— Этот план у вас возник только что или уже обсуждался с кем-нибудь раньше?
— В порядке, так сказать, консультации, герр оберст. Только в порядке предварительной консультации. Теперь я вспоминаю. В сентябре приезжал за мной адъютант Франка с личным предписанием генерал-губернатора. Мы осматривали систему канализации под Вавелем, на Главном рынке, еще в двух-трех пунктах. Ну, доложу я вам, и вонища. Теперь я понимаю. Все это — неспроста…
В лагере все привыкли к майору. В первые дни на правах военнопленного он щеголял в своем мундире с Железным крестом. Затем Пеккель выпросил у Семена Ростопшина телогрейку. И сам вызвался помогать повару Абдулле.
Курт Пеккель любил поговорить, удариться в воспоминания. А вспомнить старому партайгеноссе было что. Съезды, сборища в Нюрнберге, ночные шествия с факелами, исступленное, завораживающее лицо фюрера.
— Я верил в него, как в бога, даже больше. А бог оказался дьяволом. И я даже рад, что война для меня так неожиданно кончилась. Готт, майн готт! Теперь я почти уверен, что снова увижу свой родной Магдебург, майне либе фрау, киндер.
Впрочем, старший сын Пеккеля, офицер танковых войск, по его словам, пропал без вести где-то под Ростовом.
— Война не приносит никакой радости, — твердил майор.
Не знаю, что его толкало на подобные откровения. Теперь он всю верхушку, всех гитлеровских бонз называл, «грязной, вонючей бандой».
Многие из его партайгеноссен, как и он, начинали простыми штурмовиками, рядовыми функционерами фашистской партии, но далеко обошли его по служебной лестнице.
— Толстый Герман — этот кокаинист — стал рейхсмаршалом, вторым лицом в государстве. А гауляйтер Штрейхер оказался напоследок подонком, растлителем малолетних арийских девушек. Пошли жалобы. И кому, подумайте только, Гитлер поручил разбор этого дела? Герману Герингу — этому жирному борову, этой грязной свинье в рейхсмаршальском мундире.
Я и Франка знал в молодости. Продувная бестия. В двадцать третьем, когда судили фюрера за мюнхенский путч, Ганс взял на себя защиту Адольфа. И не прогадал на этом дельце. Фюрер умел ценить такие заслуги. Безвестный адвокатишка стал рейхслейтером партии по правовым вопросам, президентом германской академии права. Затем — имперский министр юстиции, генерал-губернатор Польши. И подумать только, в двадцать седьмом году на съезде партии мы с ним сидели на одной скамье, пили пиво, можно сказать, из одной кружки.
Я тут, в Польше, почти всю войну провел. Все строил: казармы, лагеря, укрепления. Я — солдат, мое дело маленькое: приказ — и никаких возражений. Генерал-губернатора видел и в Варшаве, и в Вавеле, и в Кшешовице. Зазнался. Сначала, бестия, «не узнал» своего партайгеноссе. А не то в июле, не то в августе 1943 года — уже после Сталинграда и Курской дуги — вызвал нас, старых функционеров, в Краков на тайное совещание. Тут Франк сам ко мне подошел, пожал руку, похлопал по плечу, вспомнил старые, добрые времена: «Ничего, дружище, пока к нам русские Иваны доберутся, мы из этих поляшек фарш наделаем». Вот какие речи произносил Франк. Теперь с поляками заигрывает, а Краков, выполняя приказ фюрера, начинил взрывчаткой, как колбасную кишку фаршем. В плену этот адвокатишка будет юлить, хныкать, валить все на фюрера, на гестапо. Я его подлую натуру знаю. — И майор Пеккель, несколько похудевший за последние дни, снова склонял свой седой ежик над картой. Что-то уточнял, наносил по данным наших разведчиков схему минирования.
План «Группенсистем» — линии оборонительных сооружений Краковского района, набросанный майором Пеккелем, выборочно, по квадратам, тщательно проверялся нашими разведчиками и людьми Зайонца. Проверка от РО фронта шла и по другим линиям. Все подтверждалось.
Под Новый год мы получили благодарность Центра.
Новый, сорок пятый, год группа наша встречала шумно, весело. Евсей Близняков со своими хлопцами накануне совершил удачный налет на обоз гитлеровцев. Захватили колбасу, сало, бочонок меда, какие-то итальянские кубики — грибные супы, ящик с ромом. Гардый передал охотничьи трофеи: дикого кабана, косулю. Через Метека до нас дошли рождественские подарки Волка — молодого Скомского. Сашка-Абдулла, наши девчата старались вовсю. В полночь самодельные столы во времянках ломились от яств.
В командирской землянке народу набилось много. Прижавшись плечом друг к другу, сидели Гроза и наша дорогая гостья из Кракова — бесстрашная Валерия, Ольга-Комар, Ася-Груша, поручник Гардый, партизанский доктор Ян Новак и его сияющая половина — Ингибора, друзья-мушкетеры Митя-Цыган и Семен Ростопшин. В полночь в землянку ворвался праздничный гул Красной площади, мелодично и торжественно ударили куранты. Я встал, поднял кружку (на эту ночь мы отменили сухой закон).
— Товарищи, друзья! С Новым годом! Выпьем за нашу дорогую Родину, за новую, свободную Польшу, за Победу!
«КОЗЛУВСКА ВАЛЬКА»
Как-то польские друзья переслали мне еще пахнущий типографской краской исторический журнал «За вольносьць и люд». Из номера в номер ведется в нем беспристрастный (только факты) рассказ о различных этапах борьбы против фашизма за вольную, социалистическую Польшу. Есть что-то в сообщениях, в самом стиле журнала от хорошо памятных сводок военных лет — «от Информбюро».
В одном из номеров я прочел: «Козлувска валька» — то есть битва в Козлувке. И далее:
«… В районе Макув-Подгалянски — Мысленице располагался 2-й большой партизанский край. Там действовали: отряд имени Варыньского под командованием Тадека (Т. Грегорчика), батальон Армии Крайовой под командованием Гардого (Герард Возница), советский отряд под командованием полковника Калиновского и советская десантная группа капитана Михайлова (Е. Березняк).
Одно из самых тяжких испытаний выпало на долю батальона Гардого и группы капитана Михайлова.
10 января 1945 года значительные силы немцев окружили большой лесной массив. Командиры партизанских отрядов и групп поддерживали постоянные контакты. Партизанские дозоры несколько раз завязывали перестрелку с немцами и не позволяли им проникнуть в глубину леса.
Ночью вышел из окружения отряд имени Варыньского (Тадека), а 12 января немцы начали наступление со стороны Гарбутовице. В нескольких местах немцам удалось прорвать оборону партизан, они ворвались в расположение отряда Гардого и советской группы Михайлова (Березняка).
Гардому и Михайлову пришлось организовать круговую оборону. В этом бою особенно отличилась советская группа…
Немцы потеряли 92 убитыми, 120 ранеными».
Мне эта страница напомнила самый счастливый и самый драматический день для группы «Голос».
В ночь на 12 января мы с Гардым проверяли усиленные дальние дозоры. Тогда нам еще не было известно, что весь огромный лесной массив Подгале окружен плотным кольцом гитлеровцев, но «гостей» мы ждали.
В начале января Павлов настойчиво предупреждал:
«По имеющимся данным, гитлеровцы готовят карательную экспедицию против партизан в районе Кракова. Примите меры предосторожности».
О скоплении карателей в районе Бескид сообщил и Гроза.
Ночь и рассвет прошли спокойно. Мы с Гардым сняли дальние дозоры. Выставили ближние. Я забрался в свою землянку. Приказал разбудить в 14.00, с наслаждением растянулся на нарах и тут же уснул, словно провалился.
— Товарищ капитан, товарищ капитан! — слышу сквозь сон ликующий голос Близнякова. Открываю глаза: у Евсея счастливая улыбка до ушей. — Началось, — говорит, — товарищ капитан! Началось. Только что Ольга приняла радиограмму: войска 1-го Украинского фронта перешли в наступление.
Мы — на «улицу». Хлопцы обнимаются, смеются, пляшут. Пахнет чем-то вкусным. Абдулла со своим подручным майором колдуют над котлом. Рядом Митя-Цыган. Стоит, широко расставив пружинистые ноги. Щурится от ярких солнечных лучей и такого же яркого, ослепительного снега. Глаза у Мити — веселые, сияющие: праздник.
Наступление… Все эти трудные недели, месяцы мы жили ожиданием, работали на этот день. И у Гардого уже знают. От него связной:
— Пан поручник ждет с обедом «по случаю».
Возвращаюсь в землянку побриться. Неторопливо намыливаю щеку. И вдруг землянка вздрогнула от взрыва. Как был — с намыленной щекой — выскочил наружу.
— Ложись, капитан!
Падаю, чертыхаясь, в снег. Глубокий, рыхлый. Тут же залаял пулемет. По голосу узнаю — крупнокалиберный, «собака», как мы их называли.
Каратели поливают свинцом каждый метр. Место дислокации, хоть и неровное, покатое, простреливается со всех сторон. Пока спасают ели и буки. Но удержать окруженную поляну вряд ли удастся. Немцы все ползут. Сколько их? Надо что-то предпринять. Не лежать же до тех пор, пока перебьют как щенят.
— Товарищ капитан, разрешите.
Это Ростопшин. С полуслова понимаем друг друга.
Сильный рывок — и Семен за бруствером траншеи, катится к дереву, затем, оставляя за собой глубокий след, ползет на частый, назойливый лай пулемета.
…Я приказал всем сосредоточиться для прорыва, когда по цепи передали:
— Товарищ капитан, Ростопшин захватил пулемет. Бьет по флангу. Там дыра образовалась.
— Дмитрий, Абдулла — к Ростопшину! Отченашев, предупредите Гардого. Не спускайте глаз с Пеккеля. Рации — к выносу.
В бинокль хорошо видны перебегающие от дерева к дереву фигуры в белых маскхалатах. Бойцы стреляют метко, берегут патроны. К тому же научены бить наверняка. Падают белые фигурки, но их не становится меньше. Зимний лес кишит карателями. Нахально лезут. Уверены: нам — крышка. Автоматные очереди с шипением вонзаются в снег. Сумеем ли продержаться до ночи?
А соседи — молодцы. Тоже не растерялись.
— Пан капитан, пан капитан! — горячий шепот рядом. Гардый. И как ему удалось проползти под таким плотным огнем? — Товажиш Михайлов, уходите с группой. Мы вас прикроем.
Уходить! Другого выхода нет. Именно теперь, когда началось наступление, «Голос» особенно нужен Центру. Он не имеет права, не должен замолчать.
Обнимаю Гардого. Мы крепко подружились с ним за последние два месяца. А слов нет. Что можно сказать другу, готовому грудью заслонить тебя?!.
Гардый подсказал путь к отходу: еще выше, в горы, в труднодоступный для карателей, каменистый, изрезанный холмами район Бескид. Туда вела еле заметная, припорошенная свежим снежком тропа. Солнце спряталось за тучами. Это нам было на руку.
Гитлеровцы продолжали поливать огнем позиции польского отряда и наш лагерь. Гардый с небольшой группой смельчаков отстреливался, каждый раз меняя позиции, перебегая из траншеи в траншею. А в это время его хлопаки уходили в брешь, пробитую Ростопшиным, вслед за бойцами нашей группы.
Поднялись на вершину. Сделали привал. Мне доложили, что потерь почти нет. Только исчез Курт Пеккель и слегка ранен Ростопшин.
— Где Семен?
— Здесь я, товарищ капитан, — ответил голос из темноты.
— Спасибо, Семен, выручил. Как рана?
— Та-ак, царапина. До свадьбы заживет. Вот, товарищ капитан, возьмите. На память о Козлувке.
На широкой ладони Ростопшина лежал именной, в белой костяной оправе «вальтер-9».
— Расскажи, Сема, как тебе удалось с пулеметчиком поладить?
— Ползу, значит. Снег набивается в рукава, тает. Стало жарко. Перевалил, не поднимая головы, через бугорок, скатился в лощинку и — замер. За буком — гитлеровец в маскхалате. Вскинул автомат. Но я его опередил: уложил первым выстрелом. Ползу дальше. Смотрю: эсэсовец — на снегу четко выделяется его офицерская кокарда — припал к пулемету. Почуяв неладное, рывком обернулся:
— Иван! Не стреляй!
— Не буду. Не буду, гад, не буду! — и ударил ножом.
— А где твой «крестник», Сема?
Пеккеля нигде не было. Митя-Цыган видел, как майор споткнулся и упал. Лишь на третий день, возвратившись в лагерь, мы нашли его труп, уже припорошенный снежком.
Были жертвы и среди польских партизан. Погибло восемь бойцов. Как жил, так и умер героем Метек.
Телохранитель Ольги, бессменный связной, общий любимец — Метек, Мстислав Конек, прикрывая наш отход, держал оборону вместе с отрядом Гардого и погиб.
Он навеки остался на одном из безымянных склонов Бескидских гор.
ГОЛОС КИЕВА
15 января нас застало в Явоже. Местные гурали встретили отряд как старых добрых знакомых.
К вечеру подморозило. Я вышел во двор. С востока глухо докатывался гул артиллерийского боя. И не заметил, как рядом вырос Евсей Близняков:
— Товарищ капитан, товарищ капитан! Ольга зовет. Говорит: важное сообщение.
Я — в хату. Ольга сияет: вести хорошие. Протянула наушники. Я сразу узнал чеканный, торжествующий голос Левитана. Освобождена Варшава. Наушники наполнились грохотом, праздничными залпами: Москва салютовала Варшаве, солдатам-освободителям.
В тот же вечер Ольге удалось поймать Киев. Передавали обращение Совета Народных Комиссаров Украины к президенту Крайовой Рады Народовой Болеславу Беруту. Оно мне показалось настолько важным для пропагандистской работы, для наших дальнейших контактов с местным населением, что я занес его в свой блокнот. Привожу это обращение по своей записи.
«Просим принять сердечное поздравление от украинского народа, который вместе с польским народом торжествует по поводу освобождения славной столицы Польши — Варшавы.
Мы счастливы, что наша Красная Армия вместе с Войском Польским почти полностью освободила польскую землю от немецко-фашистских захватчиков.
Приближается день, когда знамя свободы заалеет над всей польской землей… В борьбе и страданиях этой войны славянские народы ясно поняли, что, объединенные вместе, они всегда будут неодолимым препятствием для немецко-фашистских захватчиков, которые стремились поработить всех славян и уничтожить их.
Украинский народ в тяжелый период немецкой оккупации особенно хорошо понимает страдания братьев поляков, на протяжении пяти лет пребывавших под ярмом немецко-фашистских захватчиков.
Выражением нашего сочувствия благородному делу возрождения свободной, независимой, демократической Польши, залогом укрепления искренних, дружеских отношений между польским и украинским народами пусть станет наш скромный дар героическому населению Варшавы, а именно: 900 тысяч пудов зерна, 9 тысяч пудов подсолнечного масла, 6 тысяч пудов сахара, 300 пудов сухофруктов для детей.
Украинский народ с радостью несет польскому народу свой дар, который — пусть в малой мере — будет содействовать быстрейшему залечиванию ран, причиненных оккупантами, восстановлению Польши.
Пусть крепнет навсегда наша дружба!»
Я приказал собрать всю группу для политбеседы. Коротко передал сообщение Совинформбюро, поздравил разведчиков с освобождением Варшавы. Затем зачитал только что записанное обращение Совета Народных Комиссаров Украины.
…900 тысяч пудов хлеба, 6 тысяч пудов сахара… Кто из нас не знал, как нужен был каждый пуд зерна, каждый килограмм сахара разоренной войной Украине. Так поступить мог только настоящий друг.
Я видел, как светлели лица Евсея, Мити-Цыгана, Отченашева. Да и как не гордиться такой Родиной, армией, несущей другим народам не гнет, а свободу, хлеб — голодающим.
Я знал, впереди бои не только с гитлеровцами, но и с националистическими бандами — заклятыми врагами новой Польши, Советского Союза, Красной Армии. И еще раз напомнил бойцам: каждым своим шагом, каждым действием, своим повседневным отношением к местным жителям нам следует показать, что мы — солдаты армии мира, армии Ленина, что мы пришли в Польшу как освободители, братья.
На рассвете мы оставили Явоже.
ТРЕТИЙ…
«В селе Бесина в расположении отряда задержан гр. «Янков» родом из Равы-Русской. Во время допроса показал…»
Бесина. Большое село в Бескидах. По кряжистому склону, покрытому редкими деревьями, до самой долины спускаются, как стадо овец, белые домики гуралей. «Козлувска валька», которая могла так печально кончиться для группы «Голос», послужила нам суровым предупреждением.