Василий пронизывал Наташу взглядом, она чувствовала, что он смотрит на нее с надеждой, но от неожиданности даже не могла понять, чего он хочет от нее, и молчала.
- И спивается-то она по моей вине, - Вася судорожно обхватил голову руками. - Что там у них будет?
Он ждал, что Наталья поможет ему, поддержит хоть словом. Но она молчала.
- Слушай, ну что ты за человек такой? - Вдруг закричал он. - Ты сухарь, что ль? Или я тебя совсем нисколько не волную? В конце концов, как ты со мной живешь, если так?!
Наташа испугалась. Вася никогда с ней не говорил так.
- Вась, что ты, - только и смогла прошептать она.
- Гнида я - вот что! - Процедил он. - Ты мне скажи, Наташ, тебе от меня не противно?
- Нет.
- А мне противно.
Наташа заплакала.
- Не плачь. Ни в чем ты не виновата. Нет, конечно. Я же сам. Мне захотелось, я и ушел.
- Ты обратно, что ли хочешь? - Спросила Наташа.
- Нет, родная, что ты! - Вася подошел к Наташе и опустился перед ней на колени. - Ты прости меня! Только не плачь!
Потом ему вдруг почему-то не захотелось утешать Наташу. Он поднялся и вышел на крыльцо.
На улице еще ярко светило солнце, но после жаркого тихого дня, поднялся ветер, и из-за горизонта, со стороны Прямухино на деревню надвигалась темная, почти черная огромная туча. Оттуда доносились долгие, томительные раскаты грома.
Василий любил грозу. Он уселся на крыльце и закурил. Между тем, тьма постепенно окутывала деревню, поглотив уже солнце. Нарушали мрак лишь частые проблески молний. По крыше зашуршал усиливающийся дождик.
На крыльцо вышла Наталья. Она поежилась и, не решаясь уйти обратно в дом, ожидая чего-то, смотрела на Васю.
- Гроза будет. - Сказала она.
- Люблю грозу, - тихо ответил Вася. - Посиди со мной.
Но его последние слова утонули в мощном раскате грома. Задрожали мокрые стекла, в которые ветер бросался уже крупными охапками дождя.
Наташа ойкнула и скрылась в доме. Василий остался один и, забыв о сигарете, наблюдал, как мучительно долго гроза висела над деревней. Сиренево-белые вспышки молний слепили, оглушающие раскаты грома почти не смолкали, догоняя друг друга, перекатываясь из края в край.
Дождь лил, не переставая, вода обрывалась с крыши целыми потоками, казалось, что вот-вот от ее напора лопнут стекла, и в дом ворвутся эти потоки и опьяняющий, ни с чем несравнимый аромат грозы. Когда стихал ветер, дождь шел ровный, прямой, острыми иглами впиваясь в землю. Но вот снова поднимался ветер и лупил по стеклам крупными горошинами, пытался сорвать молодые листочки с деревьев и мощные крыши с домов.
Но постепенно раскаты грома раздавались все дальше, дождь стихал, и тьма отступала. Уже совсем скоро засияло солнышко, и только примятая мокрая трава да лужи на дорогах напоминали об отбушевавшей стихии. А Василий еще долго сидел на крыльце.
Ночью гроза возвратилась. Молнии были так ослепительны, что можно было при них рассмотреть трещины на потолке. Гроза успокоилась только с рассветом.
ГЛАВА 3
Утром Дарья отправилась в Прямухино, что было в часе ходьбы от Богданово. Она намеревалась посетить прямухинское кладбище, да зайти по делам в само село.
Кладбище – это летопись окрестных деревень. Здесь лежат богдановские, там – прямухинские, еще подальше – место скорби коростовских, и так – по всем деревням. Ограды здесь, как правило, большие, и не ограды даже, а палисадники – хоронили родственников рядом, семьи постепенно переселялись сюда, и вот уже целый дом, в котором уживаются деды, внуки, зятья. А рядом – соседи. Жили рядом, дружили, ссорились; теперь все примирились, лежат рядом, соседствуют, как при жизни. Вот они тихие пристанища, домики под елочками. Вот он покой для больших и малых, первых и последних, добрых и злобных, спокойных и мятежных. Отвоевали, отрадовались, отмучились, отжили все, всех уравняла смерть, все лежат теперь успокоенные за деревянными и чугунными оградами, под плитами и крестами. А вот одинокий холмик – ни креста, ни оградки. Зарос мхом и крапивой – сразу понятно, что под холмиком этим упокоилось одиночество – некому креста поставить, цветочка положить, помолиться. А ведь и там - чья-то жизнь, судьба, слезы, радости, мечты, надежды, разочарования. Все скрыла холодная земля, и никто не вспомнит, а не зря ли была прожита та жизнь? Тихо, и только кукушка плачет о ком-то, да соловьи «Вечную память» поют…
Дарья посидела немного у родных могилок, помолившись, вышла с кладбища и направилась в Прямухино. Для этого ей нужно было преодолеть крутую гору, венчал которую величественный Троицкий храм – по сути единственный, что сохранилось в Прямухино от прежних его владельцев Бакуниных и их славного века. Храм этот претерпел на себе судьбу России: построенный в XIX веке, в безбожном двадцатом был разграблен, суждено ему было вмещать в себе и бакунинские останки, и сырзавод, и клуб; быть восстановленным в конце века батюшкой-энтузиастом и теперь оказаться сиротой после страшной и необъяснимой смерти настоятеля и всей его семьи.
Уже выходя с почты, Даша стала свидетельницей отвратительной сцены. К почте приближалась троица: сестра Мишки Поспелова Светка, сожитель Васиной жены Алексей и сама Ира. Женщины были в легком подпитии, тогда как Алексей вообще еле держался на ногах. Ира грязно и зло на всю улицу поносила Светку, та лишь усмехалась да подшучивала.
- Ишь ты… Ирка-то опять Леху со Светкой застукала, - усмехнулась вышедшая на шум почтальонша Маринка.
- Давай-давай! - Подзадоривала Светка Иру. - Проорись, прочисть горло свое поганое!
- Ах ты!
Собравшиеся уже на это действо ахнули - Ирка вцепилась Свете в волосы. Последняя взвыла и вцепилась в волосы Ире. Леха между тем спокойно искал себе место, где бы приземлиться. Он, видимо, уже привык к подобным сценам. Некоторые из зрителей засмеялись. Наконец, Светка вырвалась от Ирки и подскочила к сидящему Лехе.
- Давай, вставай, чего заседаешь? – начала поднимать она его.
Между тем Ирка что-то искала на обочине. Свидетели ахнули во второй раз и метнулись в сторону – Ирка подняла оброненный ею нож. Светка вовремя увидела это и убежала.
- Сволочи! Уроды! – кричала Ирка, двигаясь на Леху.
- Ой, держите ее! – закричал кто-то.
- Ты чего орешь, стерва? – еще громче заорал Лешка.
- Сволочи! Ненавижу! Вот тебе! – в этот момент Ирка подбежала к Лехе и, взмахнув ножом, полоснула его по лицу.
В толпе закричали, Леха заревел медведем и завертелся на месте, зажимая кровавую щеку руками, Ирка бросила нож и, развернувшись, пошла прочь. Никто ее не останавливал, все уже кинулись к Лехе, который грозился убить Ирку.
Когда Ира проходила мимо Даши, та, наконец, увидела, как изменилась Васина жена. Лицо ее было опухшее, почерневшее, губа разбита, волосы грязные, слипшиеся, одета она была соответственно, была босиком, а руки были также грязны, как и ноги. Она заметила Дашин взгляд и, зло посмотрев на нее, прошипела: «Чего смотришь?». Даша отвела глаза и пошла прочь.
Уже на выходе из Прямухино ее догнала прятавшаяся где-то Светка и пошла рядом. Даша украдкой поглядывала на нее. Светка была года на три младше брата Мишки, а до сих пор была как подросток. Угловатая, худая, с длинными руками, редкими волосами, тонкими чертами лица – в ней всей был какой-то излом, надорванность. Маленькие черные глаза хитро поглядывали на Дашу. Светка давно прославилась склочным характером да репутацией гулящей.
- Вот стерва, а? - Процедила Светка, имея ввиду Ирку.
Даша только, молча, покосилась на Свету, которая, хоть и была нетрезвая, но выглядела намного лучше и чище Ирки.
- Ты в Богданово? - Наконец спросила Дарья.
- Да, пойду домой.
Это значило, что идти придется вместе.
- Ирка – слабачка, - заговорила Светка, - Она мужиков удержать не может. Дура. Надо было сразу Ваське хвост накрутить, а то скисла, вот он ее и бросил с дитем. И потом сидела у окошка, слышь, Дарь, ждала, что вернется.
- А что надо было делать?
- А сгнобить Наташку, и дело с концом. Народ бы поддержал ее, Наташку тута терпеть не могут. И Васька б ее был.
Даша промолчала.
- Ирка дура! Вот Маринка – другое дело. Она, слышь, Дарька, с братцем моим живет, слышь? - Светка непременно хотела узнать реакцию Даши.
- Да пусть живет, - искренне ответила Даша.
- Слушай, удивляюсь я с тебя, - весело проговорила Светка. - К тебе мужик столько лет таскается, а ты.
- Что я?
- Ни-че-го. - По слогам сказала Светка. - Ты ж старая дева. Говорят, ты любишь кого-то больно сильно, вот у тебя сердце-то и высохло, ты Мишку-то и отправляешь.
- Глупо. - Сказала Даша.
- Не, правда, - заговорчески произнесла Светка. – Так не бывает. Такая баба – и никого.
- Значит, бывает. – Даша злилась. – Чего всех по себе мерить-то?
- Дарька, - зашептала Светка. – Любишь кого, а? Дачника, что ль?
- Светка, не лезь! – психанула Дашка. – С ума ты, что ль спятила? Не надо мне никто, вот и живу одна! Какие тут мужики, пьянь почти одна!
- Точно! – воскликнула Светка. – Значит, из дачников!
- Свет, ты дура, что ль? – искренне поинтересовалась Даша. – Отстань, а?
- Не, а я чего? Все так думают! Не бывает так!
ГЛАВА 4
Фраза, произнесенная Василием: «Там моя жена», не давала Наталье покоя. Формально выходило, что Вася прав, Ира была его женой, они не разводились. Но что мучило Наталью, так это ее собственное положение. Кто же тогда она Васе?
Ее мучило еще и то, что приходилось жить в деревне, работать на ферме, и при этом жить с человеком, которого она не понимала и не любила, а бросить его ей не позволяла совесть, да еще, пожалуй, самолюбие. Смутно догадываясь, что Василий больше не в ее власти, что ее холодность охладила и его, Наталья почувствовала себя неуютно. Она предавалась бесплодным мечтам, чтобы не думать об этом. Фантазия уносила ее в большие города, к красивым богатым мужчинам, ей рисовались невероятно благоустроенная квартира и свобода от деревенских сплетен.
В таком состоянии выходя с фермы, она столкнулась с Ириной. Последняя, очевидно, затем и пришла, чтобы поговорить с Натальей. Ирина теперь выглядела получше, чем два дня назад, когда ее видела в Прямухино Дарья, она и одета была получше, и собою была почище, но лицо ее выдавало пьющую женщину.
Наталья остановилась как вкопанная и уставилась на Ирину.
- Ну, здравствуй. – Проговорила тихо Ирина, спокойно разглядывая Наталью.
Все, кто были на ферме, высыпали на улицу и, затаив дыхание, следили за женщинами, предвкушая интересную сцену.
- Ты меня не бойся, - криво усмехнулась Ирина, - Я говорить пришла.
- Да я не боюсь. – Соврала Наталья.
Ирина быстро посмотрела на свидетелей и снова уставилась на Наташу.
- Пойдем, отойдем, народу многовато. – Скороговоркой произнесла Ира.
- Говори, зачем ты пришла? – спросила Наташа. – Здесь говори…
- Отойдем, прошу. – Ира старалась успокоить дрожь. – Говорю же, только поговорить.
- Вот и говори, – почти шепотом повторила Наталья.
- Ладно, - Ирина снова обвела всех взглядом и потупилась. – Отпусти Ваську…
- Что?
- Ваську отпусти, сын же у нас. Будь ты человеком, не губи.
- Он сам уходил, сам пусть и вернется. – Наталья вдруг успокоилась, и смело посмотрела на Ирину. – Поговорила? Все, или еще что?
- Он же тебя сам не бросит! Отпусти! Уезжай в город! Что он тебе!
- Это уж мне решать, куда уезжать, – жестко произнесла Наталья. – Пока мне и здесь неплохо.
Ира вдруг всхлипнула и, закрыв лицо руками, пробормотала: «Я не могу без него!».
Наташа усмехнулась. В ней открылась какая-то жестокость и сейчас мучения Ирины даже доставляли ей удовольствие. Она мстила за себя.
- Будь человеком! Оставь его! – Рыдала Ирина.
Все молча, в оцепенении наблюдали эту картину. Вдруг Ирина в отчаянии упала на колени. Наталья сделала шаг назад и оглянулась в недоумении.
- Отпусти Василия! – Почти кричала Ира. – На коленях прошу!
- Он не вернется к тебе, даже если я его брошу, – зло проговорила Наталья. Потом ей будет стыдно, но сейчас она гордилась собой.
- Какая же ты стерва! – тихо сказала Ира, перестав рыдать.
Все, включая Наталью, стали расходиться. Ирина продолжала стоять на коленях.
- Во Васька кашу заварил! – сказал кто-то. А кто-то тихо утирал слезы.
* * *
Естественно, Вася узнал о происшедшем сразу. Поэтому вечером, подходя к дому, он не знал, чего ему ожидать. На душе у него кошки скребли, тем более что в сложившейся ситуации он считал виноватым только себя.
Наташа была спокойна. Она резала что-то на кухне, стоя спиной к Василию, не оборачиваясь к нему.
- Как дела? - Спросил он.
- Нормально.
Вася не знал, как начать разговор. Он подошел к умывальнику и стал мыть руки, тщательно, долго, как будто от этого зависела его дальнейшая жизнь. Наконец, бряцанье умывальника надоело Наталье.
- Хватит полоскаться, мне нож надо помыть. – Она повернулась и, наконец, посмотрела на него.
Вася оперся руками на раковину и посмотрел Наташе в глаза.
- Ты спокойная какая, - наконец проговорил Василий.
- А с чего бы мне не быть спокойной? - Спросила Наталья.
Они стояли, разделенные умывальником, и казалось, что только эта преграда мешает им подраться.
- Зачем ты так, - заговорил Вася. - Зачем ты так жестоко. Она ведь ничего не сделала тебе. Ты поставь себя на ее место.
Наталья сразу же поняла, что Вася говорит об Ирине.
- На ее место? - Переспросила она, приподняв правую бровь. – Я же не жена, как же я могу быть на ее месте? Это ты вчера сказал, что там твоя жена. Что же я тогда тут с тобой? И вообще кто я тебе? Знакомая?
- Наташа, - Вася покачал головой. – Я не прав. Я кругом не прав. Ты знаешь сама, с Ирой у меня все кончено. Но зачем же ее добивать?
- Иди, утешь ее! – Наташа психанула и, бросив нож в раковину, выбежала из кухни. Но тут же вернулась.
- Знаешь что! – Закричала она. – Ты только о себе думаешь! Какой ты несчастненький, как ты поступил. А то, что я живу, как я живу, ты даже не думаешь! Ты думаешь о том, что ты бросил семью, а о том, что у меня семьи нет вообще, кто подумает? Живу в этой деревне, не пойми кто тебе, людям в глаза стыдно смотреть! Тебе и не представить даже, что я бросила в Твери! Ради чего? Ради этой нищеты? У меня высшее образование – зачем? Чтобы вламывать на ферме за гроши? Что это за любовь у тебя такая необыкновенная, что ты обо мне совсем не думаешь? Меня достало все! Коровы, куры, грязь, галоши, печка эта! Все меня достало! Поговорить не с кем! Меня сегодня, между прочим, опозорила твоя Ирка! А ты мне претензии предъявляешь! Жестоко поступила! Да мне наплевать, как я поступила! Меня достало все!
Все это время Вася так и стоял, облокотившись на раковину, не поворачивая головы.
- Что ж ты не бросишь? - Тихо спросил он.
- Что не брошу?
- Меня. - Вася наконец посмотрел на Наташу.
- Ах, вон оно как, - она презрительно усмехнулась. – Значит такая любовь? Я, значит, такой, как есть, прими меня такого и будь рада, а если что-то не устраивает, проваливай, но я меняться не буду и вообще для тебя ничего не сделаю? Такая любовь? Чужими руками жар загребать хочешь, Вася! Чтобы потом говорить, что « я ради нее семью бросил, а она …».