Обосновавшись в доме у озера, герои разбиваются на пары и начинают искать удобное место для совокупления. Мотоциклетные злодеи прячутся поодаль, в сарае, и ждут момента для атаки. Зачем вторая компания хочет атаковать первую, почему, бросив свои дела, мотоциклисты устремились в погоню за обидчиками – об этом фильм умалчивает.
Тем временем из мутных вод озера, никем не замеченный, медленно выходит большой и несколько неловкий малый в маске хоккейного вратаря. Неторопливость его внушает уважение. Сразу понятно, что чувак – звать его Джейсон – уверен в себе. В его руке огромный ржавый мачете.
Здесь вздохи и стоны временно прекращаются, зрители начинают всерьез сопереживать. Сначала водяной маньяк бесшумно бродит, присматриваясь. Парень тискает одну из девушек – а Джейсон смотрит через грязное, с треснувшим стеклом окно. Другой парень идет справить нужду – а Джейсон зырит из кустов. Конкурирующая компания, где верховодит злобная негритянка с круглой задницей, разрабатывает план нападения – а Джейсон подслушивает, вжавшись в стену.
Начинается гроза, с ливнем и молниями. Одна из девушек раздевается донага и бежит купаться в озеро; показывают только ее спину, либо – на среднем плане – анфас, однако груди прикрыты длинными волосами. Сидящий рядом со мной туркмен бормочет нечто восторженное, другие шмыгают носами. Девка не только сама лезет в воду, но и приглашает друга, и вот уже оба счастливо плещутся, обнаженные, и смеются, и юноша, сокрытый водой, хватает девушку за жопу, а девушка довольно повизгивает, – счастливцы не подозревают, что из-за гнилого забора за ними подглядывает бесшумный Джейсон, а с другой стороны телеэкрана внимательно наблюдают сорок с лишним бойцов Советской армии.
Ливень усиливается. Влюбленный мальчишка, судя по всему, начинает хватать подругу уже не за ягодицы, а за другое место, поскольку подруга возмущенно вскрикивает и выбегает на берег; бойцы имеют счастье на мгновение увидеть эрегированные соски героини.
Завернувшись в полотенчико, девка спешит в дом, но Джейсон, появившись из-за скользкого ствола дерева, вонзает в ее живот нож. Бойцы ахают. Кто-то едва не падает со стула. Убийца тащит жертву за волосы в укромное место (по голым ногам течет кровь) и там добивает со знанием дела.
Зачем водяной злодей в хоккейной маске завалил голую бабу – об этом фильм умалчивает, однако причина, судя по всему, веская.
Брутальная троица, вооружившись цепями и кинжалами, выходит из сарая и окружает дом. Голый юноша вылезает из воды, делает глупое лицо и начинает искать голую девушку. Оставшиеся в доме персонажи греются у камина и пьют виски. Джейсон мучительно размышляет, расчленить ли ему голого юношу, либо одного из малахольных мотоциклистов, и в конце концов отрезает головы обоим. Тут из дома выходит еще одна девушка, согретая камином и выпивкой, и начинает при свете молний громко кричать, призывая потерявшуюся подругу, и обнаруживает упомянутую подругу разрезанной на куски, и кричит в три раза громче, и видит Джейсона, и тут начинается самая мясорубка.
Спустя пять минут воины в экстазе. Джейсон изобретателен и силен. Он гонится за чернокожей длинноногой чувихой, и половина аудитории сопереживает чувихе, а половина – Джейсону, но и тем и другим хочется, чтобы погоня продолжалась как можно дольше.
– Налево, налево! – кричат бойцы чувихе, но та не слушает, сворачивает направо, там грязь и скользко. Падает, визжит.
– Вставай, дура! – кричит какой-то казах, и ругается на казахском.
Джейсон взмахивает тесаком, но тоже поскальзывается. Чувиха хватает жердину и с размаху бьет злодея по голове.
– Опа!
– На, держи!
– Ага, давай!
– Э, шайтан!
Джейсону нипочем, он встает и продолжает действовать. Мачете обронил, но не расстроился; схватил вилы. У него сверхъестественная мощь. Негритянка, прибитая вилами к стене, хрипит и помирает.
Ветер свищет, гром грохочет. Бойцы не дышат, вспотели, сучат ногами.
Секрет фильма ужасов давно известен. Страшный убийца – Джейсон, или Фредди Крюгер, или кто там еще – не самый важный персонаж. Главное – обязательное наличие визжащих юных девок. В начале истории девки неприступны, красиво одеты и ярко накрашены. Во второй половине фильма они должны орать и размазывать тушь по щекам, и мокрые фуфайки обязательно должны облеплять обильные сиськи с твердыми сосцами. Превращение неприступной принцессы в скулящую, мокрую дуру, которая согласна на все, лишь бы ее не проткнули, – вот зачем смотрят фильмы ужасов американские подростки и бойцы Советской армии.
Спустя час Джейсон справляется со всеми – в живых остается последняя девушка, самая смышленая. Обороняется изо всех сил. Прыгает в машину – но Джейсон заблаговременно вынул ключи и выбросил. Запирается в доме – но Джейсон вышибает дверь. Лезет в подвал – но Джейсон разрубает доски пола. Повсюду лужи липкой крови и отвратительное гнилое дерево. Блондинка с размаху бьет Джейсона доской с торчащими гвоздями, гвозди протыкают Джейсонову голову. Сидящий рядом со мной туркмен грызет ногти. Сидящий с другой стороны уроженец Витебска ефрейтор Сякера ухмыляется и закуривает. Джейсон с ошеломляющей невозмутимостью вытаскивает гвозди из головы и загоняет девку в угол.
Напряжение растет.
Джейсон швыряет девку на пол и удобнее перехватывает тесак. Девка кричит, широко открывая огромный рот и огромные глаза. Бойцы в восторге. Им нравится, что все у девки большое и открытое. В последний момент девка, изловчившись, ударяет неприятеля ногой в пах и шустро уползает. Тесак врезается вместо сисек в деревянную стену и застревает. Героиня выбегает на улицу, падает и видит прямо перед носом, в мокрой траве, ключи от замка зажигания.
Туркмену невмоготу, он подался вперед и дрожит; он сам готов прыгнуть, снять ремень и лупить Джейсона по морде медной бляхой, а впоследствии овладеть спасенной героиней. Туркмен маленький, кривоногий, некрасивый, у него нет одного зуба и на щеке прыщ, но героиня, наверное, отдалась бы туркмену без колебаний, лишь бы уйти от Джейсонова ножа.
В передних рядах кто-то вздевает к небу кулаки и рычит проклятия.
Блондинка прыгает за руль, заводит тачку и рвет с места. Колеса проворачиваются в грязи. Джейсон уже здесь, хватается за задний бампер, но девчонка врубает скорость и уезжает. Гремит решительная музыка. Вроде бы финал. Узбеки, туркмены, казахи, молдаване и азербайджанцы в крайнем изнеможении откидываются на спинки стульев. Но нет; крупный план, закушенные губы, яростный взгляд: героиня возвращается мстить за расчлененных товарищей.
Завязывает волосы в хвост. Подтягивает штаны, поправляет шнурки на ботинках. Она готовит ловушку: сворачивает стальной трос в подобие капкана, привязывает к машине. Прямая, бледная, красивая – выходит против монстра с монтировкой наперевес.
– Дура! – кричат бойцы. – Хрен ли ему твоя монтировка?
Однако блондинка отважна. Джейсон, полчаса назад хитроумно убивший семерых, вдруг наивно попадает ногой в петлю. Девчонка ловко зажимает дубиной педаль газа, и машина, взревев, самостоятельно тащит Джейсона по жидкому чернозему, выезжает на берег и обрушивается с обрыва прямо в воду. Джейсон держится рукой за черный корень, но блондинка, подбежав, расплющивает его пальцы ударом железяки.
Аплодисменты сотрясают своды клуба, их мощь такова, что я начинаю опасаться за стенку, сложенную сегодня, – вдруг не выдержит и рухнет?
Джейсона утягивает под воду. Из мутных глубин поднимаются мрачные пузыри. Блондинка вытирает слезы.
Джейсон не умер, он вечный, и в последнем кадре он выдергивает ногу из петли и опять всплывает, что дает зрителю намек: продолжение следует.
Бизнесмен Валера входит в зал и включает свет. Сеанс окончен. Бойцы приходят в себя; у большинства красные лица и потные лбы.
Мы – дембеля – выходим последними, великодушно позволив молодежи потолкаться у дверей; молодежь спешит в казармы, в девять часов все должны сидеть и смотреть программу «Время», с этим делом в армии строго. Бизнесмен Валера с подозрением смотрит на четверых расслабленных бойцов, он почти уверен, что мы прошли в зал бесплатно, – но решает не задавать вопросов; поднимает воротник бушлата и отворачивается. Сержант Мухин и ефрейтор Сякера выше бизнесмена на голову и гораздо шире в плечах, надень на них хоккейные маски – будут не хуже Джейсона, кого хочешь удавят голыми руками.
Снаружи совсем холодно, и я вдруг улавливаю в движении воздуха слабую, но ясную ноту, особый предзимний запах, солоновато-жестяной; еще не замерзает по ночам вода в лужах, еще не все листья облетели, осень еще вовсю гуляет, но уже пора грустить и ждать первого снега. Не то чтобы я единственный из четверых обладаю гиперчувствительностью, – нет, мы все ощутили, и примолкли, и восемь ноздрей слегка расширились.
Ефрейтор Сякера искусно сплевывает сквозь зубы и говорит:
– Вернусь домой – куплю видак и видеосалон устрою. Пятьдесят человек, пятьдесят рублей за сеанс, три сеанса в день. Большие деньги! Обязательно устрою видеосалон.
– Остынь, – возражает Киселев. – Скоро твоя Белоруссия отделится на хрен. У вас будут свои деньги, а у нас – свои. Лучше скажи, как по-вашему «железная дорога»?
– Чугунка, – мрачно отвечает ефрейтор Сякера; мы смеемся, огибаем клуб и снова оказываемся в моей подсобке. Рассаживаемся на бревнах, приготовленных для строительства крыши. Я завариваю чай в литровой банке. Разливаю по кружкам, вскрываю пачку печенья.
– А мне, – говорит Мухин, – понравилась эта… кудрявая. Которой он глаза выдавил. Маленькая, шустрая… Мой размерчик.
Он проводит ладонями по воздуху, следуя воображаемым изгибам женского тела.
– А мне – негритянка, – говорит рядовой Киселев. – Ноги длинные, глаза бесстыжие. Люблю таких.
– А мне – тачка, – говорю я. – Широкая… Мотор – зверь… Сел – и едешь, плавно, быстро… О своем думаешь.
– Не по нашим дорогам, – говорит Киселев. – В Америке – там, да…
– Значит, съезжу в Америку.
– Фигня, – говорит сержант Мухин. – Скоро здесь будет лучше, чем в Америке.
Рядовой Киселев скептически хмыкает.
– А видел, – говорит ефрейтор Сякера, – как у них налажено? Едешь на машине, у дороги – чипок. Подъезжаешь, деньги в окошко дал, и оттуда тебе сразу пепси-колу наливают и бутеры дают.
– Это не бутеры, – возражает Мухин. – Хот-доги.
– Сам ты хот-дог, – презрительно произносит Киселев. – Чипок называется «Макдоналдс». Чтоб ты знал, это самый крутой американский кабак, «Макдоналдс». Главный принцип – моментальность. Платишь – и ровно через тридцать секунд тебе дают горячий хавчик. Картошку жареную, мясо, все дела.
– Фигня, – говорит Сякера. – Невозможно. Как ты пожаришь картошку за тридцать секунд?
– А это, – отвечает Киселев, – и есть главный секрет. Никто не знает. Кто идет работать в «Макдоналдс» – первым делом дает подписку о неразглашении. Пожизненную. И уже не увольняется никогда.
Пашет в «Макдоналдсе» до самой пенсии. Поднимается от уборщика до официанта, от повара до директора. Каждый американец знает, что в «Макдоналдсе» жратву готовят ровно за тридцать секунд, но как – это тайна. Знают только те, кто работает в «Макдоналдсе», больше никто не знает. Чтоб ты знал, к ним туда постоянно пытаются шпионов внедрить. Хлопчики приходят в «Макдоналдс», изображают простых людей с улицы, только чтобы выведать секрет, но их вычисляют сразу… Бывало, и награду объявляли в миллион долларов каждому, кто раскроет хитрость. Но так никто и не раскрыл.
Киселев тушит сигарету и подводит итог:
– Америка есть Америка. У нас такого никогда не будет.
– Чего «такого»? – спрашивает Мухин, опять извлекая цепочку и вращая вокруг пальца. – Таких ресторанов? Или баб с сиськами? Или тачек? Или фильмов про Джейсона?
– Ничего не будет, – говорит Киселев. – Бабы будут, конечно. Сиськи будут. Остального не будет. Ни «Макдоналдса», ни тачек, ни фильмов.
– Ну, хоть так, – усмехается Мухин. – Пошли на казарму. Холодно тут. Плохая у тебя нычка, Рубанов.
– Зачем ему нычка? – говорит Сякера. – Он дембель. Дембелю нычка не нужна. Это тебе нужна нычка, Мухин. А ему – нет.
Друзья уходят, я остаюсь.
Нычка – то есть конура, логово, солдатское убежище, где можно заныкаться от глаз начальства, – у меня плохая, да. Холодная, и поспать негде. У бойцов Советской армии ценятся комфортабельные нычки, желательно отапливаемые. Летом боец может заныкаться в любых кустах, за любой стеночкой и перегородочкой. Летом в каждой пыльной щели можно наблюдать двоих или троих солдатиков, жующих что-то, если есть у них еда, или курящих, если есть у них курево, или просто дремлющих. Зимой же ныкаться гораздо сложнее. В холодное время года наилучшая нычка – это котельная, там грязно, не всякий офицер войдет, и даже не всякий сержант, но котельная – прибежище салабонов, а люди с опытом находят более удобные варианты. Баня, хоздвор, библиотека. По мере того как боец переходит из статуса «черпака» в статус «старого воина», нычки становятся все респектабельнее. Сержант Мухин не просто так вращает на пальце цепочку с ключами. Каждый ключ – отдельная дверь, за дверью – нычка. Каптерка, радиоузел – везде Мухин имеет возможность расслабиться в компании приятелей, выпить чаю и пожрать сгущенного молока. Через полгода он сам станет дембелем, на его должность поставят молодого сержанта, и Мухин отдаст ему все ключи, и станет, как я сейчас, прятаться от начальства не в нычках, а внутри себя.
Мухин, я знаю, отдал бы все на свете, все свои ключи от укромных каморок, и погоны сержанта, и весь свой сержантский авторитет за возможность поменяться со мной местами. Поэтому его критическое замечание насчет моей подсобки никак меня не трогает.
Спрятав кружки и застелив табурет свежей газетой, я собираюсь в казарму.
Прихожу в пять минут одиннадцатого, чтоб не попасть на вечернее построение.
Принято думать, что строй организует. Солдат ставят в шеренгу по пять-семь раз в день. Утром, едва выбравшись из-под колючего одеяла, каждый спешит встать в шеренгу; вечером та же история. Но я – дембель, и понимаю, что вечернее построение нужно в первую очередь для того, чтобы пересчитать личный состав. Не сбежал ли кто? Все ли живы и целы? Мне известно, что напротив моей фамилии в списке дежурного офицера стоит особая отметка: Рубанов откомандирован, Рубанову можно уйти раньше и прийти позже.
Когда я вхожу, молодые и черпаки – их у нас в батальоне около сорока человек – уже спят. Когда я был салабоном, я тоже засыпал, едва голова касалась подушки. В дальнем углу казармы, где стоят койки дедов, слышен тихий смех, глухие голоса; дедам не спится, деды в течение дня успели подремать часок-другой и теперь обмениваются впечатлениями о прошедшем дне. Здесь и моя койка; на втором ярусе. Второй ярус считается менее удобным, наверху спят только молодые – таково старинное правило, не имеющее отношения к армии; в вагоне дальнего следования верхние полки тоже занимают либо дети, либо молодые мужчины, и если, войдя в купе, ты обнаруживаешь, что билет на верхнюю полку достался пожилому человеку либо даме, ты – обладатель нижнего места – по правилам хорошего тона предлагаешь соседу поменяться местами.
Все деды спят внизу. Но я – дембель, мне плевать, я молча раздеваюсь и лезу наверх, и ни один старый воин, включая самых веселых и острых на язык, не отпускает даже самой невинной шутки, а если бы и пошутили – я бы тогда ответил мирно и небрежно в том смысле, что если кому-то важно, где он спит, – пусть получает удовольствие, а мне все равно. Мне осталось – от силы месяц.
– Рубанов, – зовет меня снизу кто-то из дедов. – Ты когда домой приедешь, что сначала сделаешь?
– Открытку тебе пришлю, – отвечаю я. – С приветом.
– Я серьезно.
– Не знаю. Напьюсь, наверное. Потом к девчонке поеду.
– А я бы сразу поехал к девчонке, и уже с ней напился.
– Тоже вариант.
– А ты поедешь к ней в форме? Или в гражданских шмотках?
– Хороший вопрос, – говорю я. – У меня нет шмоток. Покупать надо. Деньги где-то искать.
– У матери возьмешь.
– Я у матери не беру. Давно уже… Лет с шестнадцати.
– Можно и взять. По такому случаю.
– Тоже верно, – говорю я. – А теперь отвалите все. Дайте поспать.
Потом поворачиваюсь на бок и закрываю глаза, думая о том, как на самом деле следует провести первый свой полноценный гражданский день, и прихожу к выводу, что напиваться не буду ни в коем случае. Вопрос с одеждой давно решен, еще месяц назад я раздобыл удобную армейскую куртку, тоже «техничку», но – зимнюю, плотную черную куртку на вате, с надежной стальной молнией, она выглядит взросло и сердито, а вот штанов и обуви нет, но это не проблема, найду работу и все куплю, говорят, что сейчас многое изменилось и за деньги можно купить любую одежду и вообще все, что душа пожелает, даже видеомагнитофон, а напиваются пусть дураки, я не для того рожден, чтобы тратить время на выпивку и прочие глупости… Я рожден, чтобы быть счастливым и свободным…