II
После душного вагона электрички, после битком набитого автобуса (дело было в субботу, и городской народ валом стремился «на природу») Василий наконец вздохнул облегченно: так свежо и вольно стало от зелени, от чистого лесного воздуха.
Глазам его предстала как бы врубленная в стену деревьев поляна с немногими постройками. Ближе к дороге стоял обшитый филенкой в «елочку», покрашенный в зеленое дом, вывеска на котором обозначала контору лесничества. Позади штабелями громоздились доски, ящики и прочие поделки из дерева, дальше башня водонапорная, и все это — на фоне обступивших с трех сторон высоченных лип, дубов и сосен — показалось ему, после высоких городских строений, каким-то приземленным.
«Приезжай, сколько раз тебе писал, небось задохся там, на своем асфальте. А у нас кругом зеленый рай, земляника поперла — лопай хоть от пуза. Отдохнешь тут за мое-мое, походим с тобой по лесу. Кстати, и дуб посмотришь знаменитый…»
Так и отпечаталось в памяти это коротенькое, иронически веселое послание друга.
Василий поставил чемодан на обочину дороги, залюбовался уютным видом поляны. Плечистый, покатогрудый, он выглядел сейчас беспечным отпускником, и только бледный цвет лица — примета городского домоседства — чуть-чуть гасил эту веселость. Над выразительным с горбинкой носом и у глазниц еще заметны были розовые вмятинки — следы от очков (читал дорогой по привычке), но острые глаза его живо и цепко вбирали в себя зелень, солнце и всю поляну. Миротворческая тишина ее как-то сразу успокоила, отдалила недавние заботы. В косом потоке солнечных лучей мелкие цветки на липах походили на золотистую мошкарку, танцующую воедино с пчелами, и тихий тонкострунный звон их как бы лился с высоты на землю вместе с невидимым медом. Василий вдохнул еще раз жадно, во все легкие этот живительный воздух и мысленно воскликнул: «Экзотика!..»
Людей вокруг не видно, разошлись небось по домам, кончив свои дела. Но крайнее окно в конторе настежь, оттуда доносился стукоток костяшек на счетах.
Он подошел, в распахе створок увидел знакомый профиль: прямой удлиненный нос, упрямо сжатые губы, надо лбом прядь волос цвета гороховой соломы. Клонясь над бумагами, Илья сосредоточенно хмурился, откидывал косточки на счетах, не замечая подошедшего.
— Кха! — кашлянул Василий так, что тот вздрогнул и подскочил.
— Ва-ав, ва-ва-а-а! Кого я вижу-то, кле-ен зелен!
Так, через окно, и схватились, вытягивая друг друга. Василию было удобнее снизу, подогнув ноги, он попытался всей тяжестью тела сдернуть друга с подоконника. Но тот уперся ногами — не сдвинуть. Из распахнутого ворота Ильи мелькнула полосатая тельняшка, и Василий воскликнул, смеясь:
— Дает матрос запаса! Сколько лет прошло, как на сушу списали?
— Не могу отвыкнуть, — признался Илья.
— Прочно, вижу, пришвартовался к своей пристани!
— Да и ты тоже. Сменил морскую службу на столичную, вот и хвастаешь, кто я — фон барон…
Поострили, как водится. Оглядывая Илью — худощавого, но крепкого, с волевым лицом комендора, — Василий заметил:
— Смотри, седина у тебя пробивается. Это что же так, от лесной-то привольной жизни?
— Мне-то уж простительно, клен зелен. На моей-то шее десять тысяч гектарчиков, обегай-ка их! А ты вот кресло протираешь, да и то…
— Ну, ну, подначивай давай. Говорят, пожарнику легко живется: стой себе на каланче да позевывай. Да многие ли идут на ту каланчу?
— Я бы тоже не пошел.
— Ну вот, чужая жена все кажется красивее своей.
— А что, неправда?
— Правды две: одна с лица, другая с изнанки.
Илья сунул в стол бумаги (весь день мотался по лесу, а теперь наверстывал, просматривая отчеты), накинул замок на дверь и повел Василия домой. По дороге, увидев молодого механизатора в комбинезоне, остановился и подозвал:
— Витек, не в службу, а в дружбу. Гость, вишь, дорогой ко мне нагрянул. Слетай на мотоцикле к Парфенычу, а? Тройку свеженьких карасиков, только всего.
— Будет сделано! — обрадовался парень.
Василий усмешливо взглянул на Илью и покачал головой: вот, дескать, какой ты повелитель — «по щучьему велению, по моему хотению». А тот догадливо пояснил:
— Думаешь, эксплуатирую? Да этого парня хлебом не корми — дай прокатиться на мотоцикле. Свой мечтает заиметь… А насчет рыбки у нас просто, клен зелен. Есть отсюда недалеко озерко небольшое, старик там рыбалит. В любое время на поджарку…
Войдя на терраску, Василий обратил внимание на газовую плитку, где кипело в кастрюле, жарилась, скворчала на сковородке яичница.
— А что, и у тебя здесь газ?
— Думал, тайга у нас необжитая? — хохотнул Илья. — Уж не привез ли ты нам хлебца или сухарика от голодухи спасать?
На пороге появилась хозяйка в пестро-яблочном халате. Василий не сразу узнал в ней ту, которую он помнил, — тоненькую, как тростинка.
— Знакомься, — отступил на шаг Илья, — царица Дарьяла и этого дома.
Василий галантно подхватил ее руку, трижды приложился губами, а хозяйка, смеясь, подставила щеку. Под щедрое согласие супруга «Ра-азрешаю!» гость звучно поцеловал и в щеку.
— Тама-ара! Ты ли это? И верно, царица, не узнал бы, встреться на дороге.
— Еще бы, лет двадцать не виделись, — рассмеялась «царица», выказывая ямочки на полных щеках. — Почему один явился, без семейства? — И, обернувшись к Илье, спросила: — Как, дорогой супруг, на это смотришь?
— Пожалуй, не надо бы принимать, — отвечал хозяин. — Разве только для первого раза.
— Ну, если так, то с уговором: дать телеграмму — и чтобы жена явилась.
— А я развелся с ней, — оправдался Василий.
— На время отпуска?
Рассмеялись. Тамара подошла к плите, и Василий, оглядев ее, снова воскликнул:
— Тама-ара! Что дальше-то с тобою будет?
— А ничего, такой и останусь, — отозвалась она со смехом.
— В жизни, Вася, так оно и бывает, — резонно вставил Илья. — Вытягивает из тебя последние соки, а сама…
Пока хозяйка готовила ужин, Илья водил гостя по комнатам, знакомил его со своим бытом. Вот кухня, дескать, зал просторный, спальня с детской… Окна только поменьше городских. Зато воздух какой-то особенный, легкий: из открытых окон так и веяло вечерней свежестью зелени, от стен, оклеенных цветочными обоями, — сухим сосновым духом.
— Экзотика! — позавидовал Василий. — На все лето бы сюда.
— А что тебе мешает?
— Известно что, работа да забота. Отдохну вот с недельку, а там за диссертацию.
Хозяин, выставляя посуду на стол, обратился к жене, показавшейся на пороге:
— Тамара, слышишь, что говорит? На неделю всего приехал.
— Пусть обратно едет, сейчас же, — принимая серьезный вид, откликнулась хозяйка.
— Во-во, я тоже так думаю, клен зелен.
— На этом спасибо окажите, — отшутился Василий.
Илья пожал плечами, иронически заметил:
— Да и правда, что с таких спросить. Оне-с люди ученые, не то что мы, темнота лесная.
— А что же вы-то к нам? — встрепенулся Василий. — Или, правда, за тыщи верст живете, в тайге дремучей? Подумаешь — две сотни от столицы!
Тут и хозяева пристыженно смолкли. Правда, в столице Илья бывал, когда надо было купить, к примеру, колбасы копченой, апельсинов да прочих деликатесов, или что-то из модной одежки-обувки. Намотавшись с непривычки по шумным улицам, по магазинам, ночевать там не оставался, хотя и было где — у жениной родни. А друг его жил за городом, и так выходило, что съездить к нему не хватало времени. И у Василия так же получалось: буднями работа, по выходным дела семейные или прогулка на природу поблизости, а в отпуск — на юг или еще куда-то по путевке. А там за кандидатскую взялся. И пошло, завертелось без просвета. Словом, люди стали чрезмерно занятые, и потому расстояние да нехватка времени нередко разлучают их, несмотря на дружбу давнюю, нерасторжимую.
— Я думал, ты уж докторскую одолел, — шутя поддел Илья товарища.
— Попытайся! — отпарировал Василий.
— Где уж нам уж выйти замуж… — усмехнулся Илья. — А тема-то какая твоей диссертации?
— Тема? — переспросил Василий. И рассмеялся: — Натощак не выговоришь.
— А все-таки?
— «Влияние промышленных и бытовых отходов на окружающую природу и совершенствование системы очистных сооружений».
— Ух ты, клен зелен! — воскликнул Илья, рассмеявшись в свою очередь. — Дай бог, чтобы дошло до кого-то!
— Хочу показать, как город уживается с природой, — не понял шутки Василий.
— А сам-то хорошо знаешь, как она — уживается?
— Похожу тут у вас, посмотрю, как и что.
— Давай, давай. В наше время это модно — наблюдать природу. Вроде все ее нынче любят, только как. Одни на травку выползают — цветочков порвать, костерчик разложить, чтобы дым под небеса. Этим что там деревца или травка, зверюшка или птаха — плевать им на все такое. А другие… другие только ахают да возмущаются.
За окном послышалось тарахтенье мотоцикла. Выглянув, он метнулся на улицу. И Василий вышел следом, с любопытством рассматривал карасей — этаких ядреных и важных князьков, разодетых в красновато-бронзовые кольчуги. Выпростали их из авоськи, пустили в ведро с водою, и те ожили, зашевелились в непривычной посудине.
— Быстро слетал! — похвалил Илья паренька, у которого от возбуждения блестели крупные горошины на лбу.
— Приехал, а у него в садке, — скороговоркой пояснил Витек. — Да их и руками можно из пруда ловить, они как пьяные.
— Ладно, клен зелен, попробуем, какие они пьяные, — крякнул Илья и, выхватив из ведра самого солидного, подержал на ладони: — Ого, экземплярчик! А вот сейчас мы его…
— Илья Петрович, можно еще покататься? — воспользовался Витек удобным моментом.
— Ладно, валяй, только недолго. Да на асфальт смотри не выезжай.
— Что вы, я по проселочной! — обрадовался парень.
Откуда-то, должно быть, на треск мотоцикла, прибежал мальчишка — шустрый, копия отца.
— Пап, а кто это помчался на мотоцикле? — живо затараторил он, не обратив внимания на Василия.
— Витек поехал.
— А меня он покатает?
— Сам как следует не может.
Завидев карасей в ведре, восторженно ринулся туда руками:
— Пап, откуда такие? Вот так ры-ы-бины!
— Из пруда, откуда. — И пристыдил, кивнув на гостя: — А здороваться кто будет, где твоя вежливость?
— Ой, здравствуйте, я и забыл, — бойко повернулся к приезжему мальчишка.
Тот с улыбкой протянул ему руку:
— Будем знакомы, дядя Вася.
— А меня Егором зовут.
— Здравствуй, здравствуй, Егорка!
— Я Егор, а не Егорка, — с достоинством поправил мальчишка.
Василий усмехнулся и тут же искупил свою оплошку:
— Виноват, исправлюсь, Егор Ильич.
— Это когда я старый буду, тогда и зовите меня — Егор Ильич.
— Извини, брат Егор, быть по-твоему!
И когда мальчишка скрылся в доме, Илья улыбнулся ему вслед:
— Видел, клен зелен, какие растут? От горшка два вершка, а взрослым правят мозги.
Пока жарилась рыба, Василий выкладывал гостинцы из объемистого, желтой кожи, польского чемодана (купил перед поездкой в ГУМе) и все оправдывался:
— Чем, думаю, угостить дорогих моих периферийников, каким деликатесом? Взял пару батонов самых белых, да высмеял меня хозяин — своих, мол, вдоволь. И сладостей небось у вас навалом, хотя наши, говорят, авторитетней… Захватил вот кой-чего, не обессудьте… Колбаски сухой, первого качества… И вот этого у вас небось не водится, — заметил Василий, выставляя аккуратные стеклянные баночки с паюсной икрой.
— О-о, — воскликнула Тамара, — на таких-то гостинцах разориться можно!
— Польстил нам гостек, польсти-ил! — поддержал ее хозяин.
Бережно, по чайной ложечке положила хозяйка каждому на ломтик, и все посматривали на эти масляные черные икринки, смаковали их, придерживая на языке бегучие, как ртутинки, соленые зерна.
— Хорош деликатес, да мал на вес, — пошутил Илья, растягивая удовольствие.
— На граммы, на граммы считаем икорку-то, — подхватил Василий.
— Да-а, клен зелен! Как бы не пришло такое время, когда не только паюсной икры, а хека с килькой, может, не попробуешь. Куда сейчас кое-кто отходы производства и всякую подобную всячину сбрасывает? В овраги да в реки! А реки куда? В моря да в океаны! Будет ли от этого рыба?
— Между прочим, послушайте, что говорят на этот счет поэты, — вспомнил Василий из книги, от которой не отрывался всю дорогу. И, подняв глаза в потолок, прочитал нараспев:
Тамара ойкнула, вспомнив про жаркое, кинулась на терраску. Вернулась оттуда с шипящей сковородкой, полной румяно-золотистых, похожих на оладьи карасей.
Илья даже причмокнул от удовольствия:
— Вот это деликатес! Что там твоя икра, аппетит только дразнить.
— Экзотика! — согласился Василий.
Но только поднесли ко рту, как сморщились все. А Егор бросил кусок обратно, зажал рот и выскочил из-за стола:
— Ой, керосином-то пахнет!
— И правда, — вскинулся Илья. — Где он, этот Витек малахольный? А ну-ка, Егор, позови его!
Скоро перед окнами затрещал мотоцикл, и звонкий голос мальчишки ошеломил катальщика:
— Иди сюда, папка велел. Он тебе покажет!
— А что я, что? — отозвался тот. — Я ничего, он мне сам разрешил.
И с этими словами Витек переступил порог, остановился, не решаясь пачкать пол запыленными кирзами.
— Что, Илья Петрович, я ничего, — повторил он, недоуменно пожимая плечами.
— В чем ты рыбу вез, — оборвал его Илья, — в бензобаке, что ли?
— Как — в чем? В авоське!
— В авоське… А почему же, клен зелен, соляркой она пропахла? На, попробуй вот, — и протянул на вилке кусок.
Но парень только головой тряхнул да осклабился невинно:
— Так я же говорил, они пьяные!
— Кто это — они?
— Караси, кто же еще? Сам Парфеныч сказал. Бросил кто-то и воду бочку из-под солярки, вот и окосела рыба.
— А кто именно, не узнал Парфеныч?
— Небось мелиораторы. Там они болото осушали, вот и сбросили бочку. Или помыть задумали да упустили.
— Стой, стой, — наморщил лоб Илья, припоминая, как недавно «срезался» он с мелиораторами и дело дошло до районных организаций. — А ведь правда, наверно, они сотворили. В отместку, что не дал им озерко спустить. Понимаешь, клен зелен, — повернулся к Василию, объясняя. — Пойму взялись осушать, а там болотце с гулькин нос. Уж как мы бились, доказывали, что ни пользы, ни вреда им от того болотца. Ну ладно, отвоевали кое-как. Так вот же тебе, клен зелен, бочку назло пустили! А потом сами же завопят: где у нас рыба?
— Ну хватит тебе, хватит, успокойся, — перебила хозяйка. — Давайте вот чай пить да телевизор посмотрим.
Ее вмешательство остудило Илью. Тамара включила телевизор, и на экране замелькали, забегали фигурки футболистов.
— Болеешь? — кивнул Василий.
— А ты? — отозвался вопросом Илья.
— Даже сам немного тренируюсь.
— А я и без спорта с утра до ночи, — заметил Илья. И добавил, посуровев: — Болели бы так за природу, как за футбол или хоккей.
— Так ты думаешь, не болеем, — встрепенулся Василий. — А деньги, которые выделены на сохранение природы? А новые очистные сооружения, каких не бывало?
— Похвально, конечно, если твоя водица да на нашу мельницу. Только хотелось бы, клен зелен, чтобы каждый болел за природу.
— Не так-то просто все сразу перестроить. А тут еще обстановочка международная! — воскликнул Василий. — Эх, сесть бы всем деятелям за стол, за мирный разговор. Сколько бы средств освободилось на ту же охрану природы, на все наши нужды!
— Само собою, клен зелен, — кивнул Илья. — Да вся беда, что деятели-то на нашей планете разные: один, как лебедь, рвется к облакам, другой, как щука, в воду. А тут еще маньяки, как мыльные пузыри, выскакивают. Одного похоронили в сорок пятом — другим неймется. Вот и приходится пускаться на лишние расходы. Все это понятно, клен зелен, я ведь тоже газеты читаю да радио слушаю. Хоть и в лесу живу, — добавил он, усмехнувшись.