— Всё это штучки людей Маккарти, — сказал он, не шевеля губами.
Ричард Дэйли. Он грузен. Одутловатое неподвижное лицо. Настолько неподвижное, что, когда говорит, даже губы не шевелятся. Так разговаривают чревовещатели на эстраде. Но глаза быстрые и умные. И сам он лёгок на подъем, спор в ходьбе. Ему пришлось много двигаться на конвенте.
Он один из влиятельнейших боссов партии. Один из тех, кого называют «кингмейкерами». Он решал, за кого будут поданы голоса штата Иллинойс. В его руках не менее ста тысяч голосов для выборов — люди, прямо или косвенно зависящие от муниципалитета, — от негра-уборщика в муниципальном госпитале до городского инспектора по электричеству плюс взрослые члены их семей. Он был хозяином конвента. Не только хозяином, который принимает гостей, но и хозяином, который управляет гостями.
Его не было в президиуме. Большую часть времени он находился в зале, среди делегатов. Но председатель и многие люди в президиуме не отрываясь глядели на него. Во время массового физкультурного представления на стадионе, где-то на вышке, среди прожекторов, незаметный для публики, обязательно стоит человек, который управляет всеми движениями физкультурников. Его можно обнаружить лишь по взглядам участников физкультурного действа. Дэйли на конвенте был таким человеком.
Если мэр хватал себя рукой за горло — председатель съезда, щуплый старик с сорванным голосом и великолепным знанием процедурных процессов, понимал, что надо «задавить» неугодного оратора.
Если часть делегатов громко выражала свое недовольство ведением конвента или возмущалась расправами дэйлиевской полиции над демонстрантами, прессой и делегатами, Дэйли делал несколько движений правой рукой — будто играл на тромбоне. И сразу в действие вступал большой оркестр, сидевший перед трибуной. Он заглушал крики несогласных жизнерадостным галопом «Снова настали счастливые денечки».
Если же мэр поднимал руки над головой и соединял ладони в пожатии, в президиуме знали, что он одобряет деятельность председателя — пусть продолжает в том же духе.
На партийном съезде он вёл себя точно так же, как в чикагском муниципалитете, где микрофоны выходят из строя каждый раз, как слово получает человек, не разделяющий мнение отца города.
После уличных зверских расправ полиции над мирными демонстрациями и прессой люди мэра опасались, что в последний день работы конвента часть делегатов и гостей — противники нынешней администрации — может устроить демонстрацию протеста в самом зале конвента. Поэтому, когда началось последнее заседание, в ложах для гостей появилось несколько тысяч служащих чикагского муниципалитета. Каждый из них имел при себе отпечатанный типографским способом плакат: «Мы любим Дэйли» — и, конечно, собственную глотку. И тем и другим неожиданные «гости» съезда пользовались по команде Дэйли. Знак рукой — и муниципалитетчики принимались орать, петь и потрясать «знаками любви» к Дэйли. Корреспондент журнала «Ньюсуик» спросил одного из них, чем объяснить такую любовь к отцу города. Тот ответил: «Он платит мне жалованье».
Возник вопрос — как проникли в зал Международного Амфитеатра эти лица. Ведь число гостей было строго ограничено. Их проверяли специальные электронные машины-часовые. Все объяснилось очень просто — мэр города снабдил своих людей фальшивыми пропусками, на которые не реагировали разрекламированные электронные часовые.
Сторонник сенатора Маккарти, глава делегации штата Нью-Хэмпшир, тридцатилетний профессор истории, решил проверить, так ли уж строга электронная охрана. Он сунул в машину не пропуск, висевший у него на шее, а свое университетское удостоверение. Машина зажгла зеленый глазок — можно проходить! Пораженный профессор немедленно позвал друзей, чтобы продемонстрировать жульнические штуки мэра Чикаго. Но тут вмешалась полиция. Несмотря на делегатский билет, на значок главы делегации, на профессорский сан, историк был схвачен, избит, брошен в автомашину и увезен в полицейский участок. Только к концу заседания он был освобождён и появился в зале с рассеченным лбом.
Журналисты называют мэра славного города Чикаго «мастодонтом». Если имеется в виду сила и величина доисторического животного — сравнение правильное. Если же журналисты предсказывают мэру Чикаго судьбу вымерших животных, то это совсем не так. Политические мастодонты типа Дэйли в последнее время резко увеличивают свое поголовье. Они совершенно необходимы обеим партиям в нынешней стадии развития американской «демократии».
И ещё в одном смысле сравнение с древним животным не подходит к Дэйли. Мастодонт, по всей видимости, был неловким, неповоротливым. Дэйли же показал себя не только жестоким и грубым полицейским, но и весьма ловким, хитроумным политическим игроком.
Для того чтобы рассказать об этом, я должен перейти теперь к портретам людей, которые не присутствовали на конвенте в Чикаго.
Роберт Кеннеди. Его движение к президентскому креслу прервала пуля. В Чикаго он появился лишь на киноэкране конвента. Отлично сделанный короткий кинофильм поднял на ноги всех делегатов. Одни поднялись в искреннем порыве. Другие — из приличия. Те, кто из приличия, — их было большинство на съезде демократической партии — быстро перестали аплодировать и уселись на места. Но несколько сот человек продолжали стоять и все вместе в такт хлопать в ладоши и петь. Так прошло пять минут, восемь, десять. Овация меньшинства уже не относилась к фильму, она превратилась в демонстрацию против нынешней администрации, против нового кандидата в президенты. Несколько раз председатель стучал деревянным молотком по специальной доске возле трибуны. Я видел, как беспокойно крутился всем корпусом Дэйли, не зная, что предпринять. Он, по всей вероятности, не решался в этом случае дать сигнал дирижеру оркестра, чтобы тот «счастливыми денечками» заглушил демонстративное пение. Не осмеливался мэр и подать команду своим молодцам орать: «Мы любим Дэйли». И то и другое было бы скандальным кощунством. И все же Дэйли нашёл блестящий выход из положения — циничный и точный.
По его распоряжению председатель хриплым голосом объявил в микрофон минуту тишины и молчания в память доктора Мартина Лютера Кинга.
Делегаты не могли ослушаться. Они перестали петь и аплодировать. «Мини-восстание» было подавлено.
Итак, имя Роберта Кеннеди присутствовало на конвенте. Для части делегатов — как символ более разумной государственной политики (прежде всего в отношении войны во Вьетнаме), не столь циничных и грубых методов управления государством, какие демонстрировала нынешняя администрация. За символом стояла большая материальная сила в виде громадной популярности имени Кеннеди в США.
— Ах, если бы был жив Роберт Кеннеди, — не раз слышал я в Чикаго, — всё было бы иначе.
Но мысль о том, что, не будь выстрелов в кухонном коридоре отеля «Амбассадор», всё сложилось бы иначе в Международном Амфитеатре, — весьма спорна.
Конечно, победа на съезде могла бы достаться кандидату от демократической партии куда как с большим трудом. Но, вероятнее всего, она досталась бы всё-таки ему, а не Кеннеди. Так, во всяком случае, предсказывали наиболее серьезные и осведомленные американские обозреватели еще задолго до смерти Бобби. Партийная машина, возглавляемая президентом Джонсоном, не собиралась уступать. На наиболее антидемократическом этапе американских президентских выборов (предсъездовский период и сам съезд), когда партийные боссы имеют возможность, не считаясь с общественным мнением в стране, по своей воле назначить необходимое для выборов большинство делегатов на конвент, у нынешней администрации было больше шансов иметь нужного кандидата, чем у Кеннеди.
Другое дело, что Кеннеди, с его немалыми финансовыми ресурсами, опытом политической борьбы, связями, популярностью, был, конечно, в гораздо более выгодном положении, чем сенатор Юджин Маккарти, у которого нет ничего, кроме взглядов и позиции. Кеннеди мог бы перетянуть, перетащить, перекупить многих нужных людей — совершить те многочисленные «пере», которые обеспечивают победу.
Деньги решают многое. Но деньгам противостоят другие деньги. Владелец или представитель крупных капиталов, вступающий, на политическую арену, вызывает немедленное противодействие конкурирующих капиталов. Партийный же аппарат всегда предпочитает видеть в качестве босса своего человека, с приходом которого не последует неожиданное перераспределение партийных благ. Поражение нью-йоркского миллиардера Рокфеллера в борьбе с «безденежным» нью-йоркским адвокатом Никсоном на республиканском съезде в Майами подтверждает эту мысль.
Тэд Кеннеди. Он тоже не присутствовал на конвенте. И вдруг, в самом начале работы конвента, в Чикаго пронесся слух, что символ имени Кеннеди может материализоваться в образе единственного оставшегося в живых брата — Эдварда Кеннеди, которого съезд «завербует» в кандидаты вместо Хэмфри.
Как ни странно, но одним из инициаторов этого слуха был все тот же наш старый знакомый, мэр Чикаго — Ричард Дэйли.
Никто до этого не сомневался, что Дэйли преподнесет голоса своей делегации Хюберту Хэмфри. И вдруг, накануне съезда, Дэйли объявил, что делегация Иллинойса пока что считает себя свободной от обязательств.
Это было сенсацией. Я видел, как суетились возле неподвижного Дэйли корреспонденты, пытаясь выяснить тайный смысл этого решения, К вечеру стало известно, что «мастодонт» звонил Тэду Кеннеди и предлагал свою помощь, если тот согласится на «вербовку».
Среди делегатов — противников Джонсона и Хэмфри — началось движение «Тэда — в президенты!». Юджин Маккарти, понимавший, что его собственные шансы свалить Хэмфри равны нулю, тоже позвонил Тэду и предложил свою помощь. Но одно дело — движение, другое — реальные факты. Одному из своих соперников, который по телефону сообщал Кеннеди о начавшемся «большом движении», сенатор так и сказал:
— Меня не интересует большое движение. Меня интересуют факты.
А факты не были обнадеживающими. По самым оптимистическим подсчётам, Кеннеди мог получить не больше тысячи голосов (считая даже тех, кто откололся бы от Хэмфри). Это значило, что XXX победил бы при первом же голосовании.
Накануне голосования Ричард Дэйли последний раз позвонил Тэду Кеннеди. Тот ответил решительным отказом. Через пятнадцать минут «мастодонт» связался с, Хэмфри и сказал, что голоса иллинойской делегации — его.
Чего же в действительности добивался хитроумный Дэйли? По догадкам печати, он вовсе не собирался угрожать Хэмфри. И не собирался делать королем Тэда Кеннеди. Его замысел (не исключено, что он обсуждал его с Хэмфри) был тоньше: вовлечь Тэда в политическую борьбу на съезде, провалить в качестве кандидата в президенты, но сделать для него невозможным отказ от «вербовки» в вице-президенты. Смысл? Простой. Имя Кеннеди (даже вторым номером) в избирательном бюллетене демократической партии увеличило бы шансы Хэмфри против Никсона.
Ричард Никсон. Всю неделю, пока шел демократический съезд, Никсон провёл на небольшой бело-жёлтой яхте под названием «Коко-Лобо» у берегов Флориды. Республиканский кандидат в президенты США отдыхал и наслаждался рыбной ловлей. Вести в это время избирательную кампанию, согласитесь, было бы делом бессмысленным — первые полосы всех газет страны были отданы скандалу в Чикаго. Но Никсон не потерял неделю. Вместе со спортивными рубашками и рыболовными принадлежностями он захватил на яхту портфель, туго набитый деловыми документами и чистыми листиками желтой бумаги, на которой, говорят, бывший вице-президент любит записывать свежие идеи.
О демократическом съезде Никсон в это время не высказывался — по крайней мере для печати. «Это их неделя» — вот, пожалуй, все, что позволил себе заявить для печати осторожный конкурент Хюберта Хэмфри. При этом, правда, иронически улыбнулся.
Но люди Никсона не отдыхали. В том самом чикагском отеле «Конрад Хилтон», где расположилась штаб-квартира демократического съезда, а также штаб-квартиры Хэмфри и Маккарти, как выяснилось, горстка никсоновских разведчиков сняла трехкомнатный номер на девятнадцатом этаже. Три телевизора — один цветной и два обыкновенных — давали «лазутчикам» всю необходимую информацию о расколе на скотобойне. А из окна отеля они отчетливо (когда не слезились глаза) видели, как действует полиция Дэйли.
Один из «разведчиков» — губернатор штата Колорадо Джон Лав — так подытожил свои впечатления: «Не думаю, что мы смогли бы лучше сработать против демократов, чем они сработали сами».
Другой сказал: «Ричард Дэйли преподнес Ричарду Никсону бесценный подарок».
И уже, как видно, в процессе работы над хлесткими фразами, которыми будет пользоваться Никсон в предвыборной борьбе, на девятнадцатом этаже «Хилтона» были отлиты такие чеканные формулировки:
«Партия, которая не может объединить себя, не может объединить страну»
и
«Партия, способная управлять страной, не могла бы допустить такого хаоса на съезде».
По окончании голосования в Чикаго Ричард Никсон позвонил из Флориды своему сопернику Хюберту Хэмфри: и поздравил с победой. Считают, что в поздравлении была скрыта ирония, так как Никсон упомянул при этом, что Хэмфри пришел к финишной ленточке в Чикаго легче и быстрее, чем он, Никсон, в Майами.
Иронию видят и в другом. Когда закончился конвент на скотобойне, а на улицах. Чикаго рассеялся слезоточивый туман, туда прибыл Никсон. Именно здесь, в Чикаго, он возобновил свою избирательную кампанию, совершив, как победитель, поездку по Мичиган-авеню, с асфальта которой только что стерли следы крови.
Хэмфри же начал новый этап путешествия к Белому дому на Пятой авеню в Нью-Йорке, где он возглавил парад в честь Дня труда. Я не был там, но газеты писали, что нью-йоркская публика приветствовала демократического кандидата без энтузиазма. Это не помешало, правда, Хюберту Хэмфри широко улыбаться и приветственно размахивать руками в течение всего времени, что он шел по Пятой авеню…
…Стэн закончил печатать снимки. Ловко подцепив мокрую груду бумаги толстой деревянной палкой, он вытащил ее из закрепителя и небрежно швырнул в чан с водой — промываться.
Глава девятая
СЕНТЯБРЬ
Мисс Америка и другие
Как это всё там в Атлантик-Сити начиналось, в точности сейчас уже никто не знает. Но смысл известен.
Летний сезон в Америке официально кончается в начале сентября. Точка ставится в так называемый День труда. После этого праздника начинается учебный год в школах, колледжах и университетах и кончается летний отдых у тех, кто отдыхает летом. Адвокаты, бандиты, банкиры, проститутки и разный прочий люд, который считает нужным или возможным жить летом на берегу океана, — все после Дня труда возвращаются обычно восвояси.
Прекрасный, живущий летними туристами город Атлантик-Сити наутро после Дня труда вымирал. По его широченной прогулочной набережной Бродуок можно было палить из корабельных пушек без риска попасть хотя бы в одну живую душу. Вот почему однажды отельщики, магазинщики, ресторанщики Атлантик-Сити задумались. Как бы продлить летний сезон хотя бы на недельку. И родилась идея. Объявить всеамериканский конкурс женской красоты. Претенденток от всех штатов одеть в смелые купальники и пустить парадом-алле по Бродуоку с фанфарами, барабанами и фейерверком. Места на Бродуоке — за деньги. Победительнице присвоить денежную премию и титул.
«Королева красоты»? — нет, банально. «Королева Атлантик-Сити»? — слишком провинциально. Решили — «Мисс Америка». Широко. Оригинально. Патриотично.
Неужели уважающий себя бизнесмен не останется в Атлантик-Сити на недельку, чтобы присутствовать на таком событии?! А если останется, то в Атлантик-Сити останутся и его деньги.
Простая до неприличия идея сработала безотказно. Кстати, о неприличии. «Мне было только пятнадцать лет, но уже тогда у меня была большая, хорошая грудь. Переразвитая, конечно. На улице, увидев меня, мусорщики всегда посвистывали. Кроме того, я опустила чулки ниже колен. Это было смело тогда. Я пошла на этот конкурс ради шутки. Когда мои родители узнали, все уже было кончено. Я заняла первое место…»