повесть
Солнечным весенним утром у опушки леса под литовским городком Гайжюнай два десятка молодых десантников без ремней и беретов, выстроившись на широкой поляне в колонну по одному, тяжело дыша и раздувая ноздри, как жеребцы, нетерпеливо переминались с ноги на ногу. Хэбэ, висевшее на ребятах мешком, наголо обритые головы и еще не успевшие загореть бледные, осунувшиеся лица сразу выдавали в них солдат, которые призвались совсем недавно.
Десантники были возбуждены и сосредоточены, их губы – упрямо сжаты, а глаза горели решительным блеском. По команде старшего лейтенанта Сухорукова его подчиненные по очереди устремлялись к чучелу американского солдата, привязанному к стволу сосны и сделанному столь искусно, что издалека его можно было принять за живого «джи-ая». На чучело напялили и пятнистый камуфляж, и почти настоящее кепи, а на мешковине под ее козырьком - для придания полного сходства с вероятным противником - было даже нарисовано черной краской лицо.
И ни чье-нибудь, а президента США Джимми Картера.
У чучела были и его круглые щеки, и широкий нос, и волосы, зачесанные вправо, и, конечно же, неповторимая улыбка Картера до самых ушей. Прапорщик Маковецкий – художник-самоучка, малевавший всю наглядную агитацию в полку, - не жаловал американского президента и раньше. Но не на шутку осерчал на Картера после того, как неделю назад тот вновь осудил вторжение Советских войск в Афганистан и призвал мировое сообщество к бойкоту Московской олимпиады, до начала которой оставалось всего несколько месяцев. Громко и грубо высказавшись в адрес президента и его матушки, прапорщик пошел к командиру полка и вызвался разрисовать голову чучела под Картера.
Командир дал «добро», и Маковецкий сделал это просто мастерски. А улыбка на лице чучела получилась такой ехидной и хищной, что ему так и хотелось врезать по зубам…
Вот почему, подбегая по очереди к «американцу», десантники колотили его по голове с особым остервенением.
- Следующий! – крикнул Сухоруков.
Быстро сорвавшись с места, к чучелу понесся худой, невысокий, но жилистый рядовой Кошкин. Остановившись напротив него, солдат старательно, вскинул вверх правую ногу, согнутую в колене, крикнул: «Ки-я!», - резко распрямил ее и сапогом со всего маха ударил «американца» по голове. Голова «вероятного противника», мотнувшись, вернулась на место, а Кошкин развернулся и, довольный собой, засеменил в конец строя.
Сухоруков махнул рукой.
- Следующий!
К чучелу подбежал рядовой Михолап – великан почти двухметрового роста с могучими плечами и бычьей шеей. Он тоже вскинул правую ногу вверх, издал боевой клич и сапогом сорок пятого размера нанес сокрушительный удар.
Огромный сапог Михолапа со свистом пронесся мимо головы «американца», и промахнувшийся солдат, не удержав равновесия, неуклюже рухнул в траву.
В строю десантников раздался дружный смех.
Сухоруков, едва сдержав улыбку, нахмурил брови и резко бросил:
- Отставить смехуёчки!
Смех тут же оборвался.
Сухоруков, стоявший недалеко от дерева, к которому было привязано чучело, посмотрел на наручные часы и, вскинув голову, громко скомандовал:
- Закончить выполнение упражнения! В две шеренги - становись!
Солдаты быстро выполнили команду. Сухоруков, не спеша, подошел к строю и, остановившись напротив своих подчиненных, окинул их оценивающим взглядом.
Солдаты стояли, уже надев ремни и береты, - с автоматами, противогазами и саперными лопатками. Десантники шумно, часто и тяжело дышали. Их раскрасневшиеся лица блестели от пота. Они настороженно и напряженно смотрели на своего командира роты – высокого, стройного, черноволосого, с умными, проницательными и хитро прищуренными глазами. Смотрели, совершенно не зная, чего им ожидать от него дальше.
…Старший лейтенант Александр Сухоруков попал в Гайжюнайскую учебную воздушно-десантную дивизию сразу после окончания Рязанского училища ВДВ. Как и все, принял под командование взвод. Но уже через два года получил роту. Злые языки тогда говорили, что столь быстрое продвижение по службе молодому офицеру обеспечил его отец - командир Тульской воздушно-десантной дивизии генерал-майор Сухоруков, который был старым другом гайжюнайского комдива. Но когда спустя год Александр сделал свою роту лучшей в полку и получил за это благодарность от самого командующего ВДВ, называть Сухорукова-младшего генеральским сынком перестали. Когда же он в числе первых – буквально через несколько дней после ввода в Афганистан Ограниченного контингента Советских войск - написал рапорт с просьбой направить его в Афган, стали уважать еще больше…
… Александр уже целый месяц проводил занятия с первым взводом своей роты сам по причине отсутствия его командира – лейтенанта Топуридзе, укатившего в отпуск.
Еще раз окинув подчиненных, замерших в строю, насмешливым взглядом, ротный протянул:
- Ну, для начала не безнадежно.
Солдаты облегченно вздохнули.
- Будем считать, что разминка закончена, - произнес Сухоруков. – Пора переходить к основной части.
Десантники снова напряглись…
…Подчиненные Сухорукова стояли в две шеренги недалеко ото рва, заполненного водой. Ров простирался метров на пятьдесят в длину и был метра четыре в ширину, не меньше.
Командир роты, скрестив руки на груди, неторопливо прохаживался перед строем.
- Курс молодого солдата остался у вас позади. Началась серьезная учеба, - он сделал многозначительную паузу. - Среди занятий не будет главных и второстепенных. Но…
Александр остановился и повернулся лицом к строю.
- Обучение десантника начинается с тренировки его ног. Понятно?
Слегка наклонившись вперед, он ударил себя ладонями по коленям.
- Сильные ноги нужны для того, чтобы приземляться на них с парашютом… Совершать марш-броски… А когда ваши силы уже будут на исходе – делать рывки.
Александр распрямился и загадочно добавил:
- И много для чего еще…
Старший лейтенант кивнул на ров.
- Здесь неглубоко. Тому, кто повыше, по пояс. Тому, кто пониже, - по грудь.
Сухоруков усмехнулся.
- Поэтому каждый будет топать по дну ножками. И не налегке. А с «раненым» товарищем на горбу.
Он хлопнул себя по спине.
- Вторая шеренга прыгает на спины первой…
Кошкин покосился на Михолапа, который возвышался во второй шеренге строя аккурат за ним, тоскливо присвистнул и прошептал:
- Ну, я попал…
Александр продолжал:
- Доходите до конца, меняетесь местами и двигаетесь обратно. И так до тех пор, пока…, - он помедлил. – Пока не скажу закончить.
Сухоруков махнул рукой.
- Приступить к выполнению!
…Взвалив на спину товарищей, десантники брели по рву.
Проклиная судьбу-злодейку и тяжело пыхтя, Кошкин волок на себе Михолапа, который был тяжелее его килограммов на сорок. Низкорослый кареглазый, горбоносый дагестанец Рамазанов, погрузившись в воду по самую грудь, тащился следом за Кошкиным, взвалив на спину конопатого, скуластого молдаванина Зглавуцу.
Добравшись до конца рва, солдаты поменялись местами и двинулись обратно.
Лицо Кошкина, оседлавшего Михолапа и крепко обхватившего великана за могучую шею, лучилось от счастья. Но недолго. Вскоре они снова поменялись местами, и Кошкин, сгорбившись под тяжестью Михолапа и едва переставляя ноги по вязкому дну, начал отмерять ими свои невыносимо тяжелые полсотни метров…
…Неожиданно ноги Зглавуцы, тащившего на себе Рамазанова, подкосились, и солдат упал, увлекая за собой дагестанца. Оба мгновенно скрылись под водой. В последний миг Зглавуца успел глотнуть воздуха и задержать дыхание.
Рамазанов – нет… Его голова выпрыгнула из воды, как торпеда. Выпучив испуганные глаза, хлебнувший воды Рамазанов громко кашлял, отфыркивался и плевался. А когда рядом с ним вынырнул Зглавуца, дагестанец повернулся к нему и, бешено вращая глазами, так сердито затараторил что-то на своем языке, что на виновато покрасневшем лице молдаванина стало даже не видно веснушек.
Увидев это, ротный подал команду:
- Закончить выполнение упражнения!
…Шатаясь от усталости и почти не чувствуя ног, промокшие насквозь солдаты стояли на краю рва. У них подгибались колени.
Александр прошелся вдоль строя.
- Завтра – суббота. В увольнение хотят все?
Серые, измученные лица десантников тут же прояснились, а их глаза радостно заблестели. Солдаты дружно гаркнули:
- Так точно!
Старший лейтенант расплылся в хитрой улыбке.
- Одного желания мало. Выход в город надо заслужить.
Он кивнул на ров за своей спиной.
- Вот кто перепрыгнет ров, тот и пойдет.
…Десантники по очереди разбегались и прыгали, отталкиваясь ватными ногами от края рва и пытаясь его перемахнуть. Но все до одного, так и не дотянув до другой стороны, падали в ров. Вздымая в воздух снопы брызг, они шлепались в грязную, мутную воду нелепо и смешно. Но смеяться ни у кого уже не было сил.
…Подчиненные Александра стояли в строю, мокрые с головы до ног. Мечта о субботнем увольнении уже утонула в их печально потухших глазах.
Сухоруков снова хитро улыбнулся.
- Сегодня я добрый. Поэтому каждый из вас получит еще один шанс. В город пойдет тот, кто хоть раз попадет в мишень.
После этих слов у молодых солдат вновь открылось уже неизвестно какое по счету дыхание.
До стрельбища было не больше двух километров. Но, преодолев и это расстояние бегом, солдаты окончательно перестали чувствовать свои ноги.
Шатаясь от усталости и едва удерживая в трясущихся руках автоматы, десантники стреляли из них в положении стоя. Одна за другой гремели очереди.
Старший лейтенант топтался позади солдат, находившихся на огневом рубеже, и морщился всякий раз, когда очередная очередь уходила в «молоко». Ни одна мишень так и упала.
…Александр прошелся вдоль строя. Он остановился и окинул взглядом унылые, отрешенные и совершенно безучастные ко всему лица солдат.
В его глазах мелькнуло что-то, похожее на жалость.
- Ладно, - старший лейтенант снисходительно махнул рукой. - Сегодня я не просто добрый, а очень добрый.
Он весело им подмигнул.
- Сейчас каждый из вас получит последний шанс.
В глазах солдат снова загорелась надежда.
Сухоруков посмотрел на наручные часы и кивнул в сторону.
- До казармы – три километра. Чтобы успеть привести себя в порядок перед построением на обед, снова придется пробежаться, - он помедлил, обдумывая свое решение. – В увольнение пойдут пять человек. Тех, кто первыми доложат о своем прибытии старшему лейтенанту Партину.
Александр махнул рукой.
- Бегом - марш!!!
Солдаты гурьбой сорвались с места и понеслись в сторону военного городка.
- А того, кто прибежит самым первым, обещаю отпустить до утра! – крикнул им вслед Александр…
…Сухоруков зашел в казарму своей роты.
Дневальный у тумбочки, рядовой Шершнев, отдав ему честь, вытянулся в струнку и гаркнул:
- Рота, смирно! Дежурный по роте на выход!
Александр, козырнув в ответ, устало бросил:
- Вольно!
- Вольно! – снова загремел голос дневального.
Сухоруков направился к ротной канцелярии…
…За одним из четырех столов канцелярии сидел замполит роты старший лейтенант Партин - рыжий, сутулый и уже начинающий лысеть, хотя ему, как и Сухорукову, едва исполнилось двадцать шесть. Он сосредоточенно писал что-то в толстой тетради с клеенчатой обложкой.
Когда Александр открыл дверь и переступил порог, Партин перестал писать, поднял голову и отложил ручку в сторону.
- Ну, ты их сегодня и задолбал, - хохотнул замполит. – Притащились в казарму еле живые. А мокрые были, блин… В ров загонял, что ли?
- А как же, - ротный стянул с головы берет и пригладил вспотевшие волосы. – Все по полной программе.
Он махнул рукой.
- Ничего, выживут!
Сухоруков прошел к своему столу, который располагался у окна - напротив стола Партина.
- Ну, что? – Сухоруков присел на краешек стола. - Кто из моих доложился первым?
Партин улыбнулся.
- Кошкин.
Александр одобрительно хмыкнул.
- Завтра отпущу его в увольнение до утра.
Замполит недоуменно вскинул брови.
- Я обещал, - объяснил Александр. – Тому, кто первым прибежит в роту…
- Понятно…
- Все. Сегодня занимался со взводом Топуридзе последний раз, - командир роты облегченно вздохнул и довольно потер руки. - Завтра он, наконец, выходит из отпуска.
Сухоруков подмигнул Партину.
- Интересно, что он нам привезет из солнечной Грузии? Как всегда, хорошего винца?
Замполит облизнулся.
- Вообще-то там и чачу делают неплохую.
Вспомнив о чем-то, он посерьезнел.
- Тебя после обеда вызывает командир дивизии.
Замполит кивнул на телефон, стоящий на краю стола.
- Звонили из штаба.
Партин хитро прищурился.
- Зачем, не знаешь?
Сухоруков недовольно поморщился.
- Думаю, по поводу рапорта.
- А-а-а…, - разочарованно протянул Партин.
Откинувшись на спинку стула, он посмотрел на Сухорукова в упор – почти с нескрываемой иронией.
- Слушай… Неужели ты и правда так туда хочешь?
Александр нахмурил брови.
- А ты?
Партин пожал плечами.
- Я не тороплюсь.
Хитро усмехнувшись, замполит поднял вверх указательный палец.
- Родина сама знает, кого, куда и когда посылать.
Сухоруков покачал головой и насмешливо произнес:
- Ну да. Поэтому тебя она сразу после училища и послала в Германию.
- А что? – на лице Партина не было и тени смущения. – Повезло…
Замполит с сожалением вздохнул.
- Жаль, всего на три года. Больше холостяку не положено, - Партин снова вздохнул. - Успел бы, дурак, жениться – до сих пор бы пил немецкое пиво…
Замполит подпер щеку ладонью и ностальгически зажмурил глаза.
- Эх, Саня… Какое там пиво!
…Командир дивизии генерал-майор Чуйкин – плечистый, широколобый, с седыми, зачесанными назад волосами, - обложившись бумагами, сидел за своим рабочим столом. Левую скулу генерала от уха до самого подбородка пересекал глубокий шрам, оставшийся ему на недобрую память о далекой ближневосточной стране, из которой Чуйкину довелось однажды в срочном порядке эвакуировать персонал советского посольства.
Командир дивизии внимательно читал какой-то документ.
Раздался стук в дверь. Распахнув ее, на пороге кабинета вырос Сухоруков.
Замерев в дверном проеме, он козырнул.
- Разрешите?
Вскинув голову, Чуйкин посмотрел на Александра и ехидно улыбнулся.
- Заходи!
Александр переступил порог, прикрыл за собой дверь и медленно приблизился к столу комдива. Генерал поднялся ему навстречу и крепко пожал Александру руку. Жестом он пригласил Сухорукова сесть. Александр опустился на краешек стула, придвинутого к столу генерала. Генерал тоже сел.
Чуйкин взял со стола лежавший перед ним лист бумаги и со злостью потряс им в воздухе. Он пристально и строго посмотрел на Сухорукова.
- Какой это по счету рапорт? Четвертый?
Не выдержав его сурового взгляда, старший лейтенант опустил голову.
- Так точно.
Чуйкин шумно вздохнул.
- Три я порвал и выбросил. Думал, до тебя дойдет…
Он швырнул рапорт на стол.
- Но вижу, не доходит.
Александр опустил голову еще ниже.
- Поэтому и решил с тобой поговорить, - произнес генерал уже мягче. – Не как командир дивизии, а как друг твоего отца.
Чуйкин медлил, подбирая слова.
- Через пару месяцев у вас в полку, в третьем батальоне, освобождается должность начальника штаба. Я планирую поставить на нее лучшего командира роты – то есть, тебя. И капитана тебе присвоят летом …
Он хлопнул ладонью по столу.
- Тебе не в Афган надо рапорт писать, а в академию! Понятно? Пять лет после училища ты прослужил. И должность позволяет. А когда получишь новую – тем более. Закончишь академию, станешь комбатом – а потом езжай, куда хочешь.
Генерал усмехнулся.