— Анатолий Константинович, вы меня слышите? — проорал я майору прямо в ухо.
— Брось, Миша! — сказал Валера, утирая пот рукавом, — В грудной клетке тишина. Либо фибрилляция, либо асистолия, он сейчас уже с ангелами разговаривает.
Дима ходил по коридору, выразительно помахивая часами и посматривая на дверь лифта. Наконец дверь открылась и спецы в ядовито-зеленых халатах вывалились в коридор, волоча с собой положенный спецам боекомплект. До чего все-таки полезная штука дефибриллятор! Без него запустить остановившееся сердце — это все равно как открыть консервную банку без ножа. Спецы попались опытные: они в мгновение ока подключили аппаратуру, виртуозно ввели адреналин внутрисердечно и запустили сердце с первого же разряда. Майор начал потихоньку оживать, лицо его чуть-чуть порозовело. Алексей держал в руках пленку с его кардиограммой и вскоре объявил нам, что там сравнительно небольшой инфаркт межжелудочковой перегородки, и прогноз для жизни, в общем, благоприятный. Пока майора погружали на носилки и уносили в лифт, кто-то успел рассказать, что у майора застрелился друг, с которым они проучились бок об бок все годы в военном училище. Позвонила его жена, вернее уже вдова и сказала, что мужу не выплачивали жалование в течение семи месяцев, а потом объявили, что часть расформировывают, а офицеров, скорее всего, уволят в запас, и что она нашла его с пистолетом у виска, и рядом лежала записка, в которой он просил у нее прощения за малодушное решение всех жизненных проблем. У майора Лосева был в кармане билет на поезд, он собирался отчитать положенную лекцию и ехать на вокзал, чтобы утром быть на похоронах. И вот, вместо этого, чуть не угодил на собственные похороны. Николай с Димой пошли помогать спецам заносить майора в машину. Мы остались стоять в коридоре. Никто больше не вспоминал наш нелепый диспут. Прежде чем разойтись, мы пожали друг другу руки и переглянулись. У всех в глазах мелькала одна и та же мысль, но никто не решился высказать ее вслух.
Я ехал домой, и троллейбус выл мотором, как раненный зверь. Сердце глухо ударяло изнутри по грудной клетке, как это бывает в первый раз перед прыжком с пятиметрового трамплина. Я время от времени крутил шеей, пытаясь освободить ее от чьей-то жестокой хватки, но хватка не ослабевала. Когда я зашел в квартиру, жена Люся уже спала. Я выпил стакан компота, не включая света, разделся и забрался в постель. Люся свернулась калачиком и, не просыпаясь, прижалась ко мне теплыми и мягкими филейными частями. Я повернулся на бок, обнял Люську за талию, и почувствовал, как будто у меня внутри чья-то милосердная рука выключила сигнал тревоги. Страшная Дамоклова жопа, державшая меня за горло всю дорогу домой, понемногу отступила и исчезла в бескрайнем пространстве, и это пространство все ширилось, расступаясь до самых дальних уголков радиогалактик, а сам я как-то незаметно потерял возраст и вес, оторвался от земли и плавно полетел в нескончаемую даль, и вокруг меня закружилась, заискрилась и засверкала до боли знакомая звездная пыль вечно юной Вселенной.
Жопа Хэнка
(При попавшемся мне на глаза экземпляре этого текста значился только переводчик — Евгений Федорченко. Более сильного антирелигиозного произведения я не встречал, так что вполне возможно, что автор предпочел остаться неизвестным.)Утром в мою дверь постучала парочка. Первым заговорил мужчина:
— Привет! Я Джон, а она — Мэри
Мэри: Мы приглашаем тебя с нами целовать жопу Хэнку!
Я: Простите? О чем вы? Кто такой Хэнк и с чего мне целовать его жопу?
Джон: Если ты поцелуешь жопу Хэнку, он даст тебе миллион долларов, а если нет — он выбьет из тебя все дерьмо!
Я: Это что, какая-то новая молодежная тусовка?
Джон: Хэнк — миллионер-филантроп. Он построил этот город. Хэнк его хозяин! Он может сделать, что хочет, а он хочет дать тебе миллион долларов, но не может, пока ты не поцелуешь ему жопу!
Я: Но это бессмыслица! Какого хрена…
Мэри: Кто ты такой, чтобы сомневаться во власти Хэнка? Ты что, не хочешь миллиона долларов? Неужели это не стоит того, чтобы поцеловать жопу?
Я: Может и стоит, но…
Джон: Тогда идем с нами целовать жопу.
Я: И часто вы целуете жопу Хэнка?
Мэри: О да! Все время!
Я: И он дал вам миллион долларов?
Джон: Нет! Мы получим деньги, как только покинем город!
Я: Так почему бы вам не покинуть город прямо сейчас?
Мэри: Нельзя покидать город, пока Хэнк не скажет, иначе он не даст тебе денег и выбьет из тебя все дерьмо!
Я: А вы знаете кого-нибудь, кто целовал жопу Хэнка, покинул город и получил миллион долларов?
Джон: Моя мать целовала жопу Хэнка годами. Она ушла из города в прошлом году. Я уверен, что она получила деньги.
Я: Ты с ней об этом говорил?
Джон: Конечно нет! Хэнк не разрешает это!
Я: Что же заставляет тебя думать, что ты получишь деньги, если ты никогда не говорил с тем, кто их получил?
Мэри: Но он дает тебе немного денег еще до того, как ты уйдешь из города. Ты можешь получить повышение, выиграть немного в лотерею, найти 20 долларов на улице…
Я: А при чем же тут Хэнк?
Джон: Существует определенная связь.
Я: Простите, но это звучит очень глупо!
Джон: Но ради миллиона долларов стоит попробовать. И помни, если ты не поцелуешь жопу Хэнку, он выбьет из тебя все дерьмо!
Я: Наверное, можно увидеться с Хэнком, обсудить детали…
Мэри: Никто не может видеть Хэнка, никто не может с ним говорить! Я: Как же тогда целовать ему жопу?
Джон: Иногда мы просто посылаем воздушный поцелуй и думаем про его жопу, иногда целуем жопу Карла, а он передает Хэнку.
Я: Какому Карлу? Кто такой Карл?
Мэри: Это наш друг. Именно он научил нас целовать жопу Хэнку.
Я: И вы ему поверили на слово, что Хэнк наградит вас, если вы будете целовать ему жопу?
Джон: Нет! Карл получил письмо от Хэнка много лет назад, где все объясняется. Вот копия письма, посмотри сам.
Джон протянул мне фотокопию:
«Целуйте жопу Хэнку и он даст вам миллион долларов, когда вы покинете город. Не злоупотребляйте алкоголем. Выбивайте все дерьмо из тех, кто вас не любит. Питайтесь правильно. Сам Хэнк продиктовал это письмо. Луна сделана из голландского сыра. Все, что говорит Хэнк, правильно. Мойте руки после туалета. Не пейте. Не ешьте острых приправ. Целуйте жопу Хэнку, или он выбьет из вас все дерьмо.»
Я: Это вроде бы написано на бумаге Карла?
Мэри: У Хэнка нет бумаги!
Я: У меня подозрение, что если проверить, окажется, что это почерк Карла.
Джон: Конечно. Хэнк ему продиктовал.
Я: Вы ж говорили, что никто не видел Хэнка!
Мэри: Много лет назад он говорил с некоторыми людьми.
Я: Если он филантроп, почему же он выбивает все дерьмо из людей, взгляды которых отличаются?
Мэри: На то воля Хэнка, а Хэнк всегда прав!
Я: С чего вы это взяли?
Мэри: Пункт 7 гласит: Все, что говорит Хэнк, правильно!
Я: А вдруг ваш Карл все это написал сам?
Джон: Так ведь пункт 5 говорит: сам Хэнк продиктовал это письмо. Кроме того, пункт 2 гласит: не злоупотребляйте алкоголем, пункт 4: Питайтесь правильно, а пункт 8: мойте руки после туалета. Все знают, что это правильно, значит и остальное верно!
Я: Но пункт 9 говорит: не пейте, что не согласуется с пунктом 2. А в пункте 6 — вообще бред про луну из сыра!
Джон: Пункт 9 просто поясняет пункт 2. А по поводу 6-го, ты ведь никогда не был на луне, откуда ты знаешь?
Я: Ученые доказали, что луна из камня!
Мэри: Но камень может запросто оказаться затвердевшим сыром.
Я: Незнание происхождения камня совсем не говорит о том, что это сыр.
Джон: Ученые могут ошибаться, но мы ведь знаем, что Хэнк всегда прав!
Я: Мы знаем?
Мэри: Конечно, из 5-го пункта.
Я: Ты говоришь, что Хэнк всегда прав, потому что так написано в письме. Письмо правильно, потому что его продиктовал Хэнк. Хэнк продиктовал письмо, потому что это написано в письме. Замкнутый круг — Хэнк прав потому, что он говорит, что он прав.
Джон: Наконец-то ты понял! Как приятно, когда кто-то начинает открывать душу и мыслить по-Хэнковски.
Я: Но… Ладно. А что насчет приправ?
Мэри краснеет.
Джон говорит: Приправы есть нельзя. Так сказал Хэнк!
Я: Что, ни перца, ни горчицы?
Мэри выглядит ошарашенной.
Джон кричит:
— Не говори такие слова! Все приправы — это хэнкохульство!
Я: Так что, нельзя есть капусту с майонезом?
Мэри затыкает уши:
— Я этого не слышала! А-а-а-а-а-а-а!
Джон: Это отвратительно! Только гадкие извращенцы могут такое есть…
Я: Я ем это все время. Мне нравится!
Мэри падает в обморок. Джон подхватывает ее и уходя орет:
— Если б я только знал, что ты один из них, я даже не тратил бы на тебя время! Когда Хэнк будет выбивать из тебя все дерьмо, я буду стоять рядом и, смеясь, считать деньги.
Я поцелую жопу Хэнку за тебя, майонезный пожиратель горчицы!
Ольга Балла
Рецензия на книгу:Жан-Люк Энниг. Краткая история попы / Пер. с. фр. Е.Клоковой. — М.: КоЛибри, 2005, 222 с.Жан-Люк Энниг, французский журналист, литератор и главный редактор культового журнала «Rolling Stones», известен своим интересом к эротическому аспекту дел человеческих: среди прочего, он создатель «Литературно-эротической энциклопедии плодов и фруктов» и труда под названием «Эротика вина».
Тема беспроигрышная. Тот случай, когда предмет уже сам по себе, одним звуком своего имени, способен тронуть читательское сердце. Да если бы в книге не было ничего, кроме названия, — ее бы и тогда покупали. Остальное можно с удовольствием домыслить самостоятельно.
Упреки в непоследовательности, неполноте, несерьезности-легковесности, в избытке стилистических красот и даже, о ужас! — в ненаучности своего труда Энниг уже успел получить. Удивительна все-таки человеческая неблагодарность. Да где вы еще столько эдакого прочитаете?! И вообще — посудите сами: возможно ли системно и педантично, не задыхаясь, не захлебываясь, не перебивая себя, не перескакивая с темы на тему, — возможно ли, спрашиваю я вас, спокойно и академично говорить о предмете, который так волнует воображение? Да что тут спрашивать. Конечно, нельзя.
Энниг радует глаз огромным количеством подробностей, вычитанных из классики, большей частью французской, и складываются они в картину поистине ошеломляющую. Этика и психология, философия и даже, не побоюсь этого слова, метафизика. «Мир, — рассуждает Энниг, ссылаясь на Жана Поля Сартра и Зигмунда Фрейда, — это царство дырок», — а попа, как известно, одна из них и где-то даже прообраз их всех. Попа столь же цельна и неисчерпаема, как само мироздание.
Леденящий душу, изобилующий зверскими деталями рассказ о том, что вытворяют медики с пациентами, желающими «исправить слишком выпуклые или жирные задницы» («в подобных случаях используют ягодичные протезы из плотного силикона», оставляя на попе неустранимые шрамы, или вводят пациенту под кожу в нужное место собственный его жир — а тот «тает, сохраняется не больше двадцати пяти процентов», «чтобы поддерживать форму, приходится каждые два-три года повторять впрыскивания»), — сменяется трогательным размышлением о верности попы своему владельцу. «Попе недоступна лишь пересадка — в отличие от сердца или почек она не может жить в чужом теле. Она принадлежит только нам — другой такой не найти. Она преданно сопровождает нас». Описание связанных с Нею гомоэро-тических сюжетов во французской фотографии второй половины XX века неожиданно переходит в кулинарный регистр: «Вообще-то очень непросто говорить о незрелых попах, не вошедших в возраст, но очевидно набирающих силу; о ягодицах, которые впервые пробуешь на вкус, и они кажутся горькими и сладкими одновременно, терпкими, как груши сен-жан, и шаловливыми, как рожки козленка». И наконец, автор обезоруживает нас чутким проникновением в душевную жизнь своей героини: «Юные ягодицы прекрасно знают, что в них есть нечто уникальное, звонкое, оптимистичное, но это не делает их наглыми. Напротив, они кажутся робкими, неловкими, неотесанными.
В них присутствует наивность, почти доброта».
Энниг знает о любимом предмете такие тонкости, которые и в голову не придут. Ему известно, что делает с попой «страх — в том числе страх смерти». Он знает и о посмертной Ее судьбе: «…умерев, она наполняется внутренним светом. Смерть ее возвышает и одухотворяет».
И кто бы мог подумать: даже такой внимательный биограф склонен иной раз Ее недооценивать. «Попа, — скромно замечает он, — не принимает активного участия в жизни». А вот это, мсье Энниг, воля ваша, неправда — каждой строчкой своего труда вы только и делаете, что доказываете обратное. Без Нее, похоже, ни одна из областей человеческой деятельности не могла бы состояться как следует.
Это касается и живописи: ведь ягодицы — «идеальная метафора тела», «гипербола, вмещающая его во всей своей полноте». И поэзии: Рембо, писавший «Е — белизна шатров и в хлопьях снежной ваты/ Вершина, дрожь цветка, сверкание короны» — имел в виду, по мнению ряда исследователей, именно Ее. Не обходится без попы и виртуальный мир: отдельное рассуждение посвящено Ее компьютерным образам.
Словом, «попка идет на прорыв и добивается успеха, как победоносная армия Цезаря, она проникает повсюду — в уши, икры, веки, колени, язык, глаза, руки, ноги».
Чтение этого насыщенного труда в конце концов оставляет в душе чувство, что попа — квинтэссенция человеческого. Да, человек — обращает наше внимание Энниг — единственное существо, у которого есть попа в полном смысле этого слова. Но более того: в каком-то смысле лишь Она у него и есть. Тем более что, как опять же уверяет Энниг, «можно сказать, что у человеческой самки — единственной из всех приматов — ягодицы есть почти повсюду».