неожиданный визит. У ребят дел по горло, а вот нашли время заглянуть. Мне бы их усадить поближе: хочется узнать, как идут занятия, тренировки, что нового?.. Да не могу. Говорю:
— Не подходите близко — у меня какой-то особенно вредный грипп.
— Мы антигриппозные, — смеются гости.
Пробыли они у меня недолго, но принесли что-то особенно благотворное. Во всяком случае я сразу же почувствовал себя несравненно лучше.
Потом пришла Валя Гагарина — наш молодой медик-лаборант. Она взяла кровь на анализ, принесла всевозможных снадобий. Дело быстро пошло на поправку.
С первого же дня пребывания на новом месте службы на вооружение было взято испытанное оружие — критика. Не помню, кто именно из летчиков предложил:
— Давайте, товарищи, сразу договоримся — принимать критику как должное. Она, конечно, не очень приятная штука, вроде хины. Но средство надежное. Принимать его «заболевшим» придется, как правило, принудительно.
Алексей попытался было смягчить предложение:
— Критика между товарищами должна быть доброжелательной. Надо так критиковать, чтобы не обижать человека…
— Скажи еще, что критика должна вызывать у провинившегося удовольствие, — бросил кто-то.
В общем «хина» без промедления была пущена в ход. Должен признаться, что прежде всего принять ее изрядную дозу пришлось нам, руководителям.
Случилось так, что произошли у нас некоторые неполадки с тренировками на центрифуге. Были на то и объективные, и субъективные причины. Надо было экстренно исправлять положение. Первыми забили тревогу коммунисты. Вначале на заседании бюро, а потом на партийном собрании они дали решительный отпор тем, кто был виновен в неполадках и высказывал неправильные взгляды на эти тренировки. Пришлось принимать «хину» и ответственным за тренировки — Владимиру Васильевичу и Григорию Федуловичу. Оба они добросовестные работники, но на первых порах не учли некоторых особенностей работы, — а это и привело к ряду неполадок в тренировках на центрифуге.
Кое-кому из своей среды летчики указали на недостаточно серьезное и малостарательное отношение к тренировкам и занятиям. На одном из партийных собраний поднялся Павел:
— Товарищи, что же это получается? Люди мы серьезные, сознательные, беспредельно любим свое дело, на все идем по доброй воле, а то и дело приходится нам напоминания различные делать… Вот Алексей. Тяга у него к искусству. Рисует он хорошо. Но армейскую форму одежды нельзя нарушать даже художнику… Или взять Гагарина. Вчера вечером преподаватель читает лекцию, а он сидит с приятелем чуть ли не в обнимку… Того и жди, что кто-либо станет на занятиях вести «морской бой»… Подмечая недостатки других и требуя от всех лучшего отношения к нашему общему делу, давайте, друзья, стараться быть во всем образцовыми. Стараться быть примером дисциплинированности, организованности, сознательности. Надо самим за себя серьезно взяться.
Павла поддержали другие.
Получил по заслугам и Титов. У него появилась было личная точка зрения на тренировочный бег… Он считал, что бег — лишенная смысла затея, и потому относился к нему без энтузиазма. Другие попали под огонь критики за нарушения распорядка дня и «мелкие» провинности.
Но не только на собраниях кипели страсти. Чаще случалось так, что группа не ждала плановых заседаний. Горячие, по-настоящему партийные разговоры той дело возникали в перерывах между занятиями, по пути в столовую или на спортплощадку, в автобусе, отправлявшемся куда-нибудь на завод или в институт. Говорили прямо, честно.
Как-то с космонавтами, отправлявшимися в автобусе ка очередные тренировки, ехал ведущий врач, член партбюро — Андрей Викторович. Гагарин подсел поближе к нему и предложил:
— А не провести ли нам летучее партийное собрание, Андрей Викторович?
— Какое-такое собрание в дороге? — переспросил тот.
— Можно и не в дороге. Давайте после занятий останемся всей группой и обсудим…
— А что обсуждать? — спрашивал член партбюро.
— Да вот, стал известен досадный случай невнимательности к человеку.
И Юрий объяснил. К одному нашему сотруднику, очень скромному и трудолюбивому, несправедливо отнеслись хозяйственники. Все это осталось никому не известным. Космонавты узнали об этом и решили исправить ошибку, помочь товарищу по работе.
Андрей Викторович возьми да и скажи:
— Я думаю с этим делом мы без собрания, и так разберемся…
— Как так «я думаю без собрания разберемся»?! — в один голос воскликнули ребята. — А как же мы собираемся проводить воспитание наших коммунистов? На одних призывах или на конкретных примерах? Сегодня этот случай, завтра может произойти другой.
Собрание-таки состоялось. Правда восторжествовала, и кое-кто «намотал себе на ус» этот урок.
Судьба товарища
Доктор был в восторге от своих «пациентов». Помню, возвратившись с аэродрома, он рассказывал:
— За свою жизнь я многое перевидал, перечувствовал. Воевал на Халхин-Голе, служил под началом знаменитого Полбина. Вместе с полком дошел до Берлина. Мужественные люди у нас служили. И все же не могу не восхищаться нашими будущими космонавтами. Нет, они пока не совершили ничего героического. Но посмотрите, с каким оптимизмом они трудятся! Жара. Дождь. Темнота. А они шагают на все занятия, будто на прогулку. Веселые, бодрые и, честное слово, по-настоящему красивые. Все ведь — как на подбор. А самочувствие-то какое?! Пульс и дыхание образцовые и до прыжков, и во время падения, и после.
Довольна своими «подопечными» и старший лаборант Вера Ивановна. Она перед прыжками и после них регистрировала электрофизиологические показатели.
— Я и без приборов видела, что переносят ребята эту тренировку превосходно, — говорила она после.
У летчиков были хорошие, товарищеские отношения с Верой Ивановной. Они посвящали ее в свои несложные житейские дела, считались с ее мнением. Она же в свою очередь заботилась о космонавтах. Следила, чтобы отдыхали как следует, вовремя питались, старалась поддерживать у них хорошее настроение.
Парашютные прыжки еще больше сблизили, сдружили группу. Все стали внимательнее относиться друг к другу. Выражалось это своеобразно: особенно заботливо помогали друг другу застегнуть парашютные лямки или предлагали свои «более удобные» летные куртки…
По-своему заботился о ребятах инструктор. Делал он это, правда, без восторгов, но с добродушной строгостью и по-прежнему взыскивал за малейшую неточность.
Кто-то из космонавтов заметил трогательную деталь, когда инструктор сам готовился к прыжку, он был совершенно спокоен. Но когда готовил к прыжкам других — волновался.
Группа быстро осваивала программу. Случилось, что немного захворал один из космонавтов — Григорий. Врачи решили временно отстранить его от прыжков. Куда там! Упрашивал и инструктора и врачей не «резать» его.
— Я же здоров, — уверял он. — Я не могу отстать от товарищей… Дайте допрыгать.
Все же Григорию пришлось лечь в лазарет, «Выручила» его погода — полил дождь. Группа осталась в общежитии.
Григорий с небывалым послушанием лечился. Редко встречался столь примерный и старательный пациент. И надо было видеть, с какой радостью он собирался на прыжки, когда лечение было закончено и его выписали из лазарета.
— Ну, — улыбаясь, однажды спросил инструктор. — Интересно прыгать?
— Очень интересно, — хором отвечали ученики.
— Все. Программа выполнена. Прыжки закончены, — объявил инструктор.
— Как? Совсем? — не поняли ребята.
— Пока да. Летим домой.
Летчики все тут же стали Доказывать, что каждому из них необходимо для закрепления опыта сделать хотя бы еще по одному прыжку.
В тот день в боевом листке «Жизнь на старте» появился дружеский шарж под названием: «Невиданное в авиации». Алексей нарисовал инструктора в величественной позе. На коленях перед ним стоят космонавты и упрашивают разрешить им сделать хотя бы по одному парашютному прыжку. Лаконичная подпись гласила: «И пали ниц у ног десантного владыки». Всем очень понравилась эта шутка. Весело было в гостинице. Теперь, когда работа успешно была — закончена, больше всех смеялся инструктор. Он не без удовольствия припомнил:
— Я же вам говорил?.. Попросите еще…
Группа отправилась на дальнюю прогулку. Побывали в городе Саратове. Долго стояли у памятника Чернышевскому. Космонавты хотя и молчали, но чувствовалось, что каждый из них думал об одном и том же — о мятежной жизни великого демократа и его единомышленников, о тех, кто завидовал внукам и правнукам своим, которым доведется видеть Россию в наши дни.