Annotation
Анастасия Дмитриева
*лунный свет*
ЧЕРНЫЙ ПЛЕС
книга о настоящем
(из цикла «ПРЯМУХИНСКИЙ ПОВОРОТ»)
…Во сне я вижу почти всегда одно и то же – желтую мутную воду с частицами песка, от невозможности сделать вдох охватывает паника, пытаясь вынырнуть, вскидываю руки, и просыпаюсь… Это утомительное, ужасное выныривание стало моей фобией, навязчивой идеей… Но, кажется, без него я перестану существовать…
Часть первая.
… Ксения сидела на берегу Осуги, вырывала травинки по одной и бросала их в реку. Большинство из них до реки не долетало, но сейчас для нее был важен процесс их выдергивания. Это была детская привычка – нервничая, она или выдергивала травинки из земли, или, если травы вокруг не наблюдалось – отрывала маленькие клочки от какой-нибудь бумажки. Например, во время защиты своего диплома она растерзала, таким образом, все свое защитное слово (а это никак не меньше четырех листов), черновики, и почти весь блокнотик, зачем-то увязавшийся на свою голову за ней на кафедру.
Вспомнив защиту диплома, Ксения горько усмехнулась. Горько – потому, что это было давно, и потому что все, что было после, казалось ошибкой. Как можно было так бездумно принимать решения, которые коверкали жизнь, а заодно и судьбы близких людей? Может быть, ошибка была сделана раньше? Когда же тогда? Ксения вопросительно посмотрела на небо. Тот, кто скрывается за облаками, точно знает, когда она повернула не туда. Когда жизнь дала трещину и начала разваливаться на маленькие жалкие кусочки. Может быть все пошло кувырком, когда она вышла замуж за нелюбимого человека? Или когда не смогла сохранить семью? Пять лет они прожили с Виктором в браке, но остались чужими людьми. Ксения откровенно его не любила, Витя тоже быстро охладел, поэтому вполне закономерно, что скоро стал изменять с ее же подругой. Банально, а потому обидно. Ксюша развелась без сожаления. Тем более что все пять лет мучилась вопросом о том, считается ли предательством любить другого человека, не мужа.
Но на самом деле Ксения знала, когда все движение жизни совершило крутой поворот. Когда она влюбилась в брата друга. Так часто бывает - сидишь с ним в одной песочнице, потом из нее вырастаешь, и где-нибудь на уровне выпускного класса влюбляешься. Так и было - после выпускного Ксения еще пол-лета поступала в универ. А, когда увидела свою фамилию в списках зачисленных, приехала к бабушке в деревню, где до этого проводила все каникулы. А друг ее, Илюха, между тем утопал в армию, почему она и столкнулась с его братом. Конечно, раньше она его знала, но как-то не замечала. А вот тем летом, когда душа и тело рвались к переменам, любви, потрясениям, страстям, навстречу этим порывам вышел Никита и заполнил собой единственный пробел в жизни удачливой отличницы - отсутствие рыцаря сердца, с которым так и не смогла сблизиться из-за отсутствия опыта флирта.
Потрясения студенческой жизни вопреки ожиданиям не стерли в памяти образ рыцаря, хоть Ксюша и пользовалась усиленным вниманием противоположного пола. Что же, чем меньше мы мужчину любим, тем проще ему за нас зацепится. Так рассуждала Ксения. И набиралась опыта, чтобы через год завоевать Никиту. Но именно в это лето с собой в деревню она прихватила двоюродную сестру Олесю, которая зачем-то влюбилась в Никиту. Ксения вздохнула пару раз, предупредила на всякий случай сестренку, что он ей тоже нравится, они пошутили, что никитомания у них оказалась семейной болезнью, и еще, кажется, что-то вроде того, что на безрыбье и пескарь - рыба, и обе робко построили ему глазки. На большее их не хватило, во всяком случае, совесть не позволила Ксении переходить дорогу сестре, с которой ее связывали не только родственные узы, но и, что немаловажно, дружеские. Повздыхав, девчонки уехали в Тверь. Вскоре Олеська вышла замуж, и Ксении ничего не оставалось делать, как последовать ее примеру. Только сестра была в браке счастлива и не подозревала, что невольно стала причиной несчастья Ксюшки, которая пыталась строить семейную жизнь, но "хоть редко, хоть в год лишь раз", видела по-прежнему дружного ей Илюху, а как следствие и Никиту, и встречи эти подогревали почему-то никак не угасающие чувства.
Под руку Ксении подвернулся маленький камушек, и она бездумно кинула его в реку, нарушив покой тяжелой темной воды, замедлявшей свое течение в этом месте – русло Осуги поворачивало здесь направо, дно уходило куда-то резко вниз, старый ольховник угрюмо склонялся здесь над водой, так низко, что некоторые ветви касались поверхности реки. Этот поворот местные жители называли черным плесом, и верили, что, если донырнуть в этом месте до самого дна, и дотронуться до лежащего там плоского камня, то любое загаданное желание, даже самое фантастическое, обязательно сбудется. Друзья Ксюши по деревенским каникулам бредили этим плоским камнем, но никто так и не донырнул до него. После школы он сама почти не приезжала в деревню, но думала, что никто так и не исполнил здесь желания. А сегодня, когда маленький камушек с тихим плеском скрылся в реке, она вспомнила про это, и в голову пришла шальная идея – загадать желание, чтобы изменить свою жизнь, и нырнуть в плес.
Но вместо этого она прошипела раздраженное «заткнись» кукушке, слышавшейся из леса на другом берегу, растерянно посмотрела по сторонам, как будто искала что-то, наконец, перевела взгляд на позолоченное вечерним солнцем небо и почти закричала: «Если ты есть, помоги! Слышишь? Слышишь ты меня? Помоги, если ты есть, то ты можешь это! Дай мне шанс все исправить! Ты же видишь меня! Ты знаешь, что он значит для меня! Если ты есть! Ты не можешь меня сейчас не слышать!» Она зарыдала, продолжая свое обращение к Богу. Но снова пришедшая на ум мысль о плоском камне прервала эту молитву. И с отчаянностью человека, потерявшего смысл жизни, не снимая одежды, Ксения бросилась в реку. У берега вода едва доходила ей до пояса, от холода перехватило дыхание, но решимости это ей не убавило, и она, заплывая уже на середину, вскрикнула: «черный плес, помоги!» и нырнула. С первого раза нырнуть получилось не глубоко, Ксения вынырнула, каким-то невероятным усилием успокоила дрожь в теле и страх в душе, вдохнула глубоко и скрылась под водой снова. Зажмурившись, она устремилась вниз, в самую тьму, к заветному камню, казалось, что это сопротивление с Осугой кончится только после того, как у Ксюши закончатся силы и воздух, и когда она уже повинуясь инстинкту самосохранения, хотела вынырнуть, ее пальцы дотронулись до камня. Только на мгновение она смогла дотронуться до заветного плоского камня, но в голове успело мелькнуть: «Хочу вернуться в свое прошлое». Она уже поднималась, когда, наконец, открыла глаза и далеко, наверху, видела грязно-желтый свет, когда почувствовала дикий страх, и страх этот вытолкнул ее из воды. Она судорожно вдохнула воздуха, кое-как доплыла до берега, на который вскарабкалась на коленках и прижалась к земле. Но холод заставил ее подняться. Сейчас за поддержкой она могла пойти только к своей родственнице, Еве, которая приходилась ей не то двоюродной теткой, не то троюродной сестрой.
Ева была старше Ксении на пару лет, поэтому детство и отрочество у них были общими. Это потом университеты развели их жизни параллельными прямыми. Потому что у Ксюши университет был Тверской государственный, а у Евы – четыре класса коридора и много лет мытарств по бабьей доле. Но сегодня, когда Ева увидела на пороге промокшую, замерзающую, ревущую Ксению, она приняла родственницу на первый курс жизни.
Ева переодела Ксюшу в сухую одежду, поставила перед ней чашку горячего чая и пригрозила, что если поток слез из Ксениных глаз не иссякнет, она вольет в нее литр валерьянки. Ксюша замучено повздыхала, после чего рассказала Еве о своем чемпионском заплыве, о камне, о том, какое желание успела загадать. Но больше всего Еву впечатлила новость о Ксюшиной влюбленности в Никиту. Она поскребла пальцем переносицу, и задумчиво произнесла что-то вроде «Ага»…
- Вот тебе и «ага»… - вздохнула Ксюша. – Выпить налей.
- Водочки тяпнешь?
- Ну, если есть «Хеннеси», налей его, так и быть, - огрызнулась Ксения и втиснулась за стол, в самый угол.
Они выпили по полстакана водки, Ева дождалась, пока Ксюша отдышится от обжигающей жидкости, потом потребовала: «Рассказывай, давай».
- Да ничего такого… Люблю я его…
- Ну ни фига себе – ничего такого! - возмутилась Ева. – Тоже мне – принц какой…
- Да не принц, понимаю я… Эх, Никита… Что я могла с собой поделать? Ну, сначала, понятно, я все надеялась как-то, что или пройдет все само, или еще что-то… Ну, думала, что он может быть заметит меня, бывает же. Но он ничего такого, что же мне, ему на шею прыгать?
- Ну поговорить-то ты с ним могла? – наливая еще, спросила Ева.
- Ну как? – беспомощно развела руками Ксения, - Не могла… Боялась. Да и в голову не приходило, почему-то.
- Да уж. Давай еще выпьем тогда.
Они выпили еще, и Ксюша почувствовала, что от Евы, скорее всего она уже уйти не сможет.
- Такая тоска, Евка, ты понимаешь, такая тоска… - плакала она, наклонившись над столом, - так бы душу и вырвала бы… Е-мое, сколько лет, сколько лет я все мечтала – вот щас, раз, и все изменится, Никита ко мне подойдет, или я его забуду. А как его забудешь, если каждое утро с того начинаешь, что представляешь его и думаешь, - ну как, полегчало уже? А на ночь с ним разговариваешь… А писем я ему сколько написала, ты представляешь, мешок, наверное, он бы обалдел точно, если бы почитал…
Этот разговор длился несколько часов, и уже ночью Ксюша засобиралась домой. Ева пыталась ее отговорить, говоря, что она и до дома-то не дойдет. «Тогда доползу», - отмахнулась от нее Ксения и нетвердой походкой удалилась.
Часть вторая.
«1»
Меня разбудила какая-то голосистая птичка, поселившаяся в сирени за окном. Я пыталась игнорировать ее свист, но, проворочавшись несколько минут, поняла, что сон ушел. Голова, против ожидания, не болела. Но сознание возвращалось тяжело. Я лежала с закрытыми глазами и слушала скрип шестеренок в голове.
Наконец, с трудом разлепив веки, я определила по заглядывавшему в окно солнцу, что проспала как минимум до полудня. Вставать не хотелось. Жить тоже. Казалось, что переменился весь мир, привычное ощущение разрушенности жизни было особенно острым. Через минуту унылого созерцания комнаты пришло понимание, что деревенский дом моей бабушки тоже затронули эти перемены. Что-то неуловимо неправильное окружало меня, но я никак не могла понять - что именно. Я села в постели и привычным движением стала убирать пряди волос за уши. И в этот момент легкий холодок потревожил мою нервную систему - вместо прядей волос ниже плеч я нащупала короткую стрижку. Вскочив с кровати, я подлетела к зеркалу в старинном скособоченном шифоньере. Зеркало это врало невероятно, искажая смотрящегося в него до комизма, но каким-то образом образовавшейся на моей голове стрижки скрыть не могло. Ну не могла я вчера дойти до такой кондиции, чтобы не помнить момента утраты с таким трудом выращенных локонов. И стоило мне только вспомнить, что такую стрижку я носила в далекой юности, как мне открылась тайна изменения окружающего пространства - он было не неуловимое, и даже никак не зависело от моего внутреннего траура, а, напротив, было очень даже материальным - стены комнаты были поклеены другими обоями. И хоть я бываю в этом доме теперь очень редко - пару недель в отпуск, но в факте ночной смены обоев усомниться невозможно. Меня начало потряхивать - я вышла на кухню, которая была не только переклеена, а содержала обстановку, бывшую несколько лет назад. Желание убежать из страшного дома было велико, но я вспомнила про мой вчерашний нырок в черный плес и загаданное желание - вернуться в прошлое. Невероятно, но я в него, видимо, вернулась.
Я стала разглядывать себя, желая определить свой теперешний возраст. Во всяком случае, на мое счастье, если оно вообще теперь возможно, Осуга не превратила меня в младенца или первоклашку. А если вспомнить, что волосы были пострижены после выпускного, значит теперь мне минимум семнадцать, максимум двадцать два, потому что сразу после окончания универа я стала прилежно свою шевелюру растить. Ужас какой, значит, теперь мне предстоит снова сдавать экзамены.
Первой мыслью было мчаться на плес, нырять, и просить его, чтобы отправил меня обратно. Но я никуда не побежала, даже шага не сделала, потому что здесь, в этом времени была возможность изменить свою жизнь.
Около часа ушло на то, чтобы сориентироваться во времени. По записям в блокноте, найденном в сумке, отсутствию мобильного, книгам и кассетному магнитофону я поняла, что попала в период летних каникул после выпускного перед первым курсом. Мне вернули мои семнадцать.
Мне дали почти полжизни на то, чтобы исправить ошибки.
Целый день ушел на адаптацию в собственном теле, доме, жизни. Порадовала встреча с помолодевшей бабушкой, сохранившиеся воспоминания о прошлом, а особенно то, что являясь студенткой первого курса, я помнила свою дипломную работу, чуть ли не наизусть.
А вечером я с удовольствием натянула старые, ставшими новыми, джинсы и свитер, в будущем распущенный на пряжу бабушкой, и отправилась на встречу с тем, ради кого готова была утонуть в черном плесе. Я почти побежала к Никите. Однако, помня, что в то время мы с ним практически не общались, я шла скорее к Илюхе, его родному брату. Вот с Ильей мы как раз общались очень даже тесно. Никита с Ильей жили на другом конце деревни, в большом на пять окон доме, с родителями и двумя младшими сестрами-близняшками, Таней и Юлей. Впрочем, я никогда их не отличала друг от друга, как и большинство местных, их так и называли Танюлями. Илюха был старшим, Никита на два года младше его, мой ровесник. А Танюлям сейчас должно быть примерно лет тринадцать.
К дому Николаевых, а такую фамилию носили мои друганы, я пробиралась не по деревне, а берегом, чтобы не встречаться с тогдашними моими подружками. Если уж вспоминать прошлое, то постепенно. К тому же, если верить голливудским фильмам, которые в это время, наверное, еще и не сняты, с прошлым нужно обращаться осторожно. И я придумала свой план действий, который казался максимально корректным. Сначала мне предстояло каким-то образом приблизиться к Никите, подружиться с ним, а потом, с помощью портала в черном плесе, вернуться обратно. Конечно, можно было сразу нырять, и пытаться как-то сблизиться с Никиткой уже в настоящем, то есть относительно моего теперешнего положения - в будущем, но я хотела подстраховаться.
Пробираясь на другой конец деревни, я успела осознать, какое глупое загадала желание. Вместо того, чтобы пожелать быть рядом с любимым, или, на худой конец, просто счастья и любви, я сама себе придумала усложненный путь через прошлое. Но, что сделано, то сделано. Во всяком случае, будет, что вспомнить в старости, если, конечно, она у меня теперь будет.
Уже у заветного крылечка я остановилась в нерешительности и обругала себя за математический кретинизм - если мне семнадцать, значит, Илья еще служит в армии. План наступления оказался невыполнимым - линия фронта прошла в другой стороне, прикрытия в виде друга Ильи просто не было. И в этот самый момент, когда я уже хотела повернуть обратно, а слезы обиды на собственную глупость подступили к глазам, на крыльцо вышел Никита. Одновременно душа похолодела и отправилась на поиски пяток, а сердце сделало то, что вполне было похоже на еканье. Никита поднял правую бровь и сказал фразу, наиболее часто употребляемую им в общении со мной.
- Здравствуй, Ксеня.
Душа еще не успела вернуться из путешествия по конечностям, там же ее и тряхнуло от этого приветствия и движения брови. Вообще, мне всегда нравилось, как называют меня в деревне - Ксеня, и никак иначе. Как только не изгалялись над моим именем городские - Ксения, Ксана, Ксюха, Оксана, Ксаныч, Ксю, но так просто - Ксеня - меня называли и называют только в деревне.